Первое крупное столкновение отряда Платова с французами произошло 19 октября у Колоцкого монастыря. Прикрывавший отход главных сил арьергард Даву заблаговременно занял выгодную позицию на дороге к монастырю, находившемуся в сорока вёрстах от Гжатска. Располагая значительными силами пехоты и артиллерии, авангард в течение ночи успел подготовиться. Огнём отбил казачью атаку.
Наблюдая бой, Платов оценил положение. У Даву более тридцати орудий, а у него только двенадцать. Артиллерийская перестрелка лишь отнимет время, да и вряд ли принесёт успех. Фронтальной атакой врага не одолеть.
Вызвав генералов Иловайского и Кутейникова — они командовали бригадами, — Платов приказал:
— Скрытно совершить обход неприятельских позиций и атаковать с фланга. Кайсаров же будет отвлекать с фронта.
Полки Иловайского и Кутейникова обрушились на фланг французов, смяли его и стали углубляться в расположение. В стане врага поднялся переполох, трубы заиграли тревогу, снимались с позиций орудия. Тогда Платов с остальными полками атаковал неприятеля с фронта.
Но враг не был сломлен. Отходя, он оказывал сопротивление, артиллерия подпускала казаков и открывала по ним почти в упор сильный огонь. И снова спешно отступала.
Колоцкий монастырь располагался на возвышенности. Построенный четыреста лет назад, он имел мощные кирпичные стены, служившие надёжным укрытием от ядер и пуль. Здесь маршал Даву попытался занять позицию.
Но возглавлявший донскую артиллерию генерал Карпов открыл огонь по ближайшим подступам к монастырю, а полк Кайсарова, опередив французов, стремительно ворвался в монастырь через ворота.
— Наконец-то явились освободители! — встретил казаков иеромонах. — Да вам бы немного раньше. Ведь Наполеон за сим столом сидел!
— Сам Наполеон? — не поверил Платов.
— Он самый. Мы только сели обедать, как набежали супостаты. А средь них и он. Вошёл, как был, в шапке своей, пожелал доброго аппетита и уселся против меня за стол. Взял ложку и стал есть щи. Похлебал и ушёл.
— Что же ваша братия не задержала его? Эх вы! — Генерал в сердцах едва сдержался. — В погоню!
Казаки преследовали возглавляемый Даву арьергард до Вязьмы. У самой Вязьмы произошло длившееся почти десять часов сражение, в котором казачьи полки, взаимодействуя с дивизией Милорадовича и партизанскими отрядами Давыдова, Сеславина, Фигнера, Кудашева, сыграли немаловажную роль в окончательном разгроме корпуса Даву. Наполеон вынужден был после этого поставить в арьергард корпус маршала Нея, слывшего во Франции храбрейшим из храбрых.
После Вязьмы казаки Платова получили задачу преследовать врага, действуя севернее Смоленской дороги, по которой из Дорогобужа на Духовщину отходил корпус Богарнэ. Направляя туда войска своего пасынка, Наполеон преследовал две цели: во-первых, усилить войска, теснимые с севера генералом Витгенштейном, а также сохранить 3-й корпус, направив его по менее опустошённой дороге.
Оставив часть сил во главе с Грековым на Смоленской дороге, Платов бросился вслед итальянцам, из которых состоял корпус Богарнэ. Следуя боковыми просёлочными дорогами, казакам удалось 26 октября настигнуть врага. Здесь, не тратя времени и применив свой излюбленный способ лавы, они атаковали неприятеля.
Схватка была короткой, но жестокой. Казаки действовали самоотверженно, в ход пошли сабли, пики, ружья, ножи. Враг не выдержал, колонна разорвалась. Находившиеся в головной части, спасаясь от преследователей, бросились к Духовщине, те же, кто был в хвосте, в панике бежали назад, к Дорогобужу. На поле боя остались брошенными орудия, боеприпасы, повозки, сотни лошадей. Около трёх тысяч человек попали в плен, вдвое больше было уничтожено, пятьдесят орудий оказались в руках казаков. Особенно активно действовал казачий полк Тарасова. Командиру удалось захватить одно из знамён Богарнэ.
Обычно с наступлением темноты противник не решался совершать передвижения, но тут обстоятельства потребовали нарушить правило. Ночью вблизи села Ульхова Слобода корпус сосредоточился, чтобы продолжить путь на Духовщину. Несмотря на дневное поражение, он ещё представлял значительную силу.
Высланные Платовым казачьи дозоры к утру донесли, что итальянцы Богарнэ продолжают движение — идут по дороге к деревне Ярцево, где имеется единственный мост через реку Вопь.
При Платове как раз находились командиры полков: Мартынов, Харитонов, Власов, Тарасов, ожидали подхода полка Грекова.
— А вот не видать Богарнэ моста! — Атаман стукнул кулаком о стол. — Вместо переправы мы устроим ему баню. — Власов, немедленно высылай эскадрон в Ярцево! Снабди казаков топорами да пилами. Мост на Вопи уничтожить! А эскадрону на том берегу укрыться в засаде. Полку Харитонова тоже быть у реки и обрушиться на неприятеля, когда тот начнёт переправляться. А остальными силами свершим дело по сию сторону реки.
До Вопи было расстояние суточного перехода, и итальянцы шли форсированным маршем, спеша добраться к мосту засветло. Каково же было их разочарование, когда они увидели, что моста нет, из воды торчали лишь опоры.
Приближалась осенняя ночь, лил холодный дождь. От деревни остались лишь развалины.
— Может, их сразу и атаковать? Обрушиться лавой? — предложил Платову командир бригады Иловайский.
— Нет, выждем, пусть поболее соберутся. Казаки атаковали неприятеля одновременно на двух берегах. В плен попало более 2 тысяч человек и 28 орудий. Путь на Духовщину продолжили немногие, но и они у города были атакованы направленной ранее туда бригадой Иловайского.
По итогам этого сражения главнокомандующий фельдмаршал Кутузов издал приказ. В нём сообщалось: «Генерал от кавалерии Платов 26-го и 27-го чисел сего месяца, сделав двукратное нападение на корпус вице-короля Итальянского, следовавший по дороге от Дорогобужа к Духовщине, разбил оный совершенно, взял 62 пушки и более 3500 человек пленных. По страшному замешательству, в каковое приведён был неприятель нечаянною на него атакою, продолжается по сие время поражение рассеявшихся сил его…
Между пленными находится много высших чиновников и начальников главного штаба: генерал-аншеф Самсон; сам вице-король Итальянский едва не был захвачен».
К Смоленску Богарнэ подошёл, лишившись части пехоты, половины кавалерии, 60 орудий и почти всего обоза.
КАЗАЧЬЯ ЗАКИДКА
Наполеон ехал в карете вместе с начальником штаба армии Бертье. Откинувшись на спинку сиденья, он размышлял о чём-то своём. Маршал Бертье тоже молчал, он хорошо знал Наполеона, чтобы осмелиться прервать сейчас его мысли. По обе стороны дороги лежала заснеженная всхолмлённая равнина с темневшим вдали угрюмым лесом. По дороге брели солдаты, когда-то статные и бравые, теперь жалкие и беспомощные. Надев на себя всякую рвань, лишь бы уберечься от мороза, они шли, оступаясь и скользя, цепляясь друг за друга. И лошади, обессиленные от голода и долгих переходов, едва передвигались…
Зима подобралась внезапно. В ночь на 3 ноября резко похолодало, надвинулись чёрные тучи, пошёл снег. К утру всё стало белым-бело. А потом ударил мороз, и вся прелесть тихой осени сменилась сплошным ненастьем.
Думал ли он, всесильный император, что всё так обернётся? Что не только русская армия, но и российская зима обрушатся со всей суровостью на его блистательное и досель непобедимое войско.
Его предупреждали, говорили, что надо спешить убраться поскорей из Москвы и вообще из России, убеждая, что эта необозримая по своим просторам страна проглотит и армию, и его самого, великого Наполеона. Он оставался непреклонным. Всё ждал: русские придут к нему с поклоном, первыми заговорят о мире. Но Кутузов молчал. Не отвечал и Александр.
Даже потеря Москвы и неслыханный пожар, уничтоживший почти всю старую российскую столицу, не поколебали упрямство и стойкость русских. Наполеон верил россказням о суровости русской зимы, осень околдовала его. Она была тихая, солнечная, ласковая, и он не раз повторял, что она здесь такая же, как и в Фонтенбло — летней резиденции французских королей, которую он так любил. Даже в день выезда из Москвы, 7 октября, погода была чудесная: с лёгким морозцем, серебряным инеем и деревьями в багряно-золотистом убранстве. Наполеон даже подшучивал над теми, кто распространялся об ужасах русской зимы.
А ведь они были правы… Сейчас он похож на того незадачливого охотника, который сидит на медведе, держит его за морду, а выпустить не может, потому что тот его подомнёт.
Он объявил на всю Европу, что поверг Россию, что отныне он — властелин мира… Теперь же не знает, как побыстрей выбраться назад.
Нет, не зима победила французскую армию, не морозы и метели. Русский народ — главный победитель.
Такие безрадостные мысли владели Наполеоном в тот хмурый ноябрьский день по дороге к спасительной Березине.
— Казаки! — нарушая молчание, произнёс Бертье.
— Где? — Наполеон прильнул к оконцу.
В полуверсте слева и впереди маячили всадники. На заснеженной равнине их фигуры чётко выделялись и даже были видны торчащие пики.
— Опять этот Платов!
Наполеон вспомнил встречу в Тильзите с казачьим генералом, в памяти всплыло простоватое, не лишённое лукавства и мудрости лицо, маска простачка. Вспомнил и ответ атамана, когда он, Наполеон, высказался о луке, что применили в нападении у Веллау башкиры. «Это, кажется, пошло от гуннов», — сказал он тогда грубовато. «Когда защищаешь родную землю, и дубина хороша», — ответил Платов.
Обгоняя экипаж, в сторону казаков помчался эскадрон гусар. Кони глубоко увязали в снегу. Но казаки стояли словно каменные.
— Они никак не реагируют, — заметил Наполеон, отведя взгляд от окна.
— Сейчас этих бестий проучат, — ответил Бертье. Неожиданно экипаж тряхнуло, и он стал сползать с дороги. Оба ухватились за сиденья. Снаружи послышались голоса, шедшие рядом солдаты подпёрли карету плечами.
Наполеон снова посмотрел в окно и с удивлением заметил, что в том месте, где только что находились казаки, никого нет.