– А я всегда говорил, что твое место в военном училище, – сказал Панин. – Давно бы взводом командовал, а не отделением, в котором всего три бойца, да и те еще не разведчики вовсе.
– Хватит трепаться! – нервно перебил сержанта Каманин, вытряхивая из кисета пригоршню махорки на ладонь. – Лучше по делу скажи!
– Не знаю я, что сказать! – произнес Панин и, махнув рукой, вышел из землянки, будто и вовсе исчерпал все свои внутренние человеческие ресурсы для обсуждения предстоящей работы разведчиками.
Чтобы не нагнетать обстановку, а, наоборот, разрядить ее, Егор заговорил первым, адресуя свои слова прежде всего Каманину, как командиру взвода:
– Сейчас уже темнеет, а завтра поутру выдвинемся к той лощине, где сегодня фрицев караулили, еще раз посмотрим на нее. Там по краям пройти можно. Иначе никак. Сейчас растительность еще начинает только подниматься, травы, почитай, нет совсем, сплошь только молодая. Укрыться негде. А там по флангам прошлогодняя хорошо укрыть может, если к ней вплотную держаться. А чуть дальше уже деревца есть. И простреливать лощину с передовой не отовсюду можно, а только по фронту, да и то там сектор небольшой.
– А дальше что? – перебил парня взводный. – Ну пройдешь ты лощину, не заметят тебя фрицы. К траншеям их подползешь, перемахнешь через них. А дальше?
– В немецкой форме пойдем, – заявил Егор, – в той, что сегодня на фрицах была. Она целая, кровью не запачкана. У старшины тоже пара комплектов должна найтись. К тому же Клюев немецким немного владеет.
Указанный Щукиным боец из сегодняшнего пополнения взвода в первый раз за день чуть сверкнул взглядом, услышав свою фамилию, как вероятного претендента на роль будущего участника рейда группы разведчиков в тыл врага.
– Пойдешь со мной к фрицам в гости? – уставился Егор на новенького солдата своего отделения.
– Пойду, Егор Иваныч! – ни на секунду не задумавшись, ответил ему тот, четко выделив в произнесенных словах имя и отчество Щукина, чего никто во взводе никогда не делал, а обращался, следуя воинскому уставу, к старшему по воинскому званию.
– О как! – невольно вырвалось в ответ у Каманина, не ожидавшего, как и другие, услышать чего-либо подобного.
– Тогда завтра с рассветом надеваем с тобой маскхалаты и выдвигаемся к передовой для наблюдения за передним краем. Изучим каждую веточку на том берегу. Чтоб потом все у нас как по маслу пошло. Ходил в разведку когда-нибудь? – спросил солдата Егор, не сводя с того взгляда.
– Приходилось, Егор Иваныч, – снова не по уставу ответил Клюев, продолжая оставаться равнодушным ко всему происходящему вокруг себя, будто бы вопрос командира отделения о желании погибнуть уже через день был для него будничным.
– Значит, опытный, – заключил Егор, – тогда мне проще будет. Долго объяснять не придется.
– Вдвоем отправитесь? – спросил Каманин.
– Вдвоем. Больше никто не нужен, – спокойно ответил Щукин и добавил, решив сразу прокомментировать свое решение: – На одном из сегодняшних фрицев были знаки различия связистов. Надо второй такой комплект раздобыть. Если все получится, то будем двигаться по линиям связи. Так и найдем минометы. Форма есть, немецкий Клюев знает, дымовые шашки у нас имеются. Остается только первую линию обороны преодолеть так, чтоб незаметно было.
– Красиво говоришь! – перебил Егора Панин, стоявший и куривший все это время снаружи, у входа в землянку, а потому слышавший весь разговор разведчиков. – В немецкой форме решил к фрицам отправиться?! – Широкими шагами, теребя зубами потухшую самокрутку, он подошел к столу и с размаху шлепнулся на нары. – Мы – всего лишь разведка артполка! В немецкой форме в тыл к фрицам даже наша дивизионная разведрота не ходит! Это удел фронтовой или армейской разведки. Там ребята матерые служат. С немецким языком и со всем остальным. Ты куда метишь, Егор?
– У нас приказ! – ответил Щукин, пристально глядя на товарища.
– Он прав, – вступил в разговор Каманин. – Придется изображать немцев. По-другому не получится. А потому – решено, идти в немецкой форме.
В ответ Панин резко встал из-за стола и так же размашисто, как и вошел, вышел из помещения, продолжая нервно теребить в зубах потухшую самокрутку.
Егор кинулся вслед за ним и спросил:
– Ты чего, Костя? Что с тобой происходит? Сам не свой, на людей чуть ли не бросаешься. Перед капитаном себя так повел. А он тут ни при чем. У него тоже приказ.
Панин молчал в ответ. Он стоял, опустив глаза и прислонившись спиной к невысокому дереву, что росло возле входа в землянку разведчиков, маскируя и закрывая его своей кроной, обещавшей, судя по набухшим на ветках почкам, быть в этом году пышной от листвы.
– Не по себе мне что-то, брат, – вздохнул разведчик. Хмурясь, сжимая губы, Панин начал медленно тереть ладонью гимнастерку на груди, как обычно делают люди, страдающие сердечными или душевными болями. – Предчувствия у меня скверные в последнее время. – Каждую ночь мне снятся все наши ребята. Все, кого потеряли. Кого здесь похоронили, кто из поиска не вернулся. По ночам ко мне являются.
Панин медленно перечислил по фамилиям или позывным их с Егором сослуживцев, погибших в боях или пропавших без вести.
– Засыпаю и лица их вижу, беседую с ними, обсуждаю что-то. И так каждую ночь!
