– Какое оружие с собой берете? – вывел Егора из оцепенения Каманин.
– Я со своим автоматом пойду, – ответил разведчик командиру взвода. – Фрицы «ППШ» любят. Подозрений не вызову.
– А он? – перевел старший сержант взгляд на Клюева, но спросил при этом Егора.
– Ему карабин трофейный отдам. Чтоб естественно смотрелось, – так же коротко ответил Щукин, не дожидаясь возражений своего подчиненного. – Два связиста с автоматами роскошно будут смотреться. А так, один с «ППШ», второй – с карабином.
– Согласен, – прозвучал ответ Каманина, который сразу перевел взгляд на Панина, ожидая его собственного решения.
– Так же пойдем, – сказал тот и добавил: – Только еще и гранаты возьмем, так вернее будет.
Ильин, не имея права голоса и выбора, с беспомощной улыбкой обвел глазами всех, кто был в землянке. Клюев все так же равнодушно, без эмоций, отреагировал на слова Щукина и Панина.
– Тогда пакуйте барахло в вещмешки. Оружие и сапоги наверх привязывайте и ложитесь отдыхать. Через пару часов выдвигаться будем. Все, отбой! – посмотрел на свои наручные часы Каманин и вышел из землянки, чтобы не разделять с разведчиками перед выходом их чувства и мысли.
Егор скинул с верхних нар свой второй вещмешок, какой обычно брал с собой на задания, набивая его тем, что было необходимо в конкретном деле, на которое он отправлялся, будь то сухой паек, гранаты, моток веревки, патроны, перевязочные пакеты. Да и вообще, он набивал в него и много чего другого, что мог унести с собой разведчик, особенно если это касалось участия в вылазке в тыл врага. Его внимание привлек бумажный треугольник письма, что обычно приходили бойцам из тыла от родных и близких. Он выпал из вещмешка, когда Егор перевернул его, чтобы опорожнить от накопившегося мусора. Подписан он был аккуратным ученическим девичьим почерком. А отправителем была указана фамилия его боевого товарища.
– Костя? – перевел Егор взгляд на Панина, показывая ему треугольник письма.
Тот нахмурился в ответ и плотно сжал губы, не желая сейчас говорить о том, что наболело у него за последние дни.
– Так надо, друг, – коротко сказал он, отворачиваясь от Егора. – Если что со мной случится, ты отпишешь там, как надо.
В бессилии разведчик опустился на нары и сжал в руке письмо, когда-то незаметно подброшенное ему в вещмешок на тот случай, если гибель настигнет его товарища и ему самому потом придется писать его родственникам траурное послание. В таком положении он оставался несколько минут. Сидел и думал, пытаясь воедино свести все свои мысли, навязанные ему Паниным. Из оцепенения он вышел, лишь увидев, как все те, кому предстояло сегодня в ночь уходить к линии фронта, стали раздеваться догола, снимать с себя нательное белье и укладывать его в вещмешки. На обнаженные тела разведчики натягивали маскхалаты, что должны были стать их единственной одеждой до того времени, когда они достигнут противоположного берега реки Зуши.
Егор принялся было делать то же самое, но застыл от вида своего нового подчиненного Клюева, голое тело которого было покрыто огромным количеством шрамов. Новичок выглядел пугающе. На его коже были шрамы от повреждений различного характера. Легко угадывались колюще-режущие раны, следы от затянувшихся пулевых отверстий, рубцы от ожогов, зажившие порезы от вмешательства хирургов, явно извлекавших из тела солдата пули или осколки.
Такую же реакцию вызвали шрамы Клюева и у остальных. Видавший виды Панин и опытный воин Ильин вытянули в безмолвии лица, обозревая голое тело Клюева. Тот в ответ, заметив внимание всех присутствующих в землянке на себе, отреагировал привычным для себя равнодушием, будто ничего необычного в нем не было. Разведчики все как один промолчали, так и не начав комментировать увиденное, отказались от вопросов к сослуживцу по поводу происхождения многочисленных шрамов на его теле, уже невольно привыкая к его особенному, отрешенному от всего, поведению.
Еще через пять минут, после короткого совместного перекура, прошедшего в полной почти тишине, все четверо растянулись на своих нарах в землянке, чтобы немного поспать перед выходом на задание.
Егор никак не мог уснуть. Его все время терзали мысли то о новом солдате взвода Клюеве, то о старом друге сержанте Панине. Первый, за которым он наблюдал в постепенно сгущающемся полумраке землянки, лежал на спине и как будто смотрел на что-то невидимое, что держал в руках, будто картинку или фотографию. Его ладони были пусты, но было похоже, что солдат сжимает что-то в них и будто любуется этим предметом, разговаривает с пустым, растворенным в воздухе изображением кого-то или чего-то.
Второй, Панин, то и дело ворочался на своих нарах, нервничал, кусал свои огромные кулаки и тер посеревшее лицо, за несколько последних дней ставшее морщинистым, осунувшимся, постаревшим.
Третьего, боксера Ильина, Егор не мог видеть из-за того, что тот расположился на нарах с его же стороны, а потому был незаметен.
