Настроение в частях вверенной мне армии удовлетворительное, а в 4-м корпусе даже хорошее. Будь теплее и сапоги, шинели и полушубки, тогда бы армия была стальной. То, что в ней осталось, закалено и испытано, и только её одеть, дать артиллерию и винтовки, и она будет драться до последнего. В 1-м корпусе у меня только 5 орудий на весь корпус, из них три французских, часть орудий на быках.
Больше всего меня смущают больные — их уже до 3000, все тиф, куда их девать, жел[езной] дор[оги] нет и транспортов тоже, тёплого ничего. Принимаю все меры, но достаю только десятки, когда нужны тысячи. Верю в Бога, в правду и честь русскую, и это даёт мне силы работать.
Я объехал все части свои, и то, что я пишу Вам, есть результат осмотра. Мой фронт — это необъятная степь и расстояния громадны. Я пишу, как всегда Вашему Высокопревосходительству, совершенно открыто и правдиво.
Меня не пугает обстановка, я к ней привык и не вижу ничего страшного. Я только прошу Вас, если возможно, лично приказать прислать мне винтовок, орудий, тёплое, патроны, бельё и табак. Если можно, то георг[иевских] крестов. Было бы очень важно получить это именно от Вас и с Вашим посланным от Вашего Имени.
Буду бороться, пока есть силы. Будьте уверены, Ваше Высокопревосходительство, что Оренбургская армия, первая Вас признавшая, Вас поддержавшая, всегда будет с Вами и за Вас, только помогите нашим действительным нуждам. Всегда преданный Вам и верный Вам Атаман Дутов»[2108].
В связи со значительным усилением эпидемии тифа и натиском красных закрепиться на Ишиме не удалось. Дутов приказал оставить у реки разведывательные части, а основным силам продолжать движение к Атбасару форсированным маршем с целью закончить сосредоточение к 8 ноября и приступить к переформированию и укомплектованию корпуса. Было решено отходить на Омск. По причине отступления войска потеряли соприкосновение с противником. 6 ноября было получено известие о переименовании Оренбургской армии приказом Верховного главнокомандующего в Отдельную Оренбургскую.
В этот же день отход армии был приостановлен. Части IV корпуса заняли оборону в районе городов Атбасар — Кокчетав. Вплоть до получения 19 ноября известия о сдаче Омска, оставленного белыми 14 ноября, армия стояла на месте, на фронте всё ещё наиболее боеспособного корпуса Бакича было спокойно. Лишь после получения вести о падении столицы белой Сибири отступление было продолжено, к тому же вновь активизировались красные. Как писал Генерального штаба полковник А.Ю. Лейбург, из всей армии «только 4-й корпус и был пока боеспособным, и собственно весь фронт держался пока только им и двумя казачьими полками 1-го [Оренбургского казачьего] корпуса»[2109].
5 ноября Дутов пишет командующему Московской группой армий, что «надежд на Оренбургскую армию возлагать каких-либо в смысле боевых временно нельзя. Части бывшей Южной армии мной осмотрены. Дух и вера подорваны. Люди и командный состав устали до предела. Армия, вернее остатки, всё время в движении, обременены обозами, или, вернее, сами обоз. Кадры же, которые представляет из себя Оренбургская армия — превосходны. Если дать хотя бы 1½ месяца, отдых, пополнить и одеть, то армия воскреснет»[2110]. В том же донесении атаман отметил, что в армии половина оружия в негодном состоянии, нет артиллерии, авиации, автомобилей, парков, мастерских, типографии, каких бы то ни было запасов. Не было и одежды, что не замедлило вскоре сказаться на личном составе армии самым печальным образом. Росла эпидемия тифа. «Живём сейчас только местными средствами, раздевая население и делая из них большевиков», — писал Дутов[2111]. Отступавшая армия растянулась на 1200 вёрст в длину и 200 в ширину. Наиболее надёжным и сплочённым Дутов считал корпус Бакича. В письме Дутов отметил важность удержания богатого продовольствием и фуражом района Атбасар — Кокчетав — Акмолинск, добавив в заключение: «Я не просил армии, мне её дали, я пошёл на понижение, т.к. я командовал ранее отдельной армией и уже более года генерал-лейтенант, исключительно памятуя пользу дела и блага родины. Меня армия звала и встретила восторженно, поэтому и доношу, что можно сделать из армии или же её погубить вконец»[2112]. Как обычно, атаман изображал из себя бессеребреника и, как обычно, рассказывал об этом на каждом шагу.
Между тем организация снабжения армии находилась в катастрофическом состоянии. Представители армии в Омске прилагали все усилия, чтобы обеспечить войска всем необходимым, но при хаотическом состоянии снабжения, характерном для белого тыла того периода, необходимо было не только раздобыть необходимое для армии, что само по себе было непросто, но и суметь отстоять заготовленное от посягательств со стороны. Так, для армии Дутова из Степной группы была получена колонна грузовиков, но её тут же забрали на разгрузку эвакуировавшегося Омска. Представитель Дутова в Омске поручик Зубков всерьёз опасался, что транспорты с обмундированием и тёплым бельём, приготовленные для оренбуржцев, перехватят представители Омской группы Генштаба генерал-майора С.Н. Войцеховского[2113].
