1872, как передавал Комрад1873 1, и очень плохо с ним не придется говорить по прямому проводу…»1874
В результате в штабе Западной армии сложилось впечатление, что «штарм Оренбургской сам не знает, что у него делается»1875.
Несмотря на крайне низкий уровень стратегического планирования в Ставке Колчака, в начале марта на фронте Западной армии началось наступление, конечной целью которого должно было стать взятие Москвы. Намеченный план взаимодействия армий при наступлении был сорван практически сразу. Плана действий за Волгой не существовало вовсе1876.
Генерального штаба генерал-лейтенант В.Г. Болдырев, бывший главнокомандующий войсками уфимской Директории (Временного Всероссийского правительства), писал, что «при успехе операции… получилась бы огромная охватывающая красных дуга, сжимание концов которой сулило самые решительные результаты. Москва, кроме того, лишилась бы запасов богатого юга, лишилась бы угля и столь необходимого ей жидкого топлива»1877. Военный министр правительства адмирала Колчака, Генерального штаба генерал-лейтенант А.П. Будберг отмечал, что наступление в южном направлении «создавало, по соединении с Деникиным, общий фронт, усиливало обе ныне разъединенные стороны, давало возможность распределить более целесообразно личный состав обоих фронтов.
Наступление в этом направлении прикрывало верные нам районы Уральских и Оренбургских казаков, создавало спокойный тыл, давало возможность использования богатств Троицко-Орского района (зерно, фураж и скот), открывалась возможность навигации по Каспийскому морю и подвоза через Кавказ»1878. По мнению известного русского военного теоретика, Генерального штаба генерал-лейтенанта Н.Н. Головина, «это наступление выводило сначала в район, заселенный поволжскими немецкими колонистами (Саратов – Красный Кут – Камышин), представляющих (так в документе. – А. Г.) собою противобольшевицки настроенных крестьян, а затем приводило к соединению с Донским казачеством… В случае удачи этого наступления создалась бы обширная неразрывная противобольшевицкая территория, включавшая в себя все казачества, а также наиболее противобольшевицки настроенных крестьян»1879.
Весной 1919 г. белое наступление могло развиваться в двух направлениях: 1) Казань – Вятка – Котлас на соединение с войсками Северного фронта Генерального штаба генерал-лейтенанта Е.К. Миллера и союзниками и 2) Самара (Саратов) – Царицын на соединение с войсками Генерального штаба генерал-лейтенанта А.И. Деникина, действовавшими на Юге России. Разумеется, неверно считать северное направление приоритетным в стратегии Ставки адмирала А.В. Колчака1880, главный удар вдоль линии Самаро-Златоустовской железной дороги, стремясь прорваться к Волге, наносила Западная армия, однако по разным причинам сконцентрировать все первоначально намеченные для нанесения удара войска этой армии, не растягивая их по фронту, и скоординировать наступление с соседними армейскими объединениями не удалось1881. При этом наиболее близко к действительности высказывание Генерального штаба генерал-лейтенанта Д.В. Филатьева, позднее служившего в Ставке Колчака: «Был еще один, третий вариант, кроме двух указанных: двинуться одновременно и на Вятку и на Самару. Он приводил к эксцентрическому движению армий, действиям враздробь и к оголению фронта в промежутке между армиями. Такой образ действий мог бы позволить себе полководец, уверенный в самом себе и в своих войсках и располагающий превосходством сил, стратегическим резервом и широко развитою сетью железных дорог для переброски войск по фронту и в глубину. При этом одно из направлений выбирается как главное, а прочие – суть демонстрации для введения противника в заблуждение. Ни одного из перечисленных условий налицо в Сибирской армии не было, исключая уверенности в себе полководца, поэтому такой вариант должен был быть отброшен из обсуждения, как ведущий неумолимо к полному неуспеху. Между тем он именно и был избран для сокрушения большевиков, что и привело Сибирские армии в конечном результате к краху. Положение большевиков весною 1919 года было таково, что только чудо могло спасти их. Оно и случилось в виде принятия в Сибири самого абсурдного плана для действий»1882. Ответственность за выработку плана весеннего наступления и за последующий его провал лежит на начальнике штаба Ставки Верховного главнокомандующего Генерального штаба генерал-майоре ДА. Лебедеве. Как писал о Лебедеве С.А. Щепихин, «у него в голове трудно докопаться до мыслей о благе России: здесь только честолюбие»1883. В другом месте Щепихин писал, что Лебедева в годы Первой мировой войны в штабе 3-й армии называли Митькой, «он на наших глазах превратился в Митьку и в Митяя. А Митяй он был действительно форменный: заносчивый, фанфаронистый и крест Георгиевский вырвал зубами у Цурикова1884; очень недалекий и отменно ленивый, т. е. непривычный к тому тяжкому труду, который сопровождает офицера Генерального штаба на всех видах его поприща»1885. Лебедев, по мнению Щепихина, имел лишь один служебный талант – быстро разбираться в людях и бить по их слабым местам.
Представляется справедливым утверждение генерала для поручений при Верховном Правителе и Верховном главнокомандующем, а позднее (с сентября 1919 г.) генерал-квартирмейстера Ставки Генерального штаба генерал-лейтенанта М.А. Иностранцева, по убеждению которого «главнейшей причиной (здесь и далее выделено Иностранцевым. – А. Г.) неудачи всего Сибирского движения было именно крайне неудачное, невежественное в научном смысле и легкомысленное управление армией, за которое ответственен, конечно, не Колчак, как не военный специалист, а моряк, а прежде всего и только генерал Лебедев»1886. По свидетельству генерала Р. Гайды, Дутов, находясь в Омске, дважды докладывал Колчаку о плохой работе Ставки и в особенности генерала ДА. Лебедева1887.
Небезынтересно, что осенью 1919 г. точно так же растопыренными пальцами наступали на Москву Вооруженные силы Юга России. В условиях маневренной войны только наступление являлось залогом победы, едва потеряв наступательный порыв и начав топтаться на месте, войска переходили к отступлению. Добавлю, что численности белых армий явно не хватало для того, чтобы наступать по всем направлениям.
Уже 13 марта частями Западной армии была взята Уфа, причем первыми в город с боем вошли части 18-го Оренбургского казачьего полка1888, по некоторым данным, в плен тогда едва не попал сам Л.Д. Троцкий1889. Успехи на фронте армии Ханжина со второй половины марта стали сказываться и на положении всего левого фланга белого Восточного фронта. 18 марта началось одновременное наступление частей Южной группы Западной армии и Отдельной Оренбургской армии. Испуганные красные даже посчитали, что на фронт прибыли свежие части белых1890. От Колчака Дутову пришла благодарственная телеграмма: «Благодарю Вас и прошу передать всем начальникам и войскам, проявившим мужество и сознание долга в тяжелый период наступления большевиков, мою благодарность. Благодарю части, не павшие духом и ныне перешедшие в наступление. Жду от казаков прежней доблести»1891.
СА. Щепихин писал, что «…по существу, Дутов со своей псевдоармией – мыльный пузырь и левый фланг Западной армии на весу»1892. Тем не менее в результате военных преобразований Дутову удалось добиться усиления армии, и в середине марта 1919 г. казаки перешли в наступление. 4 апреля Западная армия заняла Стерлитамак, 7 апреля – Белебей, 10 апреля – Бугульму и 15 апреля – Бугуруслан. В сложившейся ситуации белым важно было, не теряя соприкосновения с противником, энергично преследовать его, чтобы до вскрытия рек овладеть стратегически важными пунктами. На Южном Урале таким пунктом был Оренбург. Не случайно в директиве от 12 апреля 1919 г. Колчак предписал Отдельной Оренбургской армии овладеть районом Оренбург – Илецк – Актюбинск. По овладении Оренбургом армию предполагалось расформировать.
Для казачьей психологии было важно, кто в данный момент контролирует центр того или иного военного округа, в чьих руках находится войсковая столица. Во многом, в зависимости от этого, казаки решали, участвовать им в борьбе с большевиками или нет. Так, Оренбургский губернский комитет РКП(б) и губисполком сообщали в ЦК в апреле 1919 г., что «более года участвуя в борьбе с казачеством, губком должен засвидетельствовать, что мы имеем дело с противником сильным, ловким, дисциплинированным, прекрасно действующим оружием, способным, благодаря образцовой коннице, к быстрым массовым переброскам сил. Падение Оренбурга создает сплошную контрреволюционную стену, тесно объединившуюся из оренбургского, уральского казачества, тем более что преданное советской власти казачество уже ушло при продвижении противника в наши ряды на Уфимский фронт. Губкомитету известно, что один только усердно распускаемый нашими врагами ложный слух о падении Оренбурга вызывает приток свежих сил колеблющейся части казачества, которая поголовно уйдет к Колчаку в случае падения Оренбурга»1893. Несмотря на некоторую долю преувеличения в отношении боеспособности казачьей конницы, данное свидетельство, очевидно, в целом отражает реальное положение вещей.
В Оренбурге, являвшемся столицей войска, центром 1-го военного округа и важнейшим узлом железных дорог, было свыше 100 фабрик и заводов, население города к 1912 г. составляло 146 000 человек1894 (в 1918 г. – 155 0001895). Гражданская война в Оренбуржье для казаков во многом была борьбой за Оренбург. В одних случаях эта борьба велась за удержание города (осень – зима 1917 и 1918 гг.), в других – за овладение им (весна – лето 1918 и 1919 г.). По мнению советского военного историка полковника В.Ф. Воробьева, в случае падения города крупные конные массы уральских и оренбургских казаков, выйдя на простор севернее реки Урал, могли совершить глубокий рейд по тылам Южной группы армий советского Восточного фронта