Еще немного, и сам разведчик провалился в короткий, но глубокий сон, в котором увидел одну из двух своих старших сестер Анну, что сейчас жила где-то за Тулой и работала медицинской сестрой в тыловом военном госпитале. Она часто писала ему письма, рассказывая о своей жизни, но все только с ее лучшей, светлой стороны, чтобы не отягощать чем-то скверным фронтовую жизнь родного брата, а придавать ему сил, энергии, уверенности в будущей Победе. В его сне Анна выглядела невероятно счастливой, жизнерадостной, сияющей и улыбающейся. Она трепетала и танцевала, кружась на его глазах в красивом светлом платье, и напевала какую-то знакомую, но никак не узнаваемую Егором довольно популярную перед войной мелодию.
Глава 4
– Товарищи разведчики! – заговорил Каманин, встав перед строем из восьми бойцов своего взвода.
Четверо из них: Панин, Ильин, Клюев и Щукин – вытянулись перед своим командиром. Они были облачены в солдатские ватники, надетые поверх маскировочных халатов. В ногах у каждого из них стоял вещмешок с привязанными к нему обувью и оружием. В паре метров от них стояли еще четверо бойцов взвода разведки, включая одного новичка, которым предстояло проследовать за основной группой до самого берега реки. Там они должны были забрать у раздевшихся до маскировочных халатов сослуживцев их шапки, ватники и ботинки. А потом, при возникшей необходимости, прикрыть их огнем.
– В районе оккупированных фашистами деревень Шашкино и Миново против нас активно действуют две вражеские минометные батареи. – Сказав это, Каманин повернул голову в сторону стоящего рядом командира артиллерийского дивизиона.
Капитан счел нужным лично проводить разведчиков.
Они встретились глазами, промолчали и снова повернулись к солдатам, которым предстояло уже через час быть на противоположном берегу и, скорее всего, остаться на нем навсегда, что было понятно сейчас всем и каждому, кто осознавал всю сложность поставленной командованием задачи.
– Приказываю, – продолжил Каманин, – обнаружить расположение батарей и обозначить дымовыми шашками для их последующего уничтожения силами артиллерии полка. Вопросы, товарищи разведчики, есть? – после короткой паузы спросил Каманин и снова посмотрел на командира артиллерийского дивизиона, давая ему тем самым понять, что теперь слово за ним.
Капитан промолчал. Его лицо, как и лицо старшего сержанта, уже окончательно спряталось в темноте наступающего апрельского вечера. Глаза их в темноте не были видны стоящим в строю бойцам, а потому те не могли видеть волнения своих командиров, но чувствовали его через еле заметную дрожь в голосе Каманина, которую тот никуда не мог спрятать.
Егор погрузился в себя. Прозвучала команда на отправку. Он повернулся и, подняв с земли вещмешок, закинул его за спину и зашагал, ориентируясь в темноте на маячившую спину впереди идущего.
– Шашками в Шашкино! – мрачным тоном пошутил Панин, но никто ему не ответил, потому как идущим на задание разведчикам было не до шуток.
Они проходили мимо живущих обычной фронтовой жизнью коноводов, что при свете горящего для маскировки на дне оврага костра поили водой худых лошадей. Потом миновали охрану складов имущества полка, где в глубоких ямах были уложены в штабели многочисленные снарядные ящики, укрытые брезентом и маскировочными сетями. Обошли стороной целый городок из землянок и полуземлянок и примерно через целый час пути спустились в глубокую и длинную траншею, по которой следовали еще некоторое время, пока не прозвучала команда остановиться.
– Перекур, – скомандовал Каманин.
Дождавшись, пока разведчики скинут с себя поклажу и разместятся для короткого отдыха в широком земляном проеме, похожем не то на минометную позицию, не то на недостроенный блиндаж, он передал первому из них наполненную, судя по запаху, водкой солдатскую фляжку. У разведчиков было принято, перед тем как они отправлялись в бой или в поиск на территорию, занятую врагом, пускать по кругу фляжку.
– Вот что, мужики, я вам скажу! – произнес Панин, когда отхлебнул из переданной ему фляги. – Не нужно друг друга держаться! Кто-нибудь один должен в любом случае прорваться через заслон. Не надо, как у нас принято, цепляться в товарища, если тот ранен или убит. Ребята потом вынесут. Проберутся следующей ночью и вынесут. Если кого зацепило, кого ранило и он дальше идти не может, он должен лежать и прикрывать огнем того, кто еще может выполнять приказ.
Он сделал паузу, ожидая вопросов, но они не последовали. Все прекрасно понимали, о чем говорит сержант.
– Минометы накроют только тогда, когда кто-то из нас их обнаружит, – продолжил он, передавая флягу с водкой Ильину.
Разведчики молчали.
Первым прервал затянувшуюся паузу Егор, который наклонился к Панину и шепотом спросил его:
– Может, останешься? Еще ведь не поздно.
Сержант обнял друга своей огромной рукой и, выпустив из легких густое облако махорочного дыма, так же тихо ответил:
– Я, брат Егор, только потому и пошел сейчас, что рядом со мной ты есть. Сколь с тобой в поиске приходилось бывать, т