— «А по сторонам, направо и налево, в скрытых местах сделаны засады… Каждая по сто отборных казаков… называемая вентерь…» Чуешь теперь, полковник, что это за вентерь? И ещё пиши: «Ежели удастся сим способом заманить неприятеля, тогда будет не один пленный в руках наших».
— Каким числом означить рапорт? — закончив писать, спросил Шперберг. Начиналась уже вторая половина ночи.
— Двадцать шестым. Пусть знает князь Багратион, что наши ответы идут ему незамедлительно. Перепиши, полковник, набело, а я покумекаю над картой.
Когда диктовал рапорт, он мысленно наметил план засады, и теперь нужно было назначить для дела опытных есаулов, которые бы возглавили казачьи сотни.
— Ваше превосходительство, отдохнуть бы, — подал неуверенный голос адъютант. — Хату нашли подходящую.
— Кинь охапку сена да бурку дай. В такую ночь только и спать под небом.
Утром вместе с казачьими начальниками Платов выехал за местечко Мир, в сторону неприятеля. Проехав деревню Кареличи и версты две, поднялся на придорожный холм, с которого открывался широкий вид с уходящей вдаль дорогой и перелесками по сторонам от неё.
— Вот здесь и будем замышлять, — оглядевшись, объявил он.
— Отменное место, Матвей Иванович, — высказался за всех генерал Иловайский.
Платов будто и не слышал одобрения: уставился вдаль, оценивающе вглядываясь в лежащие впереди холмы и лесные опушки. Остальные выжидательно молчали.
— Есаул Зазерсков! — позвал он командира сотни из атаманского полка.
— Слушаюсь, ваше превосходительство! — рявкнул рыжеусый есаул.
— Твоей сотне, Зазерсков, — наитруднейшая задача. Как ты самый сметливый — тебе и задача хитрая. Заманить французов нужно.
— Это мы зараз, — произнёс тот, явно польщённый.
— Поедешь с сотней вперёд версты на три, а может, и боле. Выберешь позицию на месте. И станешь там заставой. Как покажется неприятель, так по нему пали из ружей. Останови и не допускай, пока поболе француза не накопится. А как соберутся, так начинай по этой дороге отходить. В схватку не ввязывайся. Выжди до поры, и казаков на сей счёт предупреди. Ваше дело — заманить. Понял, Зазерсков? — Генерал строго поглядел на есаула.
— Всё понял, — отвечал тот.
— Ну то-то! Да не забудь вестового прислать, как дело начнётся.
— Непременно! — В ответе слышалось не только удальство, но и готовность сделать всё в точности, как требовал начальник.
— А теперь очередь Санджи Бадмаева. Эй, Санджи!
— Слушаю-с, — подал голос калмык на низкорослой гривастой лошади.
— Твоей сотне укрыться во-от в том лесу, — указал генерал на видневшуюся справа от дороги опушку. — Сидеть там и ждать. И не обнаруживать себя прежде времени. А время твоё — когда французы спустятся в ту балочку. Тогда и обрушивайся на них лавой. Твои молодцы умеют это.
— Ха! — воскликнул калмык. — Сделаем обязательно так!
— А ваш полк, генерал Иловайский, ударит по хвосту французов слева. А до того находиться в укрытии, там есть балочка.
Тут выступил адъютант Меншиков:
— Дозвольте ехать с сотней есаула Зазерскова? Платов испытующе поглядел на офицера.
— С Зазерсковым не пушу. Тут нужна казачья хватка, а ты не казак. Вот в полк Сысоева — изволь.
— Благодарен и на том.
— Только будь осторожен, сударь, не рвись. Уж я-то знаю, как в первый бой скачут.
Высланная для заманки сотня заняла позицию на гребне небольшого перевала. Часть казаков спешилась и укрылась, а другая выбралась на гребень и залегла, чтоб удобно было целить из ружей. Четырёх же казаков Зазерсков направил вперёд дозором. Старший урядник Сивков — казак опытный, неустрашимый в бою. В одной схватке турецкий ятаган оставил на его щеке след.
Вместе с Сивковым поехал усач Андрей Кругалев — земляк урядника, ещё Семён Борода и молодой казак Гаврила Карнаухов. В бою он ещё не бывал, однако же в дозор сам напросился.
— Поезжайте не шибко далеко, вот до того дерева, — указал есаул на видневшийся вяз. — Если хранцуза не узрите, поезжайте трохи дале. А у дерева оставьте одного. Завидите неприятеля, шапкой дайте знать. Вот так. — Есаул Зазерсков сдёрнул с головы казачью фуражку, насадив её на пику, поднял над головой. — А ещё, Анисим, помни: от хранцуза сразу не тикай, помани его маленько, притяни на себя поболе сил.
— Само собой, — отвечал Анисим Сивков.
У вяза дозор, как требовал есаул, осмотрелся и, оставив Семёна Бороду, поехал дальше.
Первым заметил всадников Гаврюха Карнаухов.
— Дядя Андрей! Никак хранцуз…
У лесной опушки ехали трое. Даже издали по незнакомой форме казаки безошибочно признали в них неприятельский дозор.
— Поедем трохи ещё, будто бы не заметили, — решил урядник Сивков.
Но не проехали они и полусотни сажен, как на дороге показался в строю эскадрон.
— Вот теперь и начнём игру. — И урядник, засунув в рот пальцы, свистнул так, что его лохматый конёк шарахнул в сторону. — Эге-гей! — закричал он и замахал фуражкой. И тут же направил в сторону неприятельского дозора.
— Да ведь это хранцузы! — закричал опять Гаврила.
— Поехали-поехали, — хлестнул коня Кругалев, держась около урядника.
Неприятельский дозор остановился. Из леса подъехали ещё с десяток всадников. Посовещавшись, они, рассыпавшись по полю, помчались к казакам.
— А теперь поворотим назад! — Сивков хлестнул коня плёткой. Тот, как ошпаренный, сиганул и, взбрасывая комья, рванул к дороге.
За урядником, стараясь не отстать, поскакал и Гаврила с усачом Кругалевым.
— Не отставай, Гаврюха-а! — кричал тот, пришпоривая коня.
Но тут из-за дерева выехал Семён Борода с ружьём.
— Борода! — кричал урядник. — Нашим дал знать?
— А то как же!
— Тогда тикай!
Теперь уже за казаками пустились в погоню и всадники из того эскадрона, что двигался по дороге.
Бешеная скачка продолжалась до гребня, где находилась сотня есаула Зазерскова. Здесь залёгшие казаки встретили преследователей залпом из ружей.
Это был авангард колонны генерала Турно, состоящий из польских улан, предводительствуемых ротмистром Суминским. Как и многие служившие у Наполеона польские шляхтичи, ротмистр был самоуверенным человеком.
Пока уланы, не смея атаковать русских, гарцевали на месте, подскакал и сам ротмистр.
— Ну, что стоите, пся крев! Испугались горстки каких-то…
Он не договорил. Из-за гребня выскочила сотня всадников на лохматых низкорослых конях и понеслась прямо на улан.
Они неслись, выставив вперёд длинные пики и пригнувшись к головам коней. Летели на ветру длинные гривы и хвосты степных скакунов, и, казалось, эту устрашающую лаву ничто не могло сдержать.
— К бою! Кликни вон! — крикнул ротмистр.
Заиграл рожок. Но казаки врезались уже в строй.
Гаврюха ещё издали заприметил усатого улана. Забыв обо всём и не видя ничего, кроме этого всадника, он выставил далеко вперёд пику, целя остриём в грудь.
Но улан уже поднял в замахе саблю. Казаку, однако ж, удалось поразить врага раньше. Выпустив оружие, улан вылетел из седла. Если бы не ремешок на локте, наверняка бы пика выскользнула из руки казака. Рядом с Гаврюхой рубились Семён Борода и Андрей Кругалев.
Поразив улана, Андрей заметил офицера. Конь под ним горячий, вёрткий. И офицер — умелый всадник.
«Вот бы достать такого конька! — пронеслась у казака мысль, и он ударил в бока своего гнедка. — Дротиком его ссажу».
На солнце блеснуло трёхгранное острие-копейцо, насаженное на конец.
— Гей! Гей! — устрашающе крикнул Андрей, несясь на офицера.
Однако тот не испугался, увернулся от пики, а потом полоснул своей саблей по ратовищу так, что верхняя её часть с металлическим наконечником отлетела напрочь.
— Ах, ядрить твою! — обозлился казак. — Ну уж погодь!
Бросив обломок, он выхватил из ножен саблю.
В бешеной схватке всадники кружили, стараясь переловчить один другого, чтобы поразить наверняка. Сабли звенели, сыпались искры.
Казак нападал на офицера, но тот умело отражал удары и сам переходил в атаку. И раз сделал такой ловкий выпад, что сабля вылетела из руки Андрея. Он оказался безоружным. Тогда казак выхватил из голенища нагайку. Она была сплетена из тонких гибких ремешков, толщина плетёнки в палец, длиной же — в аршин. Подвязана к короткой деревянной рукояти. Черной змеёй опоясала плетёнка шею офицера. Поляк вскрикнул и, выронив саблю, упал с коня.
Эскадрон улан смят. На земле лежат тела в яркой, щеголеватой одежде, носятся обезумевшие без всадников кони.
— Увиливай в кусты! В кусты! — кричал есаул Зазерсков.
Казаки с трудом поворотили разгорячённых коней и пустились наутёк. Вентерь продолжался.
— Увиливай! Увилива-ай!
Начальник французской колонны Турно наблюдал издали в подзорную трубу.
— Трусы! Они отбиваются и бегут! Проучить их!
И вдогонку за казаками помчался не эскадрон, а полк. А за ним ещё один.
— Уничтожить этих трусов! — нёсся вдогонку разгневанный голос военачальника.
Казаки летели напрямик через хлебное поле, что раскинулось по обе стороны дороги. Впереди деревня Кареличи. Но в ней они не задержались.
Зато французы обошли её с двух сторон, с каждой — полк. И ещё один несколько поодаль.
И тут справа из леса с гиком вырвалась конная лава. Это сотня калмыцкого полка. А слева обрушились на дальний неприятельский полк казаки генерала Иловайского.
Платов верхом на сером скакуне с нетерпением поглядывал на развернувшуюся сечу. Его волнение передалось и коню. Тот горячился, бил копытом, нетерпеливо кусал удила.
— А теперь, донцы-молодцы, ударим и мы напоследок!
И, не оглядываясь, уверенный, что за ним непременно пойдёт весь полк, хлестнул коня…
Рапорт М. И. Платова П. И. Багратиону:
«Извещаю с победой, хотя с небольшою, однако же и не так малою, потому что ещё не кончилась, преследую и бью. Может быть, и весь шести полков авангард под командой генерала Турно и Радзиминского погибнет. Пленных много, за скоростью не успел перечесть и донесть. Есть штаб-офицеры и обер-офицеры. С Меньшиковым донесу.