День был ясный, солнечный и совсем безветренный. Деревья ближайшего леска пожелтели и стояли недвижимые, словно чем-то опечаленные. Внизу серебрился неширокий Аксай, а за ним тонула в глубокой дымке блёкло-зелёная, с золотистыми перелесками равнина.
— Матфей Иванович, это же чудо! Никогда не видел я таких мест! Только здесь быть городу! Тут! — Он тиснул себе под ноги пальцем. — Мы построим собор. Большой, с золотым куполом! Его увидят за сто вёрст. А у собора площадь. А вот сюда и сюда пролягут прошпекты. Их мы будем делать широкими с аллеями посреди. А вот там построим красивый дом — вашу резиденцию, Матфей Иванович. А против — гимназиум. Вот тут. — Инженер коснулся рукой головы. — Я уже вижу город.
Однако Матвей Иванович и некоторые из присутствующих не разделяли восторга знатного гостя.
— А где же Дон, Франц Павлович? Столица-то Войска Донского, а реки нет.
— Как нет? А это? Аксай?
— Да что же это за река? Ручей, да и только!
— Мы углубим его. Всё в наших руках.
В этой продолжавшейся не один день поездке они побывали и на Красном Яру, расположенном выше станицы Кривянской, и у Маныча, и даже заглянули в станицу Бессергеневскую. И конечно же, съездили в Аксайскую.
Мнения распались. Большинство настаивало на том, чтобы обосноваться в Аксайской. И Дон рядом, и место сухое, благодатное, да и переселяться из Черкасска не сложно. Однако Деволан пересилил всех, настоял на своём.
— Ладно! — махнул рукой Матвей Иванович. Откровенно говоря, он опасался спорить с приближённым ко двору Деволаном, авторитет которого и слово инженерного специалиста были весьма высоки. — Пусть будет так. — А казакам ответил одной из любимых поговорок: — Согласимся, не то будет такое, от чего я приду к размышлению, а вы — в сокрушение. — В памяти атамана ещё свежи были годы ссылки и заточения в Алексеевском равелине.
Почти всю осень Деволан с казачьим инженером Ефимовым и войсковым архитектором Бельтрами готовили план будущего города, чертежи зданий.
Деволан, нужно отдать должное, работать умел. Трудился и днём и ночью и заставлял работать помощников.
31 декабря 1804 года план был утверждён Александром. В указе на имя атамана Войска Донского Платова император писал: «Утвердив сей план, препровождаю его при сем к вам со всеми приложениями и с описанием главных общественных зданий, улиц и площадей, повелевая: сообразно плану сему и данным Вам в указе 23 августа постановлениям, положить основание Новому Черкасску на месте, между речек Тузлова и Аксая…»
Работы повелевалось начать весной 1805 года.
Глава 5ПРИБАЛТИКА И ДУНАЙ
ПРЕЙСИШ-ЭЙЛАУ
К исходу дня крытый возок генерала Платова свернул с основной дороги, что вела в город Прейсиш-Эйлау, и покатил к местечку или, как здесь называли, мызе Ауклапен.
«Ну вот и кончился путь. Кажется, на месте», — подумал Матвей Иванович, кутаясь в чёрную бурку и прикрывая ноги медвежьей полостью. Болезнь ещё не покинула его, и он больше всего опасался, как бы не произошло осложнения и не выбило его тогда из строя совсем.
В последнее время он заметно сдал, голова засеребрилась, болела поясница, порой стреляло так, что ни шевельнуться, мучила одышка. А в Петербурге, куда прибыл по вызову, чтобы ехать в действующую армию, его свалила сильнейшая простуда, с температурой, насморком, ломотой в теле.
Немец-доктор, ослушивая его, нахмурился:
— Тепли вод нужен, тепли воздух.
Матвей Иванович с вожделением думал, с каким бы удовольствием он подышал родным воздухом. Всё бы как рукой сняло. И не надо никаких порошков, микстур да банок, щедро прописываемых немцем.
А тут ещё тревожили сообщения из армии. Шла русско-прусско-французская война, в которой союзники пытались изгнать французские войска с захваченных ими земель Пруссии. Решительный Наполеон, используя несогласованность командования своих противников, разгромил в сражении под Йеной и Ауэрштедтом прусско-саксонскую армию и в полтора месяца занял почти все земли Пруссии со столицей Берлином. Прусский король обратился за помощью к России. «Только Россия, только русская армия сможет спасти прусское государство от окончательного сокрушения и падения», — писал он Александру.
Верный своему принципу — бить врага поодиночке, — Наполеон, не теряя времени, двинул в ноябре 1806 года войска к Кёнигсбергу, надеясь там разгромить русскую армию прежде, чем подойдёт прусский корпус генерала Лестока.
В октябре у Пултуска произошло сражение, где русская армия, возглавляемая генералом Беннигсеном, сорвала замысел врага. Прикрываясь арьергардами, она стала отходить к Прейсиш-Эйлау, чтобы там, соединившись с корпусом Лестока, дать решительное сражение.
Мог ли Матвей Иванович поддаться болезни, когда там сражались казачьи полки с Дона! Недолечившись, он выехал 15 января 1807 года к армии.
