Все процедуры, связанные с подготовкой меня к броску сквозь время, проходили спокойно и даже доброжелательно. Лишь шестеро звёздных десантников, не сводившие с меня бульдожьих глаз, напоминали о том, что я всё же арестант.
С облачением было покончено, и меня усадили в массивное кресло, весьма похожее конструкцией на катапультируемое сидение. Появились двое — знакомый уже генеральный комиссар второго ранга и плешивенький старичок в синем комбинезоне, то ли китаец, то ли вьетнамец. На его груди я разобрал надпись: «Сед Как Лунь, выпускающий специалист».
— Сейсясь вы соверсите прзок церез время, — проскрипел он на отвратительном русском. — Цехнология ета узе вполне отработяна. Зя последние полторя сюток мы перебросили на разные интервали узе пятнадцять предметов. Некоцорие на две тисяци лет!
— А людей вы уже перебрасывали? — уточнил я на всякий случай.
— Биологические объекци перебрасивали, да! Всё нормально полуцялось, всё нормально…
— Биологические объекты — это что? Грибы, овощи, рыбки-телескопы?
— Рибки — нет. Не рибки! Примати, обезьяни.
— А то, может, сразу меня в конвертер? Что б не мучиться, значит… Вы подумайте на всякий случай. Или, может, просто гильотину?
Выпускающий специалист переглянулся с генеральным комиссаром политической безопасности. Тот пояснил:
— Наш русский друг шутит.
— Ви будзете помесени на специальний кресло, а кресло — в специяльную полость. Називается она — демодуляционний хронотипицеский демодюляцор…
— Я понял: демодуляционный демодулятор.
— Да. Там будет осусествлен массированный вброс позитрония, которий рекомбинирует до водорода. Поскольку всё ето слуцится на больсих скоростях и сравницельно малых объёмах, то полуцится маленькая звезда, коцорая тут же коллапсирует в церную дыру. Поцому как для данного объёма мы обеспечим массовую сверхкрицицность. И всё это в объёме ста кубицеских метров, не больсе!
— Вы, что же, милейший, поместите меня в недра искусственной чёрной дыры? — я решил в первую секунду, что ослышался.
— Да-да! Ви — умний, ето приятно!
— Вы же меня убьёте, идиоты! Давайте лучше сразу под гильотину!
— Нет-нет, вы не успеете умереть! Ось времени свернецся, а потом развернецся в обратную сторону. Испарение церной дири обеспецит раскрутку оси времени в отрицацельном направлении. Цем массивнее будцзет наша дира, цем дальше вас забросит! Всё оцень тоцно рассцитано, всё работает, не бойтцзесь!
Я вздохнул, и, боюсь, получилось это у меня очень горестно.
— Но как вы меня перебросите на Землю? Ведь сейчас мы находимся вне Земли, или я ошибаюсь?
Тут в разговор вмешался генеральный комиссар политической безопасности:
— Через «зеркальную Вселенную» можно попасть в любую точку нашей Вселенной. Точно так же, как посредством генерации «схлопа» хронотипический двигатель переносит вас в любую точку пространства, находящуюся на противоположном конце его мнимого диаметра.
— Спасибо за любезное пояснение. Я так и думал, что без «зеркального мира» тут не обойдётся. Наконец, у меня есть последний вопрос…
— Валяйте! — разрешил астеник. — Только покороче.
— Бабла и оружия дадите?
— Денег не дадим. Мы изучили вопрос, и оказалось, что в начале двадцать первого века уже использовались довольно изощрённые системы защиты денег от подделок. Поэтому мы решили не связываться с изготовлением денег в наших лабораториях. У вас будет слиток золота. Продав его на месте, получите достаточно денег для того, чтобы оплатить необходимые расходы. Слиток находится тут, — он указал на кожаную сумку, которую держал в руках. — Там же — «чекумаша» с двумя запасными патронами.
Астеник поставил сумку мне на колени, а её наплечный ремень набросил на шею. Я смотрел на сумку, будучи не в силах дотянуться до неё, поскольку руки мои оказались крепко притянуты к креслу.
— Что ж, Сэмми, в добрый путь, — генеральный комиссар хлопнул меня по плечу. — Ты не захотел отдать нам Наташу здесь — ты решишь её судьбу там. Я знаю одно: когда ты вернёшься в наш мир, Натальи Тихомировой тут не будет.
Кресло на монорельсовой тележке тихо тронулось. Я въехал в черноту. Через мгновение услышал внизу щелчок — это монорельсовая тележка ушла куда-то вниз, отделившись от кресла. Под креслом рыкнули реактивные сопла, придав ему ускорение. Мы медленно двинулись вперёд. По-прежнему ничего не было видно.
Однако уже через пару секунд включились прожекторы, осветившие пространство вокруг. Интересное место! Если, конечно, кому-то интересна внутренность громадной магнитной ловушки. Я находился внутри громадной — метров двести, не меньше! — сферы, из стенок которой выглядывали могучие обмотки сверхпроводящих магнитов. Повинуясь заданному импульсу, кресло в полной невесомости несло меня прямо в центр колоссального сооружения.
Громоподобный рык из скрытых динамиков возвестил:
— Positioning!
По-русски — позиционирование.
