1 Возможно, речь идёт о статистике до 10.09.1918 г.
2 Кроме того, к выселению приговорено 8 человек и к работам — 1 человек.
3 Кроме того, 1 человек приговорён к выселению.
Из таблицы следует, что за три с лишним месяца в Оренбурге в жесточайших условиях Гражданской войны было вынесено только 116 смертных приговоров, всего же Дутов с июля 1918 г. находился в Оренбурге менее 7 месяцев, вряд ли в те месяцы, за которые статистика отсутствует, количество смертных приговоров было существенно большим. По некоторым данным, из числа заключённых Оренбургской губернской тюрьмы было расстреляно 177 человек[1784]. Таким образом, при населении Оренбурга в 1918 г. в 155.000 человек[1785] едва ли справедливо заявление Л.И. Футорянского о расстреле каждого сотого жителя. Также из таблицы видно, что военно-полевой суд не справлялся с потоком поступавших дел, отсюда и перезаполненность оренбургской тюрьмы, о которой пишут некоторые авторы. Вместе с этим бросается в глаза и немалое количество оправдательных приговоров.
Белое правосудие в целом старалось действовать в рамках существовавших законов. Показательно, что Генштаба полковник И.Г. Акулинин на прошении жены приговорённого к смертной казни за службу у красных рабочего П.Т. Горшкова — А.Е. Горшковой о смягчении приговора как якобы насильно мобилизованному 7 сентября 1918 г. наложил резолюцию: «Будет поступлено по закону»[1786].
Статистическими данными о внесудебных расправах я не располагаю, хотя, скорее всего, они имели место как на фронте, так и в тылу[1787]. Подобные расправы, как и самосуды, не имеют непосредственного отношения к правоохранительной политике Дутова, — едва ли сам атаман мог одобрять такие действия некоторых своих подчинённых, однако в результате ожесточения, вызванного большевистским произволом, эти случаи становились неизбежными.
По мнению поручика Л. Бобрикова, «атаман Дутов, с которым мы также соприкасались, был сторонником крутых и репрессивных мер. Иногда нашему отряду приходилось соприкасаться с казачьими отрядами атамана Дутова и видеть, как действуют казаки; приходилось нашему отряду быть также в подчинении у казачьих атаманов. Это знакомство с казаками так подействовало на нас, что и мы стали применять шомпола и даже расстрелы, правда, в редких и исключительных случаях. Крестьяне жаловались главнокомандующему Народной армией, генералу Болдыреву[1788], и он запрашивал начальника нашего отряда по поводу его действий, на что тот ответил, что исполнял приказания казачьего начальства»[1789]. Таким образом ответственность за любой произвол перекидывалась на казаков, и в итоге подчас совершенно необоснованно как у населения, так и у военного руководства складывался их отрицательный образ.
Однако даже при подавлении антиправительственных выступлений власти старались соблюдать установленный порядок судопроизводства. В частности, 1 апреля 1919 г. военно-полевой суд при штабе I Оренбургского казачьего корпуса рассмотрел дело о 74 крестьянах, захваченных с оружием в руках при оказании сопротивления правительственным войскам. Из числа задержанных расстреляно было лишь 11 человек. 24 человека получили различные сроки (от 12 до 20 лет) ссылки в каторжные работы. Остальные 39 человек были оправданы[1790]. Как видно, приговор, учитывая обстоятельства, не только не был суров, но задержанных даже распределили по категориям с учётом степени вины каждого.
3 апреля 1919 г. датируется приказ Дутова о взятии заложников в неблагонадёжных в политическом смысле населённых пунктах. По всей видимости, перед своим отъездом в Омск атаман закручивал гайки. Предписывалось брать заложников «из кандидатов в будущие комитеты бедноты и [в] комиссары, в числе от десяти до пятидесяти человек, в зависимости от величины посёлка. Заложников этих под конвоем направлять в г. Троицк, в распоряжение начальника штаба Оренбургского военного округа, предупредив население посёлка, в которых (так в документе. — А.Г.) взяты заложники, что последние немедленно ответят головой в случае малейшего признака неблагонадёжности и попыток к беспорядкам в посёлках, в которых они взяты»[1791]. Впрочем, данных о применении этой меры на практике обнаружить не удалось.
