онфисковав 87 ящиков серебра, кое-что из материалов и несколько тысяч голов скота, поделитесь с нами, хотя бы серебром в пропорции отрядов, т. е. 1 на 10. У Вас около 10 000 человек было, не знаю, сколько теперь. А у меня было около 1000, а сейчас набирается до 1600, так как беглецы Анненкова все идут ко мне и на коленях молят о принятии их. Русские люди – я не могу отказать им на чужбине. В результате денежные дела мои – чуть ли не еженедельный кризис, а бьешься, как рыба о[б] лед. О себе лично я ничего не прошу: пока есть три смены белья; я сыт. Но русским людям помогать я обязан, а своим казакам должен, а их-то у меня до 1000 человек. Вот почему я и рассчитывал на присылку Вами десятой доли серебра. Скот и пр[очее], конечно, не могут быть пересланы. Десять пудов серебра значительно разрядили бы напряженную атмосферу и не очень подорвали бы Ваш отряд. Но до сего времени Вам об этом не писал, полагая, что Вы сами запросите. Или думаете, что мы не нуждаемся… Наш с Вами лозунг все же остается без изменения, и я уверен, что сторонников его будет немало не только среди русских, славян, а даже и иностранцев. Об Анненкове – дело его закончено. Оружие, которое он закопал, китайцами найдено и отобрано. И последняя тысяча, бывшая с Анненковым, значительно поредела, – разбежались; осталось не больше 400 человек. Анненкову предложено перейти в глубь Китая, в город Хами2223, что и будет им выполнено на днях. Анненков распродал массу имущества… Не имея в отряде ни одного врача, очень тяжело живется. Может быть, Вы найдете возможным одного командировать ко мне. Кажется, все, что мог сообщить. Поклон всем Вашим подчиненным от рядового до генерала. Не найдете ли возможным периодически присылать Ваши приказы. Желаю Вам всего лучшего. Ваш А. Дутов»2224. В дальнейшем отношения Бакича и Дутова переросли в конфликт, связанный, в первую очередь, с вопросом объединения антибольшевистских сил в Западном Китае и главенства в будущей единой организации. Что же касается притока к Дутову анненковцев, то от Анненкова бежали в Кульджу в основном оренбуржцы. В частности, после отвратительных насилий, совершенных анненковцами в отношении семей оренбуржцев и последовавшей расправы оренбуржцев над насильниками, в полном составе из лагеря «Орлиное Гнездо» на перевале Сельке, где располагался Анненков, в конце апреля 1920 г. ушел к Дутову 1-й Оренбургский казачий полк войскового старшины Н.Е. Завершинского2225, разместившийся в деревне Мазар.
Глава 11В изгнании
Подготовка к новой борьбе
Итак, Дутов оказался за пределами России. Части бывшей Отдельной Оренбургской армии оказались сосредоточены в приграничном районе вокруг двух центров Западного Китая – городов Суйдин (отряд Дутова) и Чугучак (отряд Бакича) на значительном удалении друг от друга. Дутову было тогда 40 лет, он был вовсе не стар, полон энергии и не мог смириться с тем, что дело, которому он посвятил всего себя, проиграно. Очень скоро он сосредоточил свое внимание на подготовке нового похода на Советскую Россию, однако объединить для этого все антибольшевистские силы Западного Китая Дутову оказалось не по плечу.
Недавний подчиненный и командир наиболее многочисленного отряда белых, интернированного в Западном Китае, генерал А.С. Бакич к осени 1920 г. уже считал себя вполне независимым начальником и писал урумчийскому генерал-губернатору: «Заявляя Вам, что, являясь по службе и годами значительно старше Генерала Анненкова и больше его принесшего на благо русского народа своих знаний и трудов, я признаю над собой только законное Российское Правительство, признанное иностранными державами; только такое правительство и никто другой вправе сместить меня с командования отрядом и назначить заместителя. От этого моего права, пока я жив, я никогда не отступлю и распоряжаться моим назначением или смещением лицам, подобно генералу Анненкову, ни в коем случае не позволю»2226. В приказе от 3 марта 1921 г. Бакич вполне убедительно, на мой взгляд, изложил свою позицию в этом вопросе. По мнению генерала, после оставления командования Дутовым и прекращения существования армии Анненкова «отряд вышел совершенно закономерно из подчинения командующим, как Оренбургской, так и Семиреченской армиями и сделался самостоятельным во всех отношениях… Подчиненные мне войска, как войска единого Всероссийского Правительства, возглавляемого Адмиралом Колчаком, Правительства теперь уже не существующего, естественно, не могут быть законно подчинены никому, кроме меня, помимо повеления нового общепризнанного Российского Правительства, когда таковое будет создано…»2227.
Часть казаков все еще стремилась к продолжению борьбы с большевиками, обнадеживающими казались слухи о восстаниях на советской территории и продолжающемся сопротивлении красным на Юге России и в Сибири, но многим не под силу было вынести полуголодную и однообразную жизнь в эмиграции, и нижние чины постепенно стали уезжать в Советскую Россию2228. В лагере отряда Бакича на реке Эмиль отток приобрел массовый характер – боевой состав сократился наполовину, зато оставшиеся были вполне надежными и преданными – им не было дороги в Советскую Россию. Поскольку представления о жизни в Советской России были крайне смутными, возвращавшихся на родину заранее считали покойниками2229. Впоследствии ходили слухи о том, что вернувшиеся в Советскую Россию офицеры и добровольцы были расстреляны красными2230. По данным штаба Бакича, к 27 (14) июля в лагере осталось 1468 офицеров, 3557 солдат, 721 член семей военнослужащих и 1000 гражданских беженцев, всего 6746 человек2231. Численность перешедших границу в составе отряда сократилась на 346 офицеров, 4482 нижних чина и 64 члена семей военнослужащих, итого отряд покинули 4892 человека.
Несмотря на независимое положение Бакича, среди оренбургских казаков из его отряда было много сторонников Дутова. Более того, казаки Атаманского полка, узнав о переходе их Войскового атамана в Китай, стали стремиться уехать из лагеря Бакича на реке Эмиль в Суйдин. Слух об этом первоначально тайном плане достиг некоторых других частей, где эту идею также встретили с одобрением. Казаки верили, что Дутов поведет их в новый поход на большевиков. Стало известно об этом и командованию отряда. Для успокоения казаков к ним был направлен полковник А.С. Колокольцов, а затем командир Атаманского полка полковник Е.Д. Савин был вызван в штаб отряда. После разъяснительной беседы в штабе он больше не предпринимал попыток увести полк к Дутову2232. Отказ Бакича отпустить казаков к своему атаману вызывает удивление и ставит вопрос о том, какие задачи ставил перед собой генерал после интернирования отряда в Китае? Зачем ему надо было насильно удерживать части, стремившиеся к продолжению борьбы, в лагере? Однозначно ответить на эти вопросы пока нельзя. Большевики между тем внимательно наблюдали за белыми. Пользуясь близостью к границе, они пытались действовать даже на китайской территории, с этой целью через границу переправлялись советские секретные агенты.
В период июня – июля 1920 г. Дутов произвел Бакича в генерал-лейтенанты, что нашло отражение в их переписке, но, к сожалению ни сам приказ, ни его дату обнаружить не удалось. Этот документ мог сохраниться в личном архиве Дутова, судьба которого до сих пор неизвестна. Признание Бакичем собственного производства в следующий чин Дутовым было равнозначно его подчинению Дутову, на что и рассчитывал последний, однако получилось иначе. Переписку Дутова с Бакичем в этот период достаточно красноречиво характеризует пространное письмо оренбургского атамана от 22 (9) июля. Дутов, пока еще в дружеской форме, писал Бакичу:
«Ваше Превосходительство, Андрей Степанович.
Рапорт Ваш за № 71/н от 14 июня 1920 года мною получен 2-го июля с[его] г[ода].
Нет никаких сомнений в том, что, как я полагал и на что особенно указывал в прежних своих письмах к Вам, доклады различных лиц, слухи и различные сплетни не имеют оснований и не порождают причин недоверия к Вам с моей стороны. Я особенно доволен случаем еще раз высказать Вам снова, что моя работа на славу и пользу Единой и Нераздельной России идет рука об руку с Вашею и преследует одну общую цель, в чем я никогда не сомневался, – спасение Родины – России от разнузданной большевицкой власти.
Исходя из этого, я, однако, не могу ограничиться простым констатированием факта общности нашей работы и цели и единства пути к достижению этой цели, а должен предупредить Вас, Андрей Степанович, о характере нашей переписки, которая, как мне кажется на основании Вашего рапорта № 71/н, с Вашей стороны в общем не понята Вами так, как я бы хотел.
Прежде всего, я определенно игнорировал возможность перемены к Вам уже тем, что писал Вам все время, посвящая Вас во все, что на моих глазах творилось. Я заранее предупредил Вас, что за время трехлетней нашей совместной работы я привык считать Вас наиболее доверенным и ценным помощником, и мое доброжелательное отношение к Вам всегда исключает возможность положения, при котором Вы были бы в каком-либо от меня подозрении.
Между нами, в течение трех лет испытывающими вместе революционную ломку на фронте, где выковываются и выкристаллизовываются отношения людей, не могут иметь места посредничества третьих лиц и их интриги. Самым фактом письма № 502 к Вам я это подчеркнул.
Далее. Я смотрю на все эти доносы, сплетни и доклады, как на несомненные факты, доказывающие существование, где бы то ни было, но, безусловно, около нас, той атмосферы, тех разговоров, которые окружающими толкуются, перехватываются и разносятся. Но я знаю, что эти доносы глупы и наивны в той области, где они желают породить между мною и Вами некоторую шероховатость. И вот я не хочу закрывать на это глаза. Я считаю необходимым, в начале раскрыв сердечность наших отношений, затем убить в корне начавшиеся кривотолки, поставив об этом в известность командиров частей. Нет ничего опаснее толпы, но опасны и кривотолки этой толпы.