Зима выдалась снежная, морозная, то и дело крутили метели. Десять дней в пути — и вот наконец у цели.
— О-о, генерал Платов! — поднялся Беннигсен из-за стола навстречу Матвею Ивановичу. — Мы думали без вас разбить Бонапарта. Очень хорошо, что вы прибыли. Я тоже болен, очень болен. Каменная болезнь мучает, почки, будь они неладны!
В эту войну Беннигсен вступил командиром корпуса. В сражении под Пултуском русские войска разбили авангард французской армии. Беннигсен же сумел честь победы присвоить себе, в Петербург донёс, будто его корпус разгромил главные силы Наполеона. Сообщение это приняли в столице восторженно, и император Александр пожелал видеть Беннигсена главнокомандующим.
— А мне вот выпал на голову, — он коснулся макушки, — тяжкий камень. Много генералов, — он покривился, — очень бестолковых. Мне бывает очень трудно…
Платов промолчал, словно бы не слышал жалобы новоиспечённого главнокомандующего. А тот продолжал:
— Бери, Матвей Иванович, свои полки, командуй. А то чуть было не опоздал бить Бонапарта.
— На мой век, ваше сиятельство, сражений хватит, — ответил Матвей Иванович. — Не Бунапарте, так другой кто объявится.
В армии находилось восемь казачьих полков. Но почти две с половиной тысячи казаков в них отсутствовали: их использовали для охраны обозов и тылов, и как вестовых, и для конвоя, и на дежурствах. Просматривая сводную ведомость расхода личного состава полков, Платов схватился за голову. Негодуя в душе на узаконенный армейский произвол, тут же решил: «Ладно. Сейчас предпринимать что-либо поздно. Великий Александр Васильевич говаривал: воюют не числом, а умением. Казаку же умения не занимать. Будем следовать совету Суворова».
Нанеся неприятелю под Пултуском поражение, русская армия организованно отходила, изматывая неприятеля внезапными нападениями. Особенно умело действовали казаки. Они врывались в расположение врага, наносили удары в самых неожиданных местах, сея в неприятельских рядах страх и смятение. И так же неожиданно, как и появлялись, исчезали.
26 января, на следующий день после прибытия в армию Платова, русские части завязали с неприятелем бой у Прейсиш-Эйлау. Возглавляемый Багратионом арьергард, закрепившись на дороге меж двух больших озёр, стойко удерживал позиции, отражая яростные атаки конницы маршала Мюрата.
Однако силы были неравны. Во много крат превосходящий противник потеснил русские войска, ворвался в город. Подоспевшие части генерал-майора Барклая-де-Толли контратаковали французов и уж было вышибли их, но прибывший к месту сражения Наполеон повелел бросить свежие силы. Казалось, участь города и сражения предрешена: русские отошли, Барклай-де-Толли тяжело ранен.
Став во главе свежей дивизии, генерал-лейтенант Багратион повёл её к Прейсиш-Эйлау. Он шёл с обнажённой саблей в руке, а за ним плотными рядами двигались русские солдаты, выставив трёхгранные штыки. Противник отступил.
Наступили сумерки, и французы не посмели предпринимать активных действий. Отойдя, они расположились бивуаком.
В полночь из главной квартиры Беннигсена поступил приказ: город оставить. Генералу пытались доказать, что делать это неразумно, что нельзя уступать победу, завоёванную такой ценой, но немец оставался неумолим.
— Мы будем бить Бонапарта там, на высоте, — указывал он на возвышенность за городом.
Всю ночь на высотах слышались голоса артиллеристов, устанавливавших орудия, скрип повозок. Войска готовились к решающему сражению. Позади, всего в тридцати вёрстах, находилась важная крепость Кёнигсберг, к которой никак нельзя было допустить врага.
Русская армия расположилась на широком фронте в плотных строях с сильными резервами. На правом крыле — корпус генерала Тучкова, в центре — Сакена, на левом, южном крыле, — Остермана. Южнее этого крыла, в местечке Серпален, находился отряд Багговута. Все отряды имели сильные артиллерийские батареи.
Генерал Платов расположил казачьи полки за боевыми порядками пехоты: четыре — за левым крылом, два — за правым и ещё два — в центре.
Наступил рассвет, тяжёлый и тревожный. По-прежнему сыпал снег, дул ветер, мороз усилился. Усталость валила с ног: многие за всю ночь не сомкнули глаз. Но солдаты знали, что с утра начнётся сражение, и сознание этого заставляло их действовать, забыв об усталости…
И вот забили дробь барабаны, прокатились из конца в конец необозримого строя команды, ожили заснеженные склоны высот, и замерли в строю люди, ожидая вражеской атаки. Семьдесят тысяч человек приготовились к сражению.
У французов столько же. Они торопятся вначале сбить русских ударами с флангов, прежде чем подойдёт семитысячный корпус Лестока, а потом разделаться с пруссаками.
Первая неприятельская атака была предпринята на левое крыло русских. Здесь наступал корпус маршала Даву. Задача его — опрокинуть противника и, обходя его фланг, зайти в тыл, отрезая путь отхода к границам России. А маршал Ней должен обойти правый фланг и не допустить подхода Лестока. Если лихой Ней добьётся этого, то русским отрезан путь к Кёнигсбергу.