— Вот вы и пригласите к себе Елизавету Петровну. Пусть погостит, — прежде чем перевести слова, подала мысль Дарья Христофоровна.
— Почему бы не пригласить? Гостям мы завсегда рады.
— О-о, благодарю, благодарю! — восторженно ответила гостья.
Следуя строгим правилам, она в доме не задержалась, раскланявшись, удалилась.
— Ну и как вы её находите? — проявила любопытство хозяйка. — Правда, милая женщина?..
— Приятная, — ответил он.
Вечером Матвей Иванович долго думал о новой знакомой. Пытался представить, как он появится с ней на Дону и как её встретят дочери да невестки. Зятьев и сыновей он в счёт не брал: мужчины поймут его.
Через неделю, когда визит завершался и все готовились к отъезду, он заболел.
Ливен успокоил: Матвей Иванович уедет позже, а до выздоровления с ним остаётся Виллие.
В тот же день его навестила Дарья Христофоровна с Элизабет. Посидев немного, ушла, оставив у постели больного приятельницу.
Достав из сумочки клубок шерсти и спