«Мы, офицеры атамановского отряда и ближе к нему стоящие – личного конвоя, до сих пор не знаем детально тех причин, которые были сложны и сплетены из многих и многих интриг, приведших к трагической смерти любимого всеми батьки-атамана.
Но знаем много, и все отрядники знают те версии смерти Атамана, которыми в те далекие годы жил отряд, жил и клялся, когда наступит момент, жестоко отмстить и убийцам и их помощникам…
О, мы не говорим, что отец Иона – отрядной и военный батюшка, любимец атамана, был к этому злому делу причастен, мы этого сказать не можем, но вспомнить должны, что он много знал, слишком было велико его влияние на атамана и не всегда оно было благотворным…
Атаман жил в Суйдуне… в фанзе из трех смежных комнат. С ним жила его жена, как ее называли отрядники – Шурочка, личная охрана – подхорунжий Мельников, прапорщики Лопатин и Санов.
У ворот дома всегда стояла пара часовых – почетный китайский караул.
У крыльца – казак с шашкой и винтовкой.
Слухи об убийстве атамана шли давно. Кто-то плел эту паутину с давних времен, и когда офицеры Личного отряда учредили на крыше атамановской фанзы скрытый пост – офицера с револьвером, то атаману его штатские помощники2345 внушили, что это против него.
И он, придя в офицерское собрание отряда, порвал на своей груди рубашку и сказал: «Убивайте, если вы так!»
Офицеры сидели понуря голову. Им было стыдно, что их любимый Вождь произнес такую клевету на них, которые в любую минуту за него отдали бы свою жизнь.
После атаман понял это и говорил: «Господа, господа офицеры, кто-то кует темное дело. Будьте осторожны».
Но офицерский пост с крыши фанзы был снят.
О. Иона жил в Кульдже и часто ездил, проходя без доклада в кабинет, к атаману.
Большую к нему любовь и уважение питал наш вождь. А почему – этого в отряде никто не знал, и лишь только мы, более близкие к атаману, знали, что он ведет огромную работу по созданию барьерного государства для предохранения Азии от чар и злодейств красных, знали мельком и про предложение англичан – перейти на службу отряду для охраны афганской границы от продвижения туда красных коммунистов.
В это был посвящен о. Иона и еще некоторые из штатских.
Они и творили что-то, но что – из отрядников никто не старался узнать, атаману верили на слово, больше, чем себе. Знали, что он не обманет, не предаст и не продаст. Больше казаку ничего не нужно было…
Вечерело. Атаман только что пообедал и несколько нервный прошел в свой кабинет.
К нему только что приезжал атаман Семиреченского казачьего войска генерал Щербаков, который после ряда недоразумений с Походным Атаманом приехал и принес ему братские извинения.
Атаман приказал кучеру Андрюшке – верному и постоянному телохранителю, отвести на атамановской тройке сивых лошадей-огней, подарок Верховного Правителя, генерала в отряд.
Офицеры отряда делали ему банкет, на который позже должен был приехать и сам атаман.
Взволнованный беседой, атаман сидел в кабинете и думал.
Темнело. У крыльца стоял казак Маслов. Андрей увез генерала. Тот Андрей, который за каждым посетителем стоял позади и своей могучей фигурой уничтожал у того всякую злую мысль против атамана.
Темнело, надвигалась зимняя ночь, как у ворот послышался конский топот.
Приехало трое: Чанышев и еще двое. Чанышев с одним пришли к крыльцу атамановской фанзы, другой остался у ворот с лошадьми.
Казак Маслов крикнул:
– Кто идет?
– Чанышев. К Атаману!
– Подожди, доложу. – И Маслов свистком вызвал офицерский караул. Сын Лопатина пошел с докладом к атаману. Атаман отказался принять, но Чанышев добивался, говорил, что привез что-то особенно важное, и Походный с большим неудовольствием сказал:
– Ну, черт с ним! Пусть идет, – а сам вышел в приемную.
Чанышев вошел в комнату, сильно хромая. Как будто повредил ногу. Он был в халате.
Подхромал к атаману и сказал:
– Ну, я тебе, атаман, привез хорошее письмо. – И он стал шарить за пазухой, потом мгновенно выпрямился, в руке его сверкнул сталью револьвер, и посыпались выстрелы в атамана и в стоящего в стороне сына Лопатина.
Атаман бросился в кабинет за «Смит-Вессоном», который у него всегда лежал на столе, а в это время на дворе послышались тоже выстрелы. Приехавший с Чанышевым в упор стрелял в казака.
Атаман вертелся в кабинете, ища револьвера, сын Лопатина лежал смертельно раненным в приемной, и когда Походный выскочил без револьвера туда, Чанышева уже не было.
В темноте ночи слышался удаляющийся топот лошадей.
– Держи их, мерзавцев! – крикнул атаман и, когда из столовой вышла его жена, сказал:
– Мерзавец, ранил в руку!
Он помолчал и потом сказал:
– Ты меня извини, но мне что-то нехорошо. Нервы, что ли, расстроились… Пойду, немного прилягу, Шурочка!..
И он ушел в кабинет. Погоня никого не настигла. Часовых у ворот не оказалось. Через полчаса у атамана был отрядной фельдшер.