Однако было бы неверно считать карательные органы Дутова полностью неэффективными. Определённых результатов им всё же удалось добиться. Показателем эффективности является значительное число ликвидированных большевистских вожаков и активистов, среди которых наиболее известны губернский комиссар юстиции М.Н. Бурзянцев, член оренбургского губисполкома башкирский большевик Б. Шафеев, занимавшаяся шпионажем в пользу красных большевичка М. Корецкая. В январе 1919 г. в Оренбурге белыми был расстрелян некто Гоштов, являвшийся секретарём подпольного революционного штаба (выдан своими же)[1792]. Председатель оренбургского губернского комитета РКП(б) С.А. Кичигин был уничтожен в результате самосуда. Всего же в списке уничтоженных белыми на Южном Урале вне боевых действий большевиков, активистов и подпольщиков десятки фамилий[1793].
В середине апреля 1919 г. мощный удар был нанесён контрразведкой Отдельной Оренбургской армии по большевистской организации Троицка. Однако крупнейшим успехом белых на Южном Урале (впрочем, успехом контрразведки Западной армии вне связи с правоохранительными органами Дутова) стала ликвидация в конце марта 1919 г. ядра челябинской подпольной организации большевиков, при которой были задержаны сразу 66 человек во главе с З.И. Лобковым (Б.Я. Голубь), С.А. Кривой и В.И. Гершбергом, небезынтересно, что 9 задержанных были впоследствии полностью оправданы белыми[1794]. Добавлю, что в ликвидации большевистского подполья на Южном Урале важную роль сыграли органы контрразведки, а также местное антибольшевистски настроенное население, содействовавшее властям в этом вопросе.
Нельзя сказать, что заключённые при Дутове содержались в каких-то нечеловеческих условиях. Как уже говорилось, в конце 1917 г. большая группа арестованных оренбургских большевиков, достаточно вольготно содержавшихся в тюрьме, совершила побег. В период тюремного заключения они могли свободно вести переписку, всегда разрешались свидания, камеры даже не запирались. Заключённым Оренбургской губернской тюрьмы разрешались свидания, причём делалось это «в целях обеспечения интересов правосудия и облегчения участи заключённым»[1795]. Заключённые имели право, находясь в тюрьме, писать письма на волю. В частности, в Государственном архиве Оренбургской области сохранилось подобное письмо находившегося в одиночном заключении Р.А. Марсакова, датированное 6 ноября 1918 г. Автор, приговорённый к смертной казни, считал себя мучеником и писал родственникам: «Вы должны гордиться тем, что ваш сын и брат и товарищ пал жертвою революции»[1796]. Едва ли у красных заключённым дозволялось писать на волю что-либо подобное. Добавлю, что, как это ни парадоксально, при белых в Оренбурге работала весьма сомнительного характера организация — Оренбургский Социалистический Красный Крест, помогавшая легально — заключённым-меньшевикам, а нелегально — большевикам[1797].
При этом 4 сентября 1918 г. начальник военно-судной части Оренбургского военного округа полковник Братановский телеграфировал из Оренбурга в Самару, что «тюрьмы переполнены, свободных мест нет»[1798]. Однако подобная ситуация в 1918–1919 гг. существовала не только на Южном Урале, но и в Приуралье и Сибири[1799], что вовсе не свидетельствует о разгуле белого террора — в этом случае тюрьмы бы пустовали. По данным на 24 августа 1918 г., в Оренбургской губернской тюрьме содержался 691 человек, включая 2 политзаключённых, 590 подследственных по политическим обвинениям, 12 уголовников, 82 подследственных по уголовным статьям и 5 пересыльных уголовников[1800]. Следственные органы белых попросту не справлялись с резко возросшим количеством дел. Кстати, в январе 1919 г. при оставлении белыми Оренбурга политзаключённые так и остались в тюрьме[1801].
К 15 сентября 1918 г. в Оренбургской губернской тюрьме содержалось 805 мужчин и 30 женщин (расчётное число заключённых — 391 человек), в илецком исправительном отделении — 43 мужчины (расчётное число — 586 человек), в Верхнеуральской уездной тюрьме — 450 мужчин и 1 женщина (расчётное число — 317 человек), в Троицкой — 152 мужчины и 11 женщин (расчётное число — 96 человек) и в Челябинской уездной тюрьме — 781 мужчина и 58 женщин (расчётное число — 785 человек). Данных по Орской уездной тюрьме не сохранилось. Таким образом, всего в исправительных учреждениях Оренбургской губернии содержались 2231 мужчин и 100 женщин