[1501]башкирской дивизии, и исполнил приказ Валидова — увёл свою дивизию с фронта и поступил уже начальником штаба всех башкирских войск, когда политика Валидова была уже явно антигосударственной. Вот в этом депутаты и усматривают со стороны генерала Язвина, во-первых: не полный и беспристрастный опрос, а лишь выполнение определённой программы, заранее им составленной, а во-вторых, полное игнорирование Вашего желания иметь в составе Комиссии двух депутатов Круга. Когда депутаты Круга прибыли к генералу Язвину, то они были им допрошены, а показания записаны Полковником Фёдоровым; таким образом, депутаты явились не равноправными членами Комиссии, а какими-то свидетелями. Вот это всё так взволновало Круг, что только мой авторитет удержал Круг от нежелательных осложнений с генералом Язвиным. Я дал письменные показания генералу Язвину и дал все документы, из которых Вы усмотрите, что я лишь отвечал на оскорбления генерала Сукина и только защищался, и если бы генерал Сукин не подавал своего доклада Кругу, то никакого дела бы и не было. Так что зачинщиком всей этой грязной истории являюсь не я, а генерал Сукин. Всё это я Вам излагаю потому, что уж очень горько и обидно переживать мне все эти дрязги, сплетни в то время, когда льётся кровь и созидается Россия, когда нужно единение и работа на общее дело. Я пишу Вашему Высокопревосходительству ещё и потому, что мне, одному из первых борцов за Родину, ни к какой власти не стремившемуся и мечтавшему лишь не допустить красной рвани командовать в Русском государстве, теперь приходится оправдываться, включительно до того, что я не большевик. Это уже выше моих сил. Заканчивая описание определённой интриги против меня, я перехожу к некоторым частным вопросам…»[1502]
Таким образом, Дутов, активно используя доверительные отношения с Колчаком, искал поддержки Верховного Правителя и в этом конфликте. К сожалению, каких-либо данных о дальнейшей деятельности комиссии выявить не удалось. По мнению С.А. Щепихина, дело было замято начальником штаба Колчака Д.А. Лебедевым, причём «Сукин очутился в больших дураках и навсегда в глазах Колчака, как элемент беспокойный»[1503].
Несмотря на очередные нападки со стороны своих противников, Дутов тогда вновь сумел удержаться на плаву. Перевыборы на Войсковом Круге 18 февраля прошли для него весьма успешно — 157 депутатов проголосовало за доверие Дутову, против — 2 и воздержавшихся — 7. На следующий день помощником Дутова и главным начальником Оренбургского военного округа на театре военных действий был вместо Генерального штаба генерал-майора И.Г. Акулинина избран Генерального штаба генерал-лейтенант Л.П. Тимашев. Было переизбрано и Войсковое правительство (в новом составе — Г.Ф. Шангин, А.С. Выдрин, П.П. Вопилов, М.А. Арзамасцев, М. Кочуров и В.И. Букреев).
Дальнейшая судьба Сукина была трагичной. Весной 1919 г. он во главе своего корпуса принимал активное участие в наступлении Западной армии к Волге, однако в результате контрнаступления красных на Восточном фронте его корпус был разбит, а затем и расформирован. Именно Сукин отличился тем, что после взятия Уфы не постеснялся выставить перед приехавшим на фронт Колчаком почётный караул без сапог, продемонстрировав тем самым бедственное положение фронта. По мнению С.А. Щепихина, этим поступком он наказал сам себя, т.к. караул был выставлен от его же корпуса[1504]. Сам Сукин с 1 июня 1919 г. находился не у дел — первоначально в распоряжении начальника штаба Верховного главнокомандующего, а затем в резерве чинов Генерального штаба при Управлении 1-го генерал-квартирмейстера при Верховном главнокомандующем. Принял участие в Сибирском Ледяном походе. Летом 1920 г. временно занимал пост начальника штаба главнокомандующего всеми Вооружёнными силами Российской Восточной окраины, произведён в генерал-лейтенанты. По окончании Гражданской войны Сукин эмигрировал в Китай, откуда в 1933 г. вместе с братом генерал-майором А.Т. Сукиным выехал в СССР. 23 апреля 1937 г. он был арестован управлением госбезопасности НКВД Казахской ССР и 29 декабря 1937 г. расстрелян[1505].
Подводя итог, отмечу, что конфликт А.И. Дутова и Н.Т. Сукина носил не только межличностный характер, но отчасти являлся и проявлением напряжённых взаимоотношений между штабами двух армий. Возникший антагонизм не мог не влиять на слаженность действий Западной и Отдельной Оренбургской армий накануне и в период весеннего наступления Восточного фронта белых в 1919 г. В качестве субъективной причины конфликта были амбиции Дутова, стремившегося поставить под свой контроль все оренбургские казачьи формирования.
Военные преобразования
8 февраля Верховный Правитель и Верховный главнокомандующий всеми сухопутными и морскими вооружёнными силами России адмирал А.В. Колчак отправился в поездку на фронт[1506]. 10 февраля он прибыл в Челябинск, где на следующий день впервые встретился с Дутовым и где тогда же прошло совещание высшего военного руководства белого Восточного фронта, на котором обсуждался стратегический план предстоявших операций, в том числе и предполагавшегося наступления фронта. Вопрос о планировании весеннего наступления белого Восточного фронта в 1919 г. заслуживает специального рассмотрения.
