Стоявший позади адъютант-казак снял с плеч бурку, папаху.
— Ну вот, теперь узнаю. Я ведь вас знал ещё в начале войны. Кажется, капитаном были?
— Так точно.
Сеславин действительно был ранее адъютантом при военном министре, Барклае. За полтора года вырос до генерала.
Тяготясь адъютантством, он упросил направить его в войска. И добился своего. Ему доверили партизанский отряд из казаков и гусар, с которым он творил чудеса. За бои под Смоленском удостоился золотой сабли, за битву у Бородина — ордена Георгия.
Действуя у Москвы, Сеславин первым узнал об отходе Наполеона и известил о том Кутузова. Своевременное сообщение позволило принять необходимые меры и сорвать планы французского полководца.
С выходом русских войск к границе отважный офицер был произведён в полковники, а через полгода стал генералом. Он имел шесть ранений, обе руки были перебиты, но он ни на день не покинул строя…
— Вы ведь тоже действовали во французском тылу? — спросил Матвей Иванович.
Признаться, у него промелькнула мысль: не станут ли прибывшие обузой для казаков отряда?
— В тылу. Но у нас боезапасов и фуража в достатке.
— А какими располагаете силами?
— Сумской гусарский полк, четыре казачьих полка и взвод донской конной артиллерии о двух орудиях. Всего, без малого, полторы тысячи человек.
— Полторы тысячи? Не ослышался ли? — переспросил Матвей Иванович.
— Никак нет. Есть, конечно, раненые, но отряд, смею заверить, готов к немедленному делу.
Сеславин стал рассказывать, как, находясь в тылу вражеских войск, отряд проводил разведывательные поиски, почти ежедневно имел бои, а в феврале успешно действовал на коммуникациях между Орлеаном и Парижем, парализуя движение неприятельских колонн. Выйдя на канал, казаки и гусары отряда сожгли на нём мосты, разрушили шлюзы, а захваченные суда потопили.
Подход Сеславина был как нельзя кстати. Теперь отряд Платова стал более сильным.
Прикрываясь арьергардом, которым на сей раз командовал генерал Греков, отряду удалось наконец вырваться к небольшому городу Арсису. В подступавших сумерках зимнего дня городок казался тихим и мирным, насквозь продрогших казаков вожделенно манило тепло. Ничто не выдавало присутствия неприятеля, и дозорные безбоязненно направили по дороге уставших коней.
Но едва они приблизились, как из домов загремели выстрелы. Подоспела головная сотня, спешилась, ответила огнём. Завязалась перестрелка.
— И сколько ж надумали вы лежать в снегу? — спросил сотенного генерал Иловайский.
— Дюже сильный огонь, — ответил тот, оправдываясь.
— Сам вижу. А мы их сейчас заставим замолкнуть.
Иловайский приказал другой верховой сотне спуститься в балочку, по ней выйти к дальней окраине и оттуда ворваться в город.
Едва сотня оказалась средь домов, как стрельба притихла. А через час дело завершилось пленением гарнизона.
ОТСТАВКА
В полной уверенности, что с утра предстоит продолжить поход, казаки расположились в тепле квартир. Но примчался офицер с распоряжением закрепиться в городе и ждать указаний на дальнейшие действия. Оказалось, что в соседнем местечке расположился драгунский полк из корпуса генерала Раевского.
— Кто послал с сим указанием? — спросил офицера Платов.
— Корпусной начальник, — отвечал тот. — Он собирался сам в скором времени к вам прибыть.
— Ну, кажется, нашим мучениям и конец, — перекрестился Матвей Иванович. — Конец рейду.
Раевского он знал давно, ещё с потёмкинской поры, когда формировал под Чугуевом Новодонское казачье войско. Это было в 1787 году. «Почитай, три десятка лет прошло».
Тогда к нему прибыл совсем по виду мальчик, представился:
— Гвардейский поручик Раевский Николай. Неширокие плечи, тонкая шея, румянец на щеках.
Подал письмо от самого Потёмкина. Грозный начальник повелевал прикомандировать своего дальнего родственника на выучку в казачий полк, требовал, чтобы его употребляли в службе как простого казака, а уж потом по чину.
— Вам сколько же лет? — спросил генерал, глядя на старательно вытянувшегося офицера.
— Пятнадцать в сентябре исполнилось, — ответил тот петушком.
— Вы знаете, о чём пишет светлейший?
— Так точно. Князь прочитал мне письмо.
— Ну и ладно, ежели знаете. Направлю вас в полк Андриана Денисова. Ему офицеры нужны… Только предупреждаю, полковой начальник с характером да и нести службу простого казака нелегко.
— Я готов подчиниться приказу.
Год Раевский числился волонтёром, осваивал казачьи премудрости, ходил в караулы, чаще других назначался в линию аванпостов, не уклонялся и от хозяйственных работ, каких в полку бывало в избытке.
Потёмкин как-то спросил Платова:
— Ну как там мой внук? Справляется ли с делами?
— Весьма усердный и понятливый офицер, познал дело не хуже донца.
Раевский и в самом деле был сметлив, скромен, не шумлив и за свою исполнительность не раз отмечался.
— Стало быть, пора ему и полк вручить.