Тот, конечно, не раз уже слышал от многих бывалых солдат, в разное время встреченных им, о том, что на фронте иногда кто-либо начинает чувствовать приближение своей смерти. Ощущение скорого ухода наваливается на такого бойца, сковывает его, охватывает целиком. Он теряет интерес к жизни, отстраняется от происходящего вокруг, меняется в поведении, говорит о том, чего никогда не говорил раньше, и все больше думает о смерти, ощущает на себе ее близкое дыхание. Многим со стороны становится, по опыту, понятным, что в условиях пребывания в постоянной смертельной опасности предчувствие вполне может сбыться. А самые прозорливые сами вычисляют таких людей по одному только взгляду, по глазам. И уже перед боем, перед отправкой людей на опасные задания, некоторые командиры определяют, кто из солдат вернется живым, а кто нет.
В груди Егора похолодело. Мысль о возможной гибели друга в ближайшее время участила его дыхание. Панин вел себя и выглядел именно так, как описывали бывалые фронтовики. Он начал чувствовать свою смерть.
– Давай ты останешься, никуда завтра не пойдешь, отлежишься, отдохнешь в землянке, в наряде побудешь, – затараторил он, вцепляясь в гимнастерку товарища.
Тот молчал в ответ, продолжая стоять с опущенной головой.
– Ты только отпиши потом моим, – наконец выдавил из себя высокий разведчик. – Пошли весточку отцу с матерью. Так, мол, и так. Пал смертью храбрых. Ты сможешь, Егор. У тебя получится все описать красивыми словами, чтоб им в тылу было не стыдно перед людьми за сына.
– Костя, перестань, – сдерживая подступающий к горлу ком, ответил другу разведчик.
Но Панина было уже не удержать. Он продолжал что-то шептать себе под нос, превратившись из неутомимого весельчака и балагура, каким был всегда, в мрачного человека. Наступившая темнота спрятала его лицо от Егора, но тот продолжал чувствовать, будто видел при свете, смертельную тоску в глазах друга, одолевавшую того и давившую на него.
И как бы ему сейчас хотелось встать на место сержанта Панина, заменить его в ожидании встречи со смертью, самому принять ее холодные объятия, умереть за него, вместо него. Егор и думать не хотел иначе. Воспитанный за год с лишним службы в разведке в духе полного самопожертвования ради спасения жизни боевого товарища, он без малейшего сожаления шагнул бы сейчас навстречу личной гибели, заслонил бы от пули, закрыл бы собой кого угодно из своего взвода. Он не мог поступить по-другому. Так и только так.
– Костя! – тихо позвал он Панина, чья фигура исчезла в темноте. Разведчик решил побыть наедине с собой, со своими мыслями, с думами о предчувствиях.
Товарищ не отзывался. Он пропал во мраке.
– По правой кромке держи взгляд и медленно веди выше и левее, пока не упрешься в поваленный набок высокий куст, – тихо проговорил Егор и протянул бинокль в сторону, передавая его лежащему на земле в метре от себя Клюеву. – Под ним воронка от взрыва. Дальше смотри чуть выше него, сквозь кусты. За ними фрицы скрытое боевое охранение держат. Но похоже, что смена происходит только ночью. Днем там незаметно не проползешь, а вот притаиться можно.
– А когда смена проходит? – Боец взял бинокль и начал пытаться навести его на цель в том направлении, которое сейчас указал ему Егор.
– Думаю, что в середине ночи, когда темень сильнее, – ответил разведчик. – Сейчас день длиннее становится, светает рано, а место подхода для нашей стороны открытое. Значит, много раз туда-сюда бегать не будешь. Чуть зашумел, сразу наши пулеметчики заговорят.
Клюев разглядывал в бинокль указанный Егором участок местности.
– А что за вешки слева? Будто специально натыканы. Без коры. Да и вообще не с этой поляны, – заключил Клюев, повернувшись к Егору, который был удивлен его наблюдательностью.
– Мины так обозначены, – ответил Щукин.
– Саперов привлекать будем? – тут же прозвучал вопрос новичка.
– Нет. Сами управимся, – сказал Егор и добавил: – У нас не принято по всякому поводу минеров дергать. Да и линия фронта тут под огнем формировалась. Некогда было минные поля вдоль нее городить.
Клюев снова посмотрел в бинокль.
– Мы их не тронем, – продолжал Егор. – Аккуратно проползем по кромке. А вешки фрицы для своей разведки выставили, чтоб свои не напоролись.
– А дальше? Дальше мины есть? – спокойным голосом и с таким же, как и всегда, выражением лица снова спросил Клюев, поражая опытного разведчика своим интересом к тому делу, в котором им предстоит скоро участвовать.
– За первой линией все минные поля. Это точно, – ничуть не сомневаясь в своих словах, произнес Егор и поднял взгляд в сторону горизонта, где простилалась территория, контролируемая врагом. – Фрицы полтора года уже тут стоят. Окопались основательно. Глубину обороны выстроили по всем правилам. Впереди, под нашим носом, особо не поработаешь, мы сразу это дело пресекаем. А вот дальше, куда мы заглянуть не можем, они делают что хотят. – Егор нахмурился, вспоминая события последних месяцев, проведенных на передовой. – Мы не раз уже атаковали. Все пытались наступать. Взламывали оборону. Но дальше первой, второй линии так и не заходили. Туда они нас легко впускали, особо не сопротивлялись. А вот дальше словно стена из огня. Там уже и минные поля, и заслоны, и доты, и дзоты. Дойдем до них, народу положим, выдохнемся и все, назад катимся. Так и воюем второй год.