Отряд радовался – злодеяние не удалось – атаман ранен только в руку, но прошло некоторое время, и в отряд приехал фельдшер. Он был бледен, как мертвец, и отрывисто бросил:
– Конец. Атаман умирает!
И объяснил, что пуля попала в руку и рикошетом в живот. Слепое ранение.
Весть была для всех потрясающая. С атаманом рушились все надежды, с атаманом уходила душа отряда, отряд лишался того, на кого чуть не молился.
Утром, в шесть часов, атаман умер. И в десять утра умерли сын Лопатина и казак Маслов.
Три смерти в одно утро.
Не было плача в отряде, но у всех офицеров и казаков глаза были полны слез, и у некоторых они скатывались мелкими капельками по бородатым лицам.
С земли ушел большой человек России, из отряда ушел отец и вождь.
Утром приехал о. Иона. Он был потрясен трагичной вестью, плакал и в плаче рассказывал, что уже давно знал о готовящемся покушении, но перепутал числа и опоздал предупредить атамана.
Перепутал на один день.
Не верить ему было нельзя – слишком искренне было его горе и мучился он так сильно, что не мог служить панихиду.
И панихида была необычная. Пел хор, но пел плача. Запоют заупокойное песнопение и прекратят: хор плачет, казаки в строю плачут, офицеры стоят, не поднимая голов, и крупные слезы падают на снег.
Умер Атаман! Прах его предали земле, и когда уходили от могилы, клялись казаки и офицеры, что, когда разыщут злодеев и их помощников, не будет страшнее на земле казни, которую они совершат над ними.
И кровь убиенного Атамана Дутова до сих пор вопиет к небу, требуя мщения»2346.
Сильные, искренние строки. Но все же вернусь к анализу изложенной версии. Итак, все три наиболее достоверных белых версии – версия отца Ионы, анонимного дипломата и неизвестного офицера личного отряда Дутова в основном совпадают. Не исключено, что в их основе рассказ самого, уже смертельно раненного, Дутова. Очевидно, атаман перед смертью сообщил своему окружению о предательстве Чанышева. Имя же Ходжамиарова в Суйдине никому ничего не говорило. Если о нем и знали, то в любом случае как о человеке Чанышева. В этой связи в белой историографии в дальнейшем закрепилась ошибочная версия о том, что непосредственным убийцей был Чанышев. Вызывает интерес и свидетельство о том, что отец Иона знал или догадывался о готовящемся покушении. Кстати, эти данные подтверждаются и другим белым мемуаристом, по сведениям которого о приезде убийц в Кульджу с целью покушения на атамана 6 февраля отца Иону предупредил какой-то киргиз. Отец Иона не поверил и отправил его к китайцам клясться на Коране. В итоге было бездумно потрачено время, а атамана спасти не удалось2347. Кстати, осведомленный британский генеральный консул в Синьцзяне П. Эсертон считал, что именно священник у Дутова был большевистским агентом2348. Преемник Дутова на посту начальника отряда полковник Т.В. Гербов (в 1919 г. служил в штабе Верховного главнокомандующего2349) отмечал, что в отряде знали о предполагавшемся покушении, но Дутов отказался принять меры предосторожности2350.
Рассмотрю версии красной стороны. По одной из советских версий, Дутов был с адъютантом. Убийца выпустил две пули в лицо атаману, одну – в адъютанта. В комнату охраны один из участников бросил гранату, еще три гранаты были брошены самим Чанышевым в окно штаба Дутова, в окно казармы и в центр крепостного двора2351. Впрочем, такая версия нигде не находит подтверждения, равно как и сведения о том, что Ходжамиаров попытался оглушить Дутова, чтобы запихнуть его в мешок и похитить (бесшумно осуществить столь дерзкую акцию в присутствии третьего лица (часового, ординарца или адъютанта) было невозможно). По содержащим некоторую долю преувеличения воспоминаниям Н.У. Ушурбакиева – участника операции, пережившего всех остальных, «вечером 6 февраля, как было условлено, наша группа подошла к крепости. Махмут и Куддук лихо осадили коней у самых ворот. Спешились и направились к часовому.
– Пакет для его превосходительства, – сказал Махмут, показывая конверт с большими сургучными печатями.
– Жди, позову дежурного, примет, – ответил тот.
– Велено вручить лично в руки, видишь? – показал он дутовцу подчеркнутые двумя жирными линиями слова: «Совершенно секретно» и «Вручить лично».
Махмут спокойно, как будто каждый день ходил по этой дорожке, зашагал к дому, стоящему в глубине двора. Вслед за ним протиснулся Куддук. Разговор с охранником у дома был примерно таким же. Только на этот раз казак доверительно добавил: «Кажись, их превосходительство уже почивают…» Дутов полулежал на тахте, о чем-то вполголоса говорил с адъютантом, который разбирал на столике бумаги. Махмут успел заметить только поблескивающие в свете лампады иконы, большеглазые лики святых.
Лихо козырнув, Махмут протянул пакет. Адъютант вскрыл его, подал Дутову. Тот стал читать вслух: «Господин атаман, хватит нам ждать… Пора начинать. Все сделал2352. Ждем только первого выстрела…»