– Зная боевые характеристики немецких минометов, – продолжил офицер, – а также имея на руках результаты их работы, можно предположить, из каких мест они вели огонь. – Капитан провел карандашом, как указкой, по обведенным на карте местам, что были схематично обозначены как расчетные расположения вражеских батарей. – Работают они преимущественно из-за своей передовой. Думаю, оттуда, где вторая или третья линия. Следовательно, не в прямой видимости от нас, за хорошей маскировкой, чаще естественной. И, судя по результатам попаданий на нашей территории, их позиции всегда концентрируются в районе деревень Шашкино и Миново, что на той стороне Зуши, – произнес офицер, несколько раз обведя карандашом места на листе бумаге, где были схематично обозначены указанные им названия.
Шашкино! Сдавило болью сердце Егора от произнесенного офицером названия деревни, на подступах к которой он был ранен и чудом уцелел в своем первом в жизни бою, во фронтальной атаке цепи красноармейцев. Произошло это в конце февраля прошлого года. Бесконечное количество раз он вспоминал этот день, весь пережитый тогда ужас, погружаясь в то беспомощное состояние, в котором оказался он сам и сотни других, таких же, как и он, солдат, попавших под ливень пуль десятков вражеских пулеметов, разом остановивших их атаку. Много ночей потом он видел один и тот же сон, в котором переживал свое состояние и терпел боль в раненой ноге, слышал стоны умирающих товарищей, крики о помощи и осознание у всех того, что она не придет, что выбираться придется самим, ни на кого не надеясь.
Егор закрыл глаза. Скулы на его лице заострились, губы плотно сжались, брови сошлись у переносицы. Он заметно побагровел. Каманин заметил это. Он знал, что пережил когда-то его друг и отчего он никогда не стремится попасть именно туда, на тот участок фронта, где за рекой, всего в нескольких километрах отсюда, расположена деревня Шашкино, название которой режет как ножом и терзает его душу. Чтобы вывести Егора из оцепенения, старший сержант легко пнул его под столом по ноге. Разведчик очнулся и вновь стал сосредоточенно смотреть на самодельную карту, принесенную командиром артиллерийского дивизиона.
Капитан продолжал доводить до бойцов взвода свои наблюдения:
– Беда только в том, что обнаружить точки ведения огня почти невозможно. Особенно батальонных минометов, что использует противник. Вспышки выстрела не видно, звук на расстоянии слабый, видимых признаков стрельбы обычно нет. К тому же работают они из заранее приготовленных укрытий, из-за деревьев, за лесом, используя рельеф местности и множество построенных позиций. Связь у них отлажена, линии проводов есть. Передача информации от наблюдателей к батарее идет четко и бесперебойно. Выявить и уничтожить того, кто работает на передовой, фиксирует цели и сообщает данные по ним минометчикам, тоже почти невозможно. На той стороне плотность растительности уже сейчас такая, что вычислить его нет никакой силы.
Капитан сделал паузу. Его уверенность начала куда-то улетучиваться, голос сник, рука с карандашом в ней начала выдавать легкую, но заметную всем присутствующим дрожь, отчего он быстро убрал ее со стола.
– Если бы это была пушечная батарея, то было бы проще ее засечь, – уже тише и медленнее добавил капитан, – а с этими так не получается. – Он убрал со стола руки, заметив, как усиливается тряска пальцев, державших остро отточенный карандаш. – Поэтому именно вам, товарищи разведчики, и поручается командованием обнаружение вражеской минометной батареи. Именно вам, а значит, и нам, артиллеристам. Ответственность возложена на наш полк. Стрелковые части задействованы не будут. Задача по ее уничтожению исключительно наша.
– День – на подготовку, день – на операцию, – сказал старший сержант, повторяя слова начальника штаба полка.
– Так точно. – Взгляд капитана был направлен на Каманина.
– Обозначать будем дымовыми шашками. Иначе никак! – нахмурился командир взвода разведки, прекрасно понимавший, насколько сложной, насколько смертельно опасной будет для его подчиненных эта работа.
– Одну группу мы уже потеряли. Лучших ребят туда отправили. Тоже думали дымовыми шашками минометчиков показать. Да что толку, – глядя себе под ноги, с досадой пробубнил Панин.
Капитан опустил глаза, сфокусировав взгляд на карте. Ему, как профессиональному военному, давно воевавшему, было понятно, что тем разведчикам, кто отправится через день выполнять поставленную командованием задачу, будет очень непросто и, скорее всего, назад они уже не вернутся, так как работать им предстоит в самом центре вражеской обороны, откуда вырваться будет практически невозможно. И сейчас рядом с ним за одним столом сидят те бойцы, из которых будет отобрана группа самых отчаянных смельчаков, кому предстоит не только немало постараться, чтобы выявить минометную батарею врага, но еще и умереть при этом, сгинуть в безызвестности, остаться за линией фронта и числиться, скорее всего, пропавшими без вести.
Точно так же думали сидящие возле капитана разведчики. Никто не поднимал глаз, не показывал свое нахмурившееся лицо. Каждый прятал от соседа напряженный взгляд, полный отчаяния и страха, который еще только предстоит преодолеть, пересилить, перебороть, справиться с эмоциями, с чувствами и постараться, наконец, выполнить боевую задачу.
– Легко сказать, – протянул сержант Панин, – обнаружить дымовой шашкой минометную батарею. Ее еще найти надо. У вас на карте целый район обозначен. Две деревни на нем. А мы тут не летчики, которым с неба все видно. Нам ножками своими придется поработать, да еще бок о бок с фрицами.
– Помолчи, Костя! – оборвал товарища Каманин.
Капитан в ответ не издал ни звука. По нему было видно, что эмоции человека, ставящего почти невыполнимую и смертельно опасную задачу перед людьми, которых будет уже через день встречать в свои объятия сама смерть, не дают ему спокойно сидеть на месте. Как будто опомнившись, преодолев, как опытный военный, свои чувства, он собрался и, снова положив руки на стол, перед картой, проговорил:
– Есть одна особенность у этой батареи.
Разведчики все как один посмотрели на него.
– Она очень быстро переносит огонь, – продолжил он. – Будто бы ее перевозят на чем-то. Ударила по одной точке, а уже через несколько минут – по другой, значительно удаленной от первой. Причем по характеру стрельбы такое для батальонных минометов не представляется возможным. В одном случае из-за дальности и точности. Во втором – рельеф местности не позволяет одному наблюдателю-корректировщику так верно сработать. – Офицер снова обвел взглядом Панина, Каманина и Егора. – Слишком все там слаженно, – добавил он. – Либо одну батарею перевозят по рельсам, и она представляет собой что-то вроде бронепоезда. Либо там, что гораздо хуже для нас, у немцев две батареи.
– Час от часу не легче! – ударил кулаком по столу Панин, багровея от злости. – Нас тут всего ничего. От взвода хрен с маслом остался. А задача ставится уже на две батареи. Мы даже не знаем, как одну найдем. А тут уже две!
Капитан промолчал, а Каманин снова остановил своего вспыльчивого товарища легким ударом локтя в бок.
– Я все прекрасно понимаю, товарищи разведчики. Но другого выбора ни у вас, ни у меня нет! – продолжил он, неожиданно начав говорить столь властно и громко, что все присутствующие невольно подтянулись. – Послезавтра с рассветом я выставлю наблюдателей от всех батарей и от каждого взвода. Они будут дежурить на передовой весь день, пока не обнаружат дым. Увидели – накрыли огнем! Это все!
Он встал из-за стола и, на ходу свернув и уложив в кожаную командирскую сумку самодельную карту, направился к выходу из землянки, коротко напоследок попрощавшись с разведчиками. Внезапно он остановился, обернулся и, будто бы вспомнив нечто важное, вернулся к столу. Капитан начал говорить, но уже намного мягче, чем прежде:
– Запомните, мужики. Уничтожить минометную батарею – значит уничтожить ее расчет. Сам миномет значительной ценности не представляет. Его быстро заменят, он простой по устройству. Мины тоже подвезут. Главное – люди! Надо бить по расчету! Если минометы на позиции, а люди в землянке, то цель – землянка. Грамотные минометчики – на вес золота! Отлаженные действия расчета – успех при поражении цели! Уничтожить пушечную батарею – значит разнести в клочья ее материальную часть! Пушку не так легко заменить и доставить! Она немало стоит. Ее расчет без орудия равен нулю! Миномет – другое дело. Люди при нем являются главными. Поэтому выбивайте людей!
Разведчики застыли в безмолвии, слушая командира артиллерийского дивизиона. А он, словно оратор, вещавший с высокой трибуны, смотрел на них и говорил дальше, теперь уже несколько тише, потому что видел, что люди его внимательно слушают:
– У меня большой лимит на снаряды против этой батареи. Могу даже гаубицы использовать. Накрою квадрат сто на сто метров и разнесу его в клочья так, что там даже букашки не останется. Вы мне только дымом покажите, куда бить! Если надо, то я и в пятьдесят на пятьдесят все снаряды уложу.
Последние слова капитана были сказаны им так, будто он уже просил, а не приказывал. Затем он повернулся и покинул землянку разведчиков.
С его уходом в помещении воцарилась тишина, прерываемая только треском горящих самокруток и тяжелым, горячим дыханием солдат. Все молчали. Глаза каждого были опущены. Немного оживленным оставался взгляд только у почти постоянно улыбавшегося Ильина, который с невинным видом разглядывал остальных, как будто ожидал развязки.
– У фрицев другая структура, не как у нас, – заговорил первым Егор, будто бы делал анализ слов командира дивизиона. – У них нет таких батарей. У них есть взвод в пулеметной роте батальона, в котором шесть минометов. Расчет из восьми человек на каждый ствол. Один командует, трое на прицеле и заряжании, еще трое подносят мины, и один ездовой. Работают по два миномета. Значит, уничтожить нужно главных. А огонь они ведут из разных мест, потому что не перемещаются в пределах двух деревень, а держат каждый свой сектор. Шесть минометов попарно рассредоточены вдоль линии обороны одного пехотного батальона. Что тут непонятного?