На совещании 11 февраля присутствовали: Верховный Правитель и Верховный главнокомандующий адмирал А.В. Колчак, командующий Сибирской армией генерал-лейтенант Р. Гайда, командующий Западной армией генерал-лейтенант М.В. Ханжин, командующий Отдельной Оренбургской армией генерал-лейтенант А.И. Дутов и, судя по воспоминаниям Р. Гайды[1507], начальники штабов всех трёх армий (Генерального штаба генерал-майоры Б.П. Богословский, С.А. Щепихин и А.Н. Вагин) и начальник штаба Ставки — Генерального штаба генерал-майор Д.А. Лебедев. По более заслуживающим доверия воспоминаниям Щепихина, Д.А. Лебедев и А.Н. Вагин не участвовали в совещании, а в качестве секретаря присутствовал Генштаба полковник Д.М. Супрунович[1508].
Как вспоминал Гайда, план Ставки заключался в наступлении по линии Пермь — Вятка — Вологда. Сам Гайда утверждал, что выступил резко против такого плана и вместе с Дутовым отстаивал план наступления левого фланга фронта на соединение с войсками Генерального штаба генерал-лейтенанта А.И. Деникина, действовавшими на Юге России. Для этого, по мнению Гайды, достаточно было продвинуться лишь на 90 километров. Впрочем, эта цифра далека от реальности. Якобы присутствовавший, по мнению Гайды, Лебедев выступил против предложения Гайды и Дутова, утверждая, что соединение могло привести к трениям о первенстве и пагубным последствиям в дальнейшем (Деникин на тот момент ещё не подчинился власти Колчака). Все участники совещания, в том числе и сам Колчак, за исключением Гайды и Дутова, поддержали Лебедева. В конце заседания Колчак, по словам Гайды, заявил: «Кто первым дойдёт до Москвы, тот станет хозяином положения»[1509]. Противникам такого подхода оставалось лишь согласиться с мнением большинства.
Свидетельство Гайды о совещании следует считать преднамеренной ложью. По мнению С.П. Мельгунова, Гайда вопреки своим мемуарам был ярым сторонником северного варианта[1510]. Сам Дутов на Войсковом Круге заявил, что договорился с Гайдой об обмене пеших частей на конные[1511], однако в дальнейшем армия Дутова столь необходимой ей пехоты так и не получила.
Единственное достоверное и подробное свидетельство о совещании привёл в своих мемуарах генерал Щепихин, детально описавший всю бессмысленность, несерьёзность и даже позорность для Белого движения этого совещания при том, что не приехавший Лебедев давно уже принял свой собственный план предстоявшей операции, который Колчак должен был заставить принять и командующих армиями. Этот документ имеет исключительное значение для оценки стратегического планирования весеннего наступления белых на Восточном фронте.
Если верить Щепихину, Дутов на совещании заявил о готовности наступать и изложил историю своей борьбы с большевиками, несмотря на то что это было не к месту. Датой возможного начала наступления своей армии Дутов назвал 4 марта. Атаман полагал невыгодным выпускать из рук инициативу и говорил о необходимости нанесения главного удара в районе его армии для скорейшего соединения с Деникиным. Дутова поддержал Гайда. При этом атаман подчеркнул, что рассчитывать на энергичные действия его войск не приходится[1512].
Вскоре после совещания начальник штаба Западной армии — Генерального штаба генерал-майор С.А. Щепихин сообщил генерал-квартирмейстеру Ставки Верховного главнокомандующего Генерального штаба полковнику З.Ф. Церетели: «Оренбургская армия больна, почти все заражены политикой, а потому рассчитывать на серьёзную работу её трудно. Мне очевидцы докладывали, что ни в Актюбинске, ни в Илецкой Защите регулярных, если можно так выразиться, войск красных нет, а лишь по несколько сот местных большевиков, справиться с которыми легко, а если это не сделано, то, значит, внутреннее состояние Оренбургск[ой] армии должно внушать серьёзное опасение. Я теперь должен признаться, что при обсуждении общего плана здесь в Челябе в присутствии Верховного мы были введены, быть может, вполне добросовестно командармом Оренбургск[ой] армии в заблуждение как относительно общего состояния армии, так, в частности, и относительно Башкирского участка. Основываясь на докладе ген[ерала] Дутова, что всё обстоит благополучно и что с башкирами он справится и был принят план, который я назову средним, так как он учитывал нанесение главного удара по центру на Уфу. Два крайних плана в то время отпали по различным причинам. План Гайды — нанесение главного удара в районе его армии, потому что слишком район удара удалён от района, где нужна помощь. Второй крайний план, который, быть может, по обстановке данного момента теперь и надо принимать, именно — сосредоточение и главный удар от Верхнеуральск[а] — Троицка по Башкирии и наиболее решительный и быстро приводящий к результату, тогда не был принят ввиду удовлетворительного по освещению