– Слыхал, Егор, – опустился рядом на развернутую и постеленную на траву шинель Каманин. – Под Вяжами, где наш главный удар был, разведчики в ночь перед наступлением немецкого генерала сцапали.
– Дай поспать, – равнодушно пробурчал в ответ Щукин и повернул лицо в противоположную от товарища сторону.
– Да ты что? Ты только послушай, Егор! – не унимался старший сержант. – Там, возле реки, какая-то барская конюшня была. В ней фрицы свой передовой НП устроили. Туда генерал прибыл. А тут наши разведчики. Ну, и сцапали его! Представляешь?
Разозлившийся из-за прерванного сна Щукин повернулся к взводному и недовольно посмотрел на него.
– Вот ты опытный разведчик, товарищ Каманин! – начал язвить Егор, официальным тоном обращаясь к другу. – Сам немало «языков» привел! Воюешь давно! А веришь в чудеса, как маленький ребенок! Ты сам подумай, что значит целого генерала захватить?! Помнишь, как мы с тобой пленного офицера брали? Мы с тобой тогда последнего взводного потеряли. Несколько недель к операции готовились. Я на пузе днями и ночами возле немецких траншей ползал, отморозил себе все, что можно. Мы бой тогда приняли. Сколько труда потратили, чтоб одного офицера захватить. А ты мне сказки про взятого генерала рассказываешь и не краснеешь!
– Я сам сначала не поверил, Егор, – начал оправдываться Каманин. – Так мне об этом сам начштаба рассказал. А я только от него. И скажу тебе больше: ребятам за того генерала «героев» будут давать.
– За генерала можно и «героев», – пробурчал хотевший спать Егор.
Едва он снова погрузился в сон, как услышал возле себя голос вестового.
– Товарищ старший сержант, – обратился он к Каманину, – вас и командиров отделений в штаб полка вызывают.
– Принял! – коротко отозвался тот и толкнул лежащего рядом Щукина. – Собирайся. Не зря я тебя разбудил. Закончился отдых. Снова воевать пойдем.
Не тратя время на разговоры, Егор быстро поднялся с расстеленной на траве шинели и начал свои короткие сборы, заключавшиеся в надевании на себя боевой амуниции, пилотки и перекидывании через плечо ремня автомата.
Через несколько минут Каманин вместе с командирами отделений своего взвода, в числе которых был и Егор, построились на маленькой поляне, перед которой открывался вход в две армейские штабные палатки. Рядом, почти вплотную к ним, располагался огромный навес из брезента и маскировочной сети, накрывавший несколько стоящих в ряд сколоченных дощатых столов и больших снарядных ящиков, за которыми работали офицеры штаба и несколько связистов-телефонистов. Шла дежурная суета, сновали вестовые и связные. То и дело звучали разные команды.
– Ситуация такая, – начал говорить вышедший к разведчикам из штабной палатки офицер. – Части сто сорок второго и триста тридцать шестого полков уткнулись возле деревни Подмаслово, расположенной неподалеку, в оборону противника. Штурмуют ее безрезультатно.
Он развернул, держа в руках, фрагмент сложенной в несколько раз большой карты и стал указывать разведчикам на то место, о котором сейчас вел речь.
– Подвоз снарядов задерживается. Следовательно, артиллерией сейчас помочь им не можем. Резервов, почитай, нет. А время дорого. Не сегодня завтра Мценск будет взят. Южнее к Орлу выходим. Ребятам надо помочь. Противник крепко окопался на подступах к Подмаслово. Пехота выдохлась, потери большие. Подкрепления пока нет и в ближайшее время взять его негде.
Офицер волновался, и это волнение передалось разведчикам, которые поняли, что от них требуется выполнить какую-то особо опасную, смертельную и очень важную на текущий момент времени работу.
– Вся надежда на вас, товарищи! – продолжил офицер, подавляя волнение. – К вам сейчас примкнут резервы из числа тыловиков. Собрать удалось около трех десятков поваров и коноводов. Они поступают в ваше, товарищ старший сержант, распоряжение и усиливают ваш взвод. Распределите их по отделениям на ваше усмотрение.
Он опустил по швам руки и вытянулся перед разведчиками, перед тем как отдать официальный боевой приказ.
– Товарищи разведчики, – начал говорить он начальственным тоном, – приказываю: получить подкрепление, выдвинуться к деревне Подмаслово, атаковать передовые укрепления врага на ее окраине, выбить из них противника и способствовать развитию успеха в продвижении стрелковых подразделений нашей дивизии. Подробности и подчиненность согласовать с командирами стрелковых подразделений на месте.
Слова офицера заставили сжаться от страха сердце разведчика. Произнесенное им слово «атаковать» явно подразумевало слово «погибнуть». И как не требующие доказательств, обоснованные самой жизнью, Щукину вспомнились слова раненого товарища, с которым Егор когда-то встретился в госпитале, где залечивал рану в ноге, полученную именно в атаке на вражеские позиции: «Солдат в пехоте живет максимум три боя или три атаки. Не верь тому, кто будет говорить, что прошел больше и смог уцелеть».
Для Егора предстоящая атака должна будет стать именно третьей в его фронтовой жизни. Он выжил в первой, что была одновременно и его первым боем, в котором он был ранен, но смог уцелеть. Сумел вернуться из второй, представлявшей собой разведку боем. Теперь перед ним встала непреодолимой стеной третья, возможно последняя, фронтальная атака на укрепления гитлеровцев, вцепившихся зубами в занятую ими землю, ощетинившихся всеми видами оружия для сопротивления бойцам Красной Армии.
