— Где же они? — спросил он Бертье. — Там были люди или мне почудилось?
— Они бежали, ваше величество. Бежали как трусы. Маршал замолк, про себя подумал: «А мы-то что делаем?»
И поспешно добавил:
— Видимо, это разведка русских.
Все войска французской армии шли по одной дороге. Колонны сильно растянулись, между ними образовались пустые пространства, и ими свободно пользовались казаки, чтобы нападать на отдельные части.
Дорога взбиралась на увалы, спускалась вниз, потом снова ползла вверх.
Очередной подъем был крут. Чтобы согреться, Наполеон выбрался из экипажа. Под крики возницы и свист хлыста шестёрка запряжённых цугом лошадей тянула императорскую карету наверх.
Наполеон, Бертье и секретарь Дарю выбрались к гребню.
— Теперь будет легче, — перевёл дыхание Дарю. Перед ними начинался спуск. Он был настолько крут, что солдаты и офицеры охраны садились на снег и, скользя, спускались.
— Ваше величество, дозвольте предложить…
Что предложить, Дарю не успел сказать. Бертье негромко произнёс:
— Казаки…
Наполеон оглянулся и увидел, как от леса, развернувшись широкой лавой, на гусар неслись всадники.
— Экипаж вниз! — скомандовал Наполеон. Не раздумывая, он сел и заскользил по круто уходящей вниз ледяной дорожке.
Не выдержав удара, гусары повернули назад. За ними пустились в погоню казаки.
Антип был в самой гуще, азартно кричал:
— Ату их! Ату!
Скакавший рядом Митрич вдруг указал рукой вправо, и Антип увидел мчавшихся им наперерез французов. Рука неосознанно, сама собой натянула поводья, конь стал сбавлять бег.
Гусары, за которыми они гнались, остановились, разворачиваясь. Вслед за первым неприятельским полком показался ещё один.
— Отходи! Назад! — послышалась команда. — Наза-ад! Антип замешкался, поворотил коня и оказался в числе замыкающих. Он не слышал, как позади хлопнуло орудие, потом ударило второе. Над головой, обгоняя лаву, пронеслись ядра. Прогремели взрывы. Скакавший впереди конь взвился на дыбы, и всадник, выронив пику, свалился с седла. Рухнул и конь, казак чудом вывернул ногу из-под упавшего животного. Подлетел Антип, крикнул:
— Хватайся за стремя!
Казак послушно ухватился за ремень стремени. Чтобы втащить пострадавшего на седло, нечего было и думать. Казак бежал рядом со всадником широким шагом, не бежал, а прыгал, и казалось, вот-вот он выпустит стремя, упадёт.
— Стой! Ядрить тебя!.. Стой! — Подскочил Митрич. — Садись верхом, ваше благородие! К нему садись!
Митрич ловко подхватил казака под руку, помог ему вскочить на коня. И тут Антип узнал Ивана Платова.
В следующий миг он ударил шпорами, вздёрнул поводьями:
— Н-но! Пошла!
Когда Матвей Иванович узнал о том, что Антип Завгородний выручил его сына — он вызвал обоих.
— Молодец, казак! — Генерал был крепкой памяти, узнал Антипа с первого взгляда. — Вы что же, так глубоко врубились во французский строй? — перевёл он взгляд на сына.
— С умыслом. Там Наполеон изволил пребывать… А вот он не стерпел. — Иван кивнул на Антипа. — Помчался, а за ним и сотня.
— Ты что, Завгородний, хотел добраться до Бунапарта?
— Так точно… Только промашка вышла. Сил-то у нас меньше оказалось.
— Бьют и меньшими… за храбрость и спасение командира — большое спасибо. Проси чина или награды. Только не деньги. Выручка в сражении дороже червонцев, она превыше всего. Нет ей меры деньгами и золотом. Ей мера — награда. Крестом, Антип, как и твоего отца, награжу…
Матвей Иванович поднялся, прошёл по комнате, искоса бросил на казака взгляд.
— Крест, Антип Завгородний, за спасение есаула непременно выхлопочу, а вот на дочь мою, Анну, пока не рассчитывай. Вот ежели б Бунапарта приволок, тогда другое дело.
АТАМАНОВА БОРОДА
Для связи с Главной квартирой к отряду Платова был приписан штабс-капитан. Представившись, он спросил атамана:
— Неужто не помните меня, ваше сиятельство? — Матвей Иванович всмотрелся: пред ним стоял стройный, худой человек с живым энергичным лицом. Промелькнуло что-то знакомое. — Я ведь Удальцов! Помните генерала Остужева?
— Гаврилу Семёновича? Как же его не помнить!
— А я был у него адъютантом…
— Ах, Удальцов!.. Помню-помню… Как же… Сколько же лет прошло?
— В последний раз встречались у Фридланда, а до того сражались у Прейсиш-Эйлау.
Теперь Матвей Иванович и в самом деле вспомнил офицера.
— Не скрою, изменились вы как-то…
— Да ведь я тогда без усов был, — пояснил Удальцов. — Да и вас я тоже не сразу признал, с бородой-то…
Лицо генерала обросло смолисто-чёрной, с редкой сединой бородой, которая ему была к лицу.
— Ну, рассказывайте, батенька, как там Гаврила Семёнович поживает? Ведь мы с ним в этакой перепалке побывали. Ух, какой он был орёл!
Он вспомнил, как дралась пехотная дивизия против наполеоновской гвардии и как казаки ей помогали. И именно тогда, когда Платову, казалось, подошло самое время нанести по неприятелю решительный удар, от главнокомандующего Беннигсена прискакал адъютант с требованием отвести полки.
Боевой и отважный генерал-майор Остужев долгие годы служил отечеству верой и правдой. Однако продвижений не имел, потому что не терпел лести и характером был неуживчив.
— А где сейчас Гаврила Семёнович? — полюбопытствовал Матвей Иванович.
— В отставке. В своей усадьбе живёт. Говорят, постарел очень, совсем немощным стал: раны сказались. Кстати, его усадьба где-то в этих местах…
С той встречи прошло с неделю, а может, и больше. Удальцов не однажды участвовал с казаками в лихих налётах. И вот, возвратившись с очередного дела, он, встревоженный, явился к Матвею Ивановичу.
— Что случилось, мой друг?
— Сейчас встретил управляющего имением Остужева. Французы учинили в поместье разбой, и сам генерал в опасности.
— Он что же не уехал подалее?
— Куда же ему, старику, ехать. После стольких ран он едва передвигается. Управляющий ещё говорил, будто бы в имение должно в ближайшие дни пожаловать важное лицо, — дополнил сообщение Удальцов.
— Уж не Наполеон ли?
— Не могу знать, ваше превосходительство.
— А где управляющий? Как он здесь оказался?
— Бежал от французов.
— Что значит «бежал»? Сам бежал, а немощного барина бросил? Хорош управляющий! Ну-ка, доставь его сюда!
Управляющий оказался немолодым человеком с пухлыми щеками. Он сбивчиво рассказал о том, как в имение нагрянули французы и какое учинили разорение. Барина выселили из помещичьего дома, угнали с партией пленных в соседнее селение. А его, управляющего, оставили смотреть за домом.
— Выходит, ты не бросал барина? — смягчился Матвей Иванович.
— Как можно, батюшка? А с Гаврилой Семёновичем, с барином, стало быть, старуха моя осталась, Прокопьевна.
— А барин? Живой ли?
— При мне живы были. Правда, уж очень немощны.
Матвей Иванович молча прошёлся из угла в угол комнаты.
— Далеко ли имение? — остановился он против управляющего.
— Да этак вёрст с десяток будет.
— Дорога, стало быть, известна?
— Известна, батюшка! Как её не знать, когда весь век здесь прожил!
Вошёл генерал Карпов — первый помощник атамана. Невысокого роста, поджарый, с худым обветренным лицом. Было в нём что-то ястребиное. Вскинул было руку, чтобы отрапортовать, но атаман мотнул головой: погоди, мол, не сбивай с мысли. И Карпов, пройдя к столу, сел.
— Князь Остужев Гаврила Семёнович в беде, — не глядя на помощника, произнёс Платов.
— Так надо выручать! — ответил тот. — Приказывайте — и дело сделаем.
— Тут другая забота: ожидается прибытие в имение большого начальника.
— Может, Наполеона?
— Может, и его… А может, Мюрата или Нея. Птицы тоже немаловажные — маршалы.
— Тогда нужен набег!
— Набег само собой, но наперёд надобно послать разведку.
— За чем же остановка? Кликну сотне: «На конь!» — и поскачет! — Карпов энергично кивнул головой.
— Меня другая думка одолевает. — Матвей Иванович остановился посреди комнаты. — Хочу сам туда податься.
— Куда? В имение?
— Так ведь там французы! — воскликнул Удальцов. У старика-управляющего отвисла челюсть:
— Упаси вас Господи от греха.
Но Матвей Иванович внимания не обратил на всё это:
— Хочу не только повидать друга-соратника, но и лицезреть врага. Посмотреть на французов, услышать, о чём толкуют, каков их дух, да заодно и планы выведать.
Генерал Карпов стал доказывать, что затея сия ни к чему, и дух и намерение неприятельские известны: почитай, чуть ли не каждый день казаки берут пленных, и не одиночек, а десятки и сотни.
— Да ведь вас первый же пикет французский опознает! — высказал новый довод Удальцов. — По обличию вашему.
— И точно, батюшка! — поддержал управляющий. — Я слышал, как французы промеж собой описывали вас: длиннющий такой и с бородой.
— Ну вот, видите, — развёл руками Карпов. — Куда же вам ехать? Разведку надобно выслать. Где это имение?
Но не так просто было отговорить атамана от задуманного.
— Вот что: пока я разделаюсь с бородой, вы, Удальцов, подберите французские мундиры для себя и меня. А ему, — кивнул генерал в сторону управляющего, — зипунишко да треух дайте. Следом за нами направить сотню казаков. — Платов перевёл взгляд на Карпова. — Пусть едут в некотором отдалении.
Матвей Иванович толкнул дверь, ведущую в сени:
— Степан! Эй, Степан!
— Я слушаю! — донёсся голос денщика.
— Давай бритву, зеркало! Да неси воду погорячей! Бороду брить будем.
— Как же вам ехать, когда вы ни слова по-французски не разумеете? — продолжал отговаривать атаман генерал Карпов.
— Удальцов весьма бегло гутарит, да и он, управляющий, вижу, кумекает.
— Кумекаю, батюшка. Не токмо кумекаю, но и сам маленько говорю, — услужливо отвечал тот.
— Так это они! А вы-то, Матвей Иванович, как?
— А я? — Платов подмигнул. — Я горло платком оберну, будто бы простыл и голос потерял. А ещё, для пущего вида, ватой уши заткну. Будто хворь привязалась. Вот так-то! Ну, а теперь, Семён, разводи мыло да приступай! Ради такого дела бороды не жалко.