[691]. На самом деле ситуация была совершенно иной.
Об этом периоде борьбы Дутов позднее несколько преувеличенно рассказывал сибирским журналистам: «Это была настоящая война — не партизанская, а настоящая… Я воевал с ними (красными. — А.Г.) в продолжение нескольких месяцев, что называется, с голыми руками. Мой отряд состоял из двухсот тридцати человек. За всё время у меня не было больше людей. Винтовок ещё меньше, а патронов так совсем мало. Больше шашками работали. Ну а о продовольствии нечего и говорить: по нескольку дней ничего не ели…»[692]
Уход казаков вызвал крайне негативную реакцию местного населения, которое восприняло это чуть ли не как предательство, справедливо опасаясь репрессий со стороны красных. В результате Дутову пришлось оставить часть оружия станицам Краснинской и Кассельской для успокоения станичников.
Тургайский поход
17 апреля (по другим данным — 18-го), прорвав окружение силами четырёх партизанских отрядов (под командованием отставного подъесаула Г.В. Енборисова и Ю.И. Мамаева и подъесаулов В.А. Бородина и К.Н. Михайлова), а также офицерского взвода (командир — есаул Е.Д. Савин)[693], Дутов вырвался из Краснинской. Эта дата может считаться началом 600-вёрстного Тургайского похода.
Командующий красными отрядами Урала, боровшимися с Дутовым, В.К. Блюхер позднее отметил, что тогда «дутовцы, почувствовав окружение в районе станиц Краснинской и Кастельской (Кассельской. — А.Г.), не принимая боя… бежали в южном направлении…»[694]. Красногвардейские отряды под командованием В.К. Блюхера[695] и Н.Д. Каширина[696] устремились вслед за отступавшими партизанскими отрядами на станицу Магнитную. Там они разделились: отряды Каширина выступили на станицу Черниговскую через станицу Наваринскую, чтобы преградить путь Дутову, а отряды Блюхера двинулись на посёлок Кизил, чтобы уничтожить партизан Дутова, если они пробьются под Черниговской[697].
По вопросу о действиях красных в тот период советский историк Н.К. Лисовский отметил, что красногвардейские отряды в борьбе с Дутовым «действовали недостаточно слаженно и организованно, а некоторые командиры отрядов проявляли недисциплинированность, не всегда выполняли указания главкома»[698]. Удивительно, но Москва в этот период самым пристальным образом следила за передвижениями Дутова (в сводках фигурировали даже названия отдельных станиц)[699].
Зная о движении отряда красных к Черниговской, Дутов принял решение от боя с противником уклониться. Каширин ожидал оренбургских партизан на переправе через реку Гумбейка (приток р. Урал) у станицы Черниговской, в то время как они переправились через эту реку возле станицы Наваринской, введя красных в заблуждение. По некоторым данным, виновником провала стал как раз М.С. Кадомцев, не выполнивший приказ Блюхера о занятии Наваринской[700]. В посёлок Браилов партизаны вступили 20 апреля. Жители посёлка вышли их встречать в праздничной одежде, готовился торжественный обед: жареные гуси, окорока. Как выяснилось позднее, посёлок так встречал красногвардейцев, а оказалось, что приехали казаки, которым и достался обед.
Из Браилова партизаны выступили на посёлок Бриентский, где им был дан отдых (по всей видимости, это было ошибкой), а 23 апреля партизан настиг сильный отряд красных, состоявший из пехоты, кавалерии и артиллерии (под командованием Бобылева совместно с кавалерией Митина[701]). Нападение оказалось неожиданным, началась паника. Пришлось в невыгодных условиях принять бой. Боем руководил помощник Войскового атамана Генерального штаба полковник И.Г. Акулинин, которому была поставлена задача задержать красных и выиграть время для эвакуации раненых, беженцев и обоза.
Красные безуспешно пытались фланговым кавалерийским ударом окружить казаков. С фронта при поддержке артиллерии по голой степи наступала красная пехота, которую казаки обстреливали из пулемёта, установленного на колокольне поселковой церкви[702]. По некоторым данным, казаки держались полдня, красные же подтянули к посёлку артиллерию и повели обстрел с горы. В этом бою едва не погиб сам атаман Дутов, так как «неприятельская граната упала и разорвалась всего в шести — восьми шагах от Атамана, но Бог хранил А.И. для дальнейшей работы…»[703]. На самом деле снаряд просто не разорвался[704]. Тем не менее подобные случаи создавали почву для наделения атамана какой-то мистической силой, магией — «а Дутов подошёл к храму-то Божьему и заговорил его, и большевики так и не сделали ему вреды (так в документе. — А.Г.), целёхонек остался храм-от Божий», — позднее вспоминал один из очевидцев боя[705].
В результате сражения казакам удалось на несколько часов задержать красных, что позволило Дутову успешно провести эвакуацию. В советской историографии считалось, что дутовцы потерпели серьёзное поражение, а кавалерия красных на их плечах ворвалась в посёлок, захватив много пленных, в том числе и трёх штабных офицеров[706], однако сведения о захвате трёх штабных офицеров в ходе боя под Бриентским в мемуарах участников Тургайского похода И.Г. Акулинина и Г.В. Енборисова не подтверждаются. По данным белых, большевики расстреляли одного из офицеров, который остался в посёлке и попытался убить большевистского комиссара, также погибли ещё два офицера, однако нет сведений о том, что они относились к штабу Дутова[707]. По имеющимся сведениям, белые, отступая, оставили в посёлке нескольких офицеров с пулемётом для прикрытия. Особенно отчаянно сопротивлялся пулемётчик, которого уничтожили выстрелом из орудия. Все оставшиеся в посёлке белые были убиты, а с одного из убитых преследователи даже сняли перстень[708]. К вечеру все отряды собрались в станице Елизаветинской — последней станице Оренбургского войска перед Тургайской степью, на границе с которой красные прекратили преследование. Уже 28 апреля все отряды были отозваны в места формирования. Сам Блюхер уехал в Екатеринбург.
По воспоминаниям Блюхера, «весенняя распутица не позволила преследовать их (казаков. — А.Г.), и они (казаки. — А.Г.), разбившись в Тургайской области на маленькие группки, разошлись в разных направлениях»[709]. Неясно, только ли распутица явилась причиной прекращения преследования. Вероятно, определённую роль сыграло и усиление повстанческих выступлений на территории войска. Кроме того, не соответствует действительности и указание Блюхера о разделении казаков на группки. В действительности по пути к Тургаю казаки, наоборот, были объединены в один отряд. Из четырёх отрядов и офицерского взвода был сформирован единый партизанский отряд Оренбургского казачьего войска под командованием войскового старшины Ю.И. Мамаева (помощник — войсковой старшина В.А. Бородин[710], адъютант — подъесаул М.Ф. Воротовов). В состав отряда входили: конная сотня (полковник В.М. Панов, около 110 чел.); пешая сотня (есаул Н.Н. Титов, около 80 чел.); пулемётная команда (хорунжий М.Н. Николаев, около 40 чел. при 7 пулемётах). Всего около 240 человек[711].
Как писал Г.В. Енборисов, «путь… был очень труден: ночь, где грязь, где снег, дороги нет, кони усталые, и люди несвежие, страшное утомление, без сна, шли по компасу, каждый ручеёк превращён в непроходимую речушку, много раз приходилось вытаскивать повозки, запрягая по нескольку лошадей, производя эту операцию в воде или в мокром снегу — и всё-таки мы шли, подогреваемые только правотой своего дела, а не боязнью за свою шкуру: ведь Каширин не многих бы нас казнил, а большинство-то осталось бы целыми, но о сдаче никто и слышать не хотел»[712]. Значительные трудности представляла добыча пищи и фуража.
А.И. Дутов в своём выступлении 4 июля 1919 г. перед депутатами Хабаровской городской думы заявлял о том, что «по пути в Тургай мой отряд в 240 человек несколько раз окружался 6—8-тысячными отрядами большевиков»[713]. По некоторым данным, с Дутовым в Тургай пришло до 600 человек, то есть помимо отряда ещё около 360 гражданских лиц (беженцев)[714]. Кроме того, по одному из свидетельств, в тот период «Дутов имел в своём распоряжении около 600 человек самого отчаянного народа и 4 или 5 пулемётов»[715].
Во время похода пешая сотня отряда передвигалась на тарантасах (по 4 стрелка на тарантасе и кучер). В неё, как и в конную сотню, были зачислены все боеспособные беженцы, а остальных в виде нестроевой команды оставили при обозе[716]. Как позднее вспоминал один из участников похода: «Все партизаны, от Атамана до кучера на повозке, жили в одинаковых условиях, ели одну пищу и получали одинаковое жалованье»