Так из-под крыла Платова вылетел очередной воинский начальник. А сколько их было! Теперь же Николаевич Раевский — один из лучших генералов в русской армии. Корпусом командует.
«Хорошо бы с ним встретиться, поговорить», — подумал Матвей Иванович.
Вошёл полковник Шперберг.
— Донесение надобно подписать.
В донесении сообщалось, что полки отряда сосредоточились в районе Арси и находятся в полной готовности к боевым делам. Сообщалось о трофеях, пленных, потерях.
Скрипя пером, генерал вывел свою фамилию, думая при этом, что отряду не миновать наступления на Париж, потому что город Арси расположен в долине Сены, текущей к французской столице. И конечно же, придётся действовать сообща с корпусом Раевского.
— Отправляйте в Главную квартиру незамедлительно, — предупредил он начальника штаба.
— Непременно-с. Уже наряд к тому в готовности.
А наутро Матвей Иванович и сам поспешил, чтобы доложить главнокомандующему Барклаю, а возможно, и самому императору о своём рейде.
Государя на месте не оказалось, докладывал он генералу Барклаю. Тот холодно слушал.
— О том, что вы опоздали в Фонтенбло, мне известно, — заметил он. — Очень досадно, что не смогли вызволить из плена папу. Государь так надеялся.
— Опоздания, осмелюсь сказать, не было. Случилась задержка у Намюра. Но на это был ваш приказ: прежде овладеть крепостью, а потом следовать к цели.
Барклай промолчал, словно не слышал.
— Между прочим, государь справлялся о вашем здоровье, проявлял внимание к вам, граф. Интересовался о том у доктора Виллие. Да и меня спрашивал — не трудно ли вам в ваши годы.
— Почему вдруг ко мне такое внимание? — насторожился Матвей Иванович. Он уловил в словах главнокомандующего недоброе. — Я здоров, ваше сиятельство. Или решено меня отстранить?
— Что вы, граф! — развёл руками Барклай. — О том и разговора не было. Никто вас из армии не отлучает… Впрочем, всякому делу бывает конец. Есть конец и службе. Все мы ходим под Богом.
— Какая задача предстоит отряду? — перевёл Платов разговор с личного на служебные дела.
— Надобно привести отряд в порядок. Надеюсь, скоро на Париж предстоит наступать. Наполеон хотя и показывает силу, но она на исходе. Это уж точно.
Платов уехал от Барклая с неспокойным сердцем, интуиция подсказывала, что против него что-то замышляют. На память пришло отстранение после Бородино. Тогда посчитали результат его рейда недостаточным, де мол казаки могли добиться большего. Уж потом только стали говорить, что Платов вырвал победу из рук Наполеона. А сейчас?.. Вся его вина в том, что французы успели вывезти папу из Фонтенбло раньше, чем туда пробились казаки. Но разве повинен он в этом?
«Рано списывать меня, рано, — успокаивал он себя. — Моя сабелька ещё послужит…» Он вдруг испугался. Из-за этих слов он, освобождённый из костромской ссылки, попал не к себе на Дон, а в равелин Петропавловской крепости.
Он едва возвратился в Арси, как вслед примчался доктор Виллие.
— Как здоровье, Матвей Иванович? — справился он с обеспокоенным видом. — Слышал, будто в рейде вы застудились, болеете.
— Что это, Яков Васильевич, все обеспокоились о моём здоровье? Об этом ли сейчас думать!
— Как же не беспокоиться, ежели сам государь о том печётся! Повелел вас проведать.
Виллие — авторитет, лейб-хирург, президент российской медицинской академии, непременный участник всех поездок императора.
Доктор послушал в трубочку сердце атамана, стучал по груди и спине костяшкой пальца, мял живот. В заключение сочувственно сказал:
— Покой нужен, Матвей Иванович. Отдохнуть надобно.
— Вы только, Яков Васильевич, не сказывайте о том государю, не надобно его величество зазря беспокоить. У него ведь и так забот предостаточно…
А ещё через день приехал Раевский. Зашёл, слегка прихрамывая.
— Рад встрече, Матвей Иванович! Счастлив видеть крепким и невредимым. — Они обнялись.
Раевский был ростом ниже Платова, но в плечах широк, крепкая, затянутая в мундир грудь. А спокойный взгляд и складки у губ выдавали сильный характер.
— Привёз, Матвей Иванович, пакет вам от императора.
Они сели за стол один против другого, учитель и ученик. Со стариковским нетерпением Платов бросал взгляд то на Раевского, то на засургученный пакет.
— Вчера довелось быть в Главной квартире, — начал Николай Николаевич, — вызвали по причине предстоящего наступления на Париж…
«А почему же меня обошли вниманием?» — больно кольнула затаённая догадка.
— …Был у императора, докладывал о делах. Когда уходил, он повелел доставить для вас сей пакет. Вот он.
С трудом сдерживая волнение, Платов распечатал пакет. Предчувствие недоброго его не обмануло. Император повелевал сдать командование отрядом Кайсарову, самому же прибыть в Главную квартиру.
Прочитал дважды, неторопливо сложил бумагу.
— Ну что ж, я этого ждал, — сказал, стараясь придать голосу твёрдость. — Надобно только попрощаться с полками…