В день сдачи Омска главнокомандующий армиями Восточного фронта Генерального штаба генерал-лейтенант К.В. Сахаров[2114] писал родственнику и однокашнику Дутову со станции Татарская:
«Дорогой Александр Ильич! Должен тебе обрисовать в полной откровенности обстановку и перспективы[2115] на будущее 1) Сила армии и физическая и моральная подорвалась в значительной мере: форсированное наступление в сентябре, давшее нам в результате ряд частичных успехов и выход на То[бол], не было совершенно поддержано с тылу[:] ни одного солдата пополнения, ни тёплой одежды. Даже не было дальнейшего плана наступления, фронт преступно бездействовал. Красные оправились, усиленно подвезли новые части и перешли 14/10 в наступление. Несмотря на геройское сопротивление, армия не способна к её обороне (так в документе. — А.Г.), покатилась назад к Ишиму, затем к Иртышу, неся большие потери, тая с каждым днём, имею ряд доказательств и свидетельствую, что армия тяготилась бездействием на Тоболе и жаждала нового наступления. Ясно, [то], что теперь переживает армия от своего верха до рядовых бойцов, такого ещё не было. При начале отхода мы получили свыше 20 тысяч пополнения, но влитое в невыгодной обстановке, это пополнение из мобилизованных — только отсюда, а частью и предатели [2]) в настоящее время: первая армия г[енерала] Пепеляева выведена [в] стратегический резерв [в] район Томск — Новониколаевск — Барнаул, формирует части, широко применяя добровольческое начало; рассчитываю к 30 Января 1920 года довести её до 30 тысяч штыков. Вторая армия ген[ерала] Войцеховского (бывшая Н. Лохвицкого) отходит за Иртыш севернее ж[елезной] д[ороги], третья армия ген[ерала] Каппеля, каков состав и численность армии, могу установить лишь восточнее Иртыша. Теперь же никто из начальников не может дать этих данных, хотя бы приблизительно. Но ясно, что потери велики и [в] ближайшее время к решению крупных задач наступательной операции этими силами приступить нельзя. [3]) План, данный в последней моей директиве, следующий[:] теперь же группировать резервы Войцеховского, Каппеля примерно на меридиане ст. Татарской, приведя части в порядок, усилить их, разбив красных коротким ударом по пяти — 7 перехода[м], дабы обеспечить возможность[2116] подготовки к весне путём формирования дивизий из существующих в армиях кадров. 4) Как я и доложил Верховному Главнокомандующему, эти печальные результаты распыления сил и крушения частных успехов, основанных на величайшем напряжении фронта, знаменуют собою определённое крушение той системы, которая поставила [правительство?] с его всероссийскими министерствами превыше фронта как необходимого для победы[,] напряжения тыла[, —] это не нападки на правительство и тыл, вызванные неудачами фронта; нет, это именно всё указывает [на] усилия фронта и лучших русских людей — бойцов, разбивших систему тыла; его полную неспособность, его страшную бездеятельность и непонимание обстановки в целом и в частности. 5) Приняв после этого пост главнокомандующего, я принял его не как почёт и праздник, а как тяжёлую честную работу и великую ответственность, буду работать до конца, объединю людей, которые не складывали оружия ни разу и заставлю работать и сражаться всех отживающих и укрывающихся, каждому понять, что мы бьёмся в неимоверно тяжёлых условиях[2117]… я очень сомневаюсь[2118], что нет возможности переговорить подробно с тобою и установить общие взгляды на планы дальнейших действий, иностранную политику — ибо теперь снова выдвигается вопрос об активной помощи нам Японии; если без этого продолжение борьбы будет невозможно, то мы должны добиться активной помощи. [6]) Представляю те трудности, которые всего больше выпали на твою долю, на твою армию, в тяжёлую [минуту] ты был снова призван на пост командующего армией, [мы] сделали всё, что в силах [для] снабжения фронта, но прошу понять, [что] этой возможности малых… по сколько возможно… твой план активных партизанских действий на Кокчетав — Атбасар (или как ты план на Кустанай и Ор[ск]); главные силы армии на Павлодар на восток привожу все силы, чтобы войти армии (Каппеля) и тобою действительно ли связь (так в документе. — А.Г.) путём высылки отдельных отрядов и налаживания… подвоза и прошу верить в моё искреннее чувство уважения и старой братской дружбы, жму руку, да хранит тебя [и] твою армию Господь, верю, что с его помощью мы выйдем из тяжёлых времён и в конце концов победим жидовский интернационал. Твой