Все, что потом произносил разведчикам офицер штаба полка, проходило мимо ушей Егора. Он молча стоял и слушал, но уже не слышал разъяснения и дополнения к приказу. Молча отдал честь и, повернувшись, проследовал вслед за Каманиным.
– Значит, так! – начал тот, пытаясь собраться с мыслями, перед тем как отдать распоряжения командирам отделений. – Возвращайтесь в расположение, поднимайте ребят. Начинайте готовиться. – Старший сержант обвел всех глазами. – Поднимите старшину, получите боеприпасы, проверьте оружие и будьте готовы к выдвижению к деревне Подмаслово. На сборы не более получаса! А я за пополнением. Его тоже надо посмотреть, вооружить и подготовить.
Через час, когда солнце, находясь в зените, испепеляло зноем выжженную землю, усиленный солдатами тыловых подразделений взвод разведчиков, двигаясь короткими перебежками от укрытия к укрытию, приближался к передовым укреплениям. Навстречу им выбежал перевязанный в нескольких местах бинтами боец в пыльной и мокрой от пота форме, с автоматом наперевес.
– Стой! – выкрикнул он, пытаясь остановить группу солдат.
– Мы разведка двадцать седьмого артполка, – так же громко ответил ему Каманин, шедший впереди своего взвода, – следуем к Подмаслово, на помощь. Кто тут старший?
– Сейчас! – произнес солдат и побежал назад, скрывшись в траншее, вход в которую был в склоне оврага.
Через несколько минут оттуда вышел, так же перебинтованный в нескольких местах и такой же запыленный, как и его солдат, офицер в изорванной, в черных пятнах крови на выгоревшей под солнцем гимнастерке.
– Кто такие? – спросил он, оценивая взглядом взвод бойцов.
– Командир взвода разведки двадцать седьмого артполка старший сержант Каманин! – отрапортовал офицеру взводный. – Усиленным составом прибыли для поддержки атаки на Подмаслово.
– Добро! – ответил офицер и, вскинув забинтованную руку к виску, представился: – Старший лейтенант Алешкин, командир минометной роты сто сорок второго стрелкового. – Офицер задумался, прикидывая, куда направить разведчиков. – Сколько, говоришь, вас? – обратился он к Каманину.
– Усиленный взвод, товарищ старший лейтенант. Почти семьдесят человек. Все тут, как видите, – ответил офицеру старший сержант.
– Тогда вот что. Смотри! – произнес командир минометной роты, присел на корточки, собираясь что-то нарисовать на тропе, для чего разгладил ладонью пыль на ней. Он ткнул пальцем в землю и произнес: – Мы тут! – Потом ткнул пальцем рядом, в нескольких сантиметрах от первой точки, и добавил: – А вот Подмаслово. Оно, считай, наше. Только фриц там огрызается шибко. Меня сегодня уже два раза атаковали. Сейчас готовлюсь третью атаку отбивать. Только мины вот почти все извел. Осталось лишь для того, чтобы самим застрелиться.
Алешкин вдруг засмеялся, видимо сам не ожидая, что пошутит над собственной возможной гибелью в бою. Так обычно поступают опытные фронтовики, теряющие в постоянных кровавых сражениях грань между жизнью и смертью. Егору тотчас вспомнился его погибший друг сержант Панин, любивший аналогичные колкости и шутки.
– Вот тут поселок Прилеп, тут – Федоровка, – снова ткнул пальцем в ровную гладь пыли старший лейтенант. – Вот перед ними сейчас жарко! Там триста тридцать шестой полк выдыхается. Им воевать, похоже, уже нечем. Молчат больше. Я хотел им помочь, да самим еле мин хватило. Жду подвоза.
– Нам с вами оставаться, товарищ старший лейтенант? – Каманин пристально посмотрел на Алешкина.
Офицер, показавшийся Егору едва ли не ровесником, толстоносый, тонкошеий, с торчащими в стороны большими ушами, совсем мальчишка, посмотрел на старшего сержанта взглядом бывалого фронтовика и удостоил по-настоящему мужским ответом:
– Я сам орловский! Тут моя земля! Моя Родина! Я справлюсь! А вы лучше в триста тридцать шестой следуйте. Они под высотой залегли. Им сейчас похуже моего будет. – Старший лейтенант указал раненой и забинтованной рукой направление следования взвода Каманина. – А мне сейчас главное, чтобы фрицы сами на меня пошли, я им тут западню приготовил! – Он подмигнул старшему сержанту и поднялся.
Наскоро попрощавшись взмахом руки, Алешкин спешно удалился, скрывшись в том самом земляном проеме в склоне оврага, из которого появился пять минут назад.
– За мной! – скомандовал Каманин и направился вперед, туда, куда указал ему старший лейтенант и где была сейчас наиболее сложная боевая обстановка.
Взвод, растянувшись вереницей, двинулся за ним. Вскоре они приблизились к позициям полка.
– Стой! Кто такие?! – послышался впереди голос, а мимо строя разведчиков спешно проследовали в тыл несколько солдат, переносивших на носилках и в плащ-палатках раненых товарищей, транспортируя их в развернутый где-то неподалеку полковой медицинский пункт.