Так, в сентябре 1918 г. в ходе работы 3-го чрезвычайного Войскового Круга Оренбургского казачьего войска имели место противоречия между одним из лидеров повстанцев, атаманом 1-го военного округа полковником К.Л. Каргиным, избранным в период нахождения Дутова в Тургайском походе временно исполняющим должность Войскового атамана, и депутатами Круга — сторонниками Дутова, Каргин даже демонстративно покинул зал заседаний[967]. Впоследствии он активно участвовал в подготовке заговора против Дутова[968].
Одним из наиболее ярких проявлений оппозиционности повстанческих лидеров Дутову была деятельность есаула Ф.А. Богданова, своими исканиями чем-то напоминающего шолоховского Григория Мелехова. Филипп Архипович Богданов родился в 1882 г., происходил из оренбургских казаков, окончил Оренбургское казачье юнкерское училище, принимал участие в Первой мировой войне. В 1918 г. был главным организатором Левобережного фронта повстанцев, командовал Благословенским отрядом и 4-м Левобережным казачьим полком, «подвергался смертной казни от большевистских банд»[969], участвовал в атаках на поезда красных и первым вошёл 2 июля (19 июня) 1918 г. в 7 часов 40 минут утра в Оренбург[970]. Произведён в есаулы 13 июля 1918 г. Богданов был храбрым человеком с большим самомнением и не побоялся открыто выступить против войсковой администрации и старших по званию. Уже 17 июля в органе оренбургской организации РСДРП (меньшевиков) газете «Рабочее утро» он и два его сослуживца, сотник Крыльцов и подхорунжий Скрыпников, написали: «Нас не знают, нас не оценили, нас забыли, но напрасно: потомки оценят нашу работу, о нашем страдании и скитании знают многие наши боевые соратники. Мы взяли город, а управлять городом явилось очень много охотников, которые недавно маскировались «товарищами», а теперь нахально заявляют: «Мы страдали, и мы пахали». Где же совесть и где же честь. Получившие овации при торжественной встрече не набрались мужества указать фамилии истинных героев, а фигурируют фамилии, которые абсолютно не участвовали во взятии города Оренбурга и не принимали никакого участия в свержении советской власти. Долой подполковников, им не место среди обновлённого казачества»[971].
Заметка и особенно последнее заявление её авторов произвели странное впечатление, как будто Богданов выступил против каких-то конкретных «подполковников», однако вскоре последовало разъяснение, что редакцией была допущена опечатка и имелось в виду «подпольников»[972]. Не исключено, что Богданов был специально поставлен в щекотливое положение редакцией газеты.
Однако этим заявлением Богданов не ограничился. В открытом письме войсковому старшине Рязанову, опубликованном в той же газете, он утверждал: «В такой душной атмосфере, как в Оренбурге, жить и управлять городом я пока не согласен… Я — воин, но за политикою зорко слежу, когда есть возможность, и всегда правильно оценивал создавшуюся политическую обстановку. В том и беда, что я не вижу в наших володеях[973]сильных политиков… Вы пишете, что мы дрались под лозунгом: «Вся власть Учредительному Собранию и за восстановление Войскового Правительства». Я Вам скажу от чистого казачьего сердца: «За Учредительное Собрание», это верно, но за восстановление старого Войскового Правительства, да ещё скажите — за Атамана Дутова, — нет, за это бороться я казаков не призывал. Да я и не знал даже, что ещё где-то существует Войсковое Правительство. 29 апреля 1918 года по взятии стан[ции] Донгуз я лично послал делегата разыскивать Атамана Дутова с просьбою о помощи, но помощь эта пришла 20 июня в станицу Ильинскую[974], когда я с полком уже был в Оренбурге; так помощи в нужный момент и не дождался, а она была бы очень нужна»[975]. Богданов полагал, что большевики окончательно разбиты и борьба с ними близка к завершению. Он отмечал далее: «Вы пишете, что начался спор за места за столом победителей? Нет! Это неправда. Никакого места я занимать не собирался. Мне — воину, повторяю, было бы душно в городской атмосфере. Здесь же, в благодатной стране Башкирии, мне много простору и много свободы. Что касается предупреждения о розни, то я заявляю: я сумел устранить рознь в своём полку. У меня первый офицер и самый последний казак органически спаяны между собою. Дай Бог везде такого единения и согласия! Что имя моё будет зафиксировано, как выражается В[ойсковой] С[таршина] Рязанов, в этом я не сомневаюсь. Доказательства налицо: весь полк вынес пожелание[976]иметь меня своим шефом полка, и надеюсь, имя моё не смешают с братьями Кашириными, ибо мои действия прямо противоположны действиям К а ш и р и н ы х (разрядка документа. — А.Г.). Что же касается моего эгоизма, то это лучше спросите моих боевых станичн[иков]. Мой лозунг: «Всё для них и ничего для себя!»[977] Себя Богданов относил к числу противников партии «куда ветер дует», т.е. ставил себя в явную оппозицию по отношению к лидеру оренбуржцев Дутову[978].
В ещё одном письме Богданов отметил: «Возникает тревога, что Оренбургское правительство, если будет идти таким путём, каким шло до сих пор, скоро дойдёт до полной реставрации»[979]. Публикации Богданова внесли определённый раскол в войско, а кроме того, способствовали охлаждению отношений между Комучем и Дутовым[980].
3 октября 1918 г. на вечернем заседании 3-го чрезвычайного Войскового Круга Оренбургского казачьего войска был поднят вопрос о деятельности Богданова. Председатель военной комиссии Круга полковник Л.Н. Доможиров сделал доклад о поведении есаула, причём было принято решение передать дело в Войсковое правительство и направить «по подсудимости (так в документе. — А.Г.) в спешном порядке»[981]. Богданов обвинялся в том, что: «1) он не исполнил приказания командующего фронтом генерала Красноярцева[982], 2) также не исполнил приказания Войскового Атамана генерала Дутова, 3) выступил в газете «Рабочее Утро» со статьёй, оскорбляющей офицеров и Войсковое Правительство, 4) самовольно наименовал командуемый (так в документе. — А.Г.) им полк «4-м левобережным полком Архипа Богданова[983]» и 5) представил самого себя к производству в чин полковника за подвиги, которые произведённым подробным дознанием не подтвердились»[984]. Богданов пытался оправдываться и доказывать свою невиновность по всем пунктам обвинения за исключением третьего. Свою статью он оскорбительной не считал, поскольку «не думал этим письмом нанести кому-либо оскорбление и что письму его придадут не такое толкование, которое он имел в виду»[985]. Дело было передано в следственную комиссию Войскового Круга. Тем не менее полк Богданова тогда не только не утратил его самопровозглашённое шефство, но, более того, название полка Войсковой Круг утвердил по докладу самого Дутова[986].
Следующий, 3-й очередной Войсковой Круг, проходивший в 1919 г. в Троицке, также не обделил Богданова своим вниманием. Войсковой старшина (произведён в конце 1918 г.) Богданов, командовавший 23-м Оренбургским казачьим полком (ранее — 4-й Левобережный полк), прислал в адрес Круга телеграмму с просьбой разрешить делегировать на Круг по 2 представителя от полков. Атаман Дутов 10 февраля заявил в ответ на это, что «из его армии никто подобной телеграммы не пришлёт, а войсковой старшина Богданов из его армии исключён»[987]. Телеграмма не вызвала одобрения и у депутатов. 17 февраля постановлением Войскового Круга 23-й Оренбургский казачий полк был лишён шефства Богданова за преступную деятельность командира полка[988]. Основанием послужил письменный доклад Дутова от 10 февраля.
21 февраля Богданов был снят с должности командира полка и откомандирован в распоряжение Войскового штаба[989]. В июне 1919 г., лишённый шефства и полка, он написал заявление с просьбой о восстановлении и того и другого, но Круг просьбу о шефстве отклонил, а просьбу о назначении командиром полка передал в Войсковой штаб[990]. Вскоре Богданов получил назначение командиром 2-й Отдельной Оренбургской казачьей бригады и был произведён в полковники. 8 сентября 1919 г. вместе с бригадой в полном составе (более 1500 сабель, в том числе 80 офицеров) и со всем вооружением он перешёл на сторону красных. В ночь на 22 сентября Богданов и другие перешедшие к красным казачьи офицеры были представлены председателю ВЦИКа М.И. Калинину, прибывшему на фронт, причём «Богданов и другие военнопленные горячо благодарили за приём, оказанный Советской властью, каялись в своих ошибках, клялись честно служить народу, защищать Советскую власть»[991]