Кресло подо мной коротко фыркнуло реактивным двигателем, погасив первоначальный импульс. Я повис в пугающей тишине, медленно вращаясь вокруг своей оси вместе с креслом.
— Removal armchairs! — вновь рявкнул невидимый динамик.
То есть — отвод кресла или удаление кресла.
Ремни, державшие мои руки и ноги, неожиданно ослабли, заструились по коже и с лёгким шуршанием скрылись в щелях ложементов. Кресло вдруг ушло из-под меня.
Я повис в пустоте, лишившись даже той призрачной опоры, иллюзию которой создавало мощное металлическое кресло. Взгляд вниз — стометровая пустота. Взгляд вверх — там тоже самое. Слепящие лучи прожекторов дезориентировали и раздражали.
— Сэмми, держи сумку! — вдруг раздался из динамика узнаваемый голос генерального комиссара второго ранга.
Я подхватил кожаную сумку, которая чуть не отплыла от меня. Господин из Службы Политической Безопасности, стало быть, внимательно наблюдал за мною.
— Start sequences! — вновь рявкнул невидимый оператор.
Команда «запуск последовательности» означала, очевидно, начало… этого самого… миссии, одним словом.
Сколько ещё мне жить? Десять секунд?
В динамике защёлкал метроном. Как это гадко — умирать под метроном.
Вдруг припомнилась Наташа, спускавшаяся в шёлковом кимоно по лестнице в холле виллы «Покахонтас». Ягодицы — как орех, так и просятся на грех! Господи, прости меня, идиота! О чём же я думаю в секунду смерти?!
«Чем дальше в лес, тем гуще грязь», — говаривал нам учитель астрофизики, поясняя закон Хаббла о падении светимости галактик от их центра к краю. Трудно не согласиться с подобной пусть и своеобразной, но всё же весьма точной редакцией этого фундаментального наблюдения. Жизнь человеческая вполне может быть уподоблена слабому лучику света, силящемуся пробиться сквозь непрозрачную толщу газопылевых туманностей, плотных метеорных потоков, рассеиваемому плотными атмосферами планет и хитроумными капканами чёрных дыр. Все силы природы брошены на то, чтобы поглотить, исказить и рассеять слабый луч, рождённый в самом сердце галактики. А он мчится сквозь бездну парсеков и тысячелетий, исполняя этим некую важную миссию. Но кем эта миссия предопределена и в чём она состоит, луч света знать не может, потому, как не дано ему подобное знание.
Я увидел, что падаю. И падаю с приличной высоты — метров с восьми условно-земных. Впрочем, нет. Уже не условно. Прямо подо мной находилось дерево, и я летел в его крону брюхом вперёд.
Мастеру разминка не нужна, а ученику она не поможет. Так нам говорили на уроках рукопашного боя в монастырской школе тюремного типа с углублённым изучением подрывной деятельности. А я и после школы имел возможность долго и небезуспешно практиковаться в науке сворачивания чужих носов, челюстей и коленок без оружия. Поэтому, не успев даже понять, что именно со мною происходит, я сгруппировался, закрыл предплечьями лицо, а ногами — грудь и живот и врезался в крону дерева.
По рукам и ногам ударили ветки, но я почти не почувствовал боли. Во всяком случае, удар о землю оказался куда болезненнее. Теперь я точно знаю, что испытывает метеорит!
Перевалившись на бок, я секунду или две прислушивался к внутренним ощущениям, пытаясь понять, хрустнула ли внутри хоть какая-то косточка или всё же мою посадку следовало признать мягкой? Затем попытался выпрямить руки и перевести себя в положение приседа. Получилось. И даже неплохо.
Под самым стволом дерева, крону которого я так успешно пронзил, сидели четверо молодых людей — два субтильных юноши и две девицы весьма вульгарного типа. Тряпочка, прикрывавшая грудь одной из девиц, была спущена на пупок. Я, видимо, упал как раз в тот момент, когда её друг перешёл к активным действиям интимного свойства.
Перед компашкой в траве были три большие ёмкости из зелёного пластика с надписью «Охота. Крепкое» и четыре жестяные склянки с надписью «Greenols». В ярких пакетах, очевидно, помещалась некая снедь. Завтрак на траве с элементами флирта на пьяную голову и сытый желудок. По молодости я и сам не чурался таких бесхитростных развлечений.
Молодёжь смотрела на меня потрясённо.
— По-русски понимаете? — спросил я лаконично.
Компания дружно молчала. Прям, как рыба о стену.
— Что, никто вообще по-русски не понимает?
— Так вы ничего и не говорите… — проблеял в ответ один из молодых людей.
— Стало быть, понимаете, — я испытал немалое облегчение. — Уже лучше! Где мы находимся?
— Под деревом… сидим.
— Я спрашиваю, как это место называется?
— Ну… Зины Портновой — там…
— Что такое «Зины Портновой»?
— Место такое. Так называется. Улица, короче.
— Это Петербург?
— Петербург…
— Санкт-Петербург? — уточнил я.
— Ну да, а какой ещё?
— А Санкт-Петербург в России? — снова уточнил я.
— Конечно, в России, — тут хихикнула одна из девиц, та, что сначала сидела с голой грудью. Теперь она натянула тряпку на положенное ей место и приобрела более благопристойный вид. — Где же ещё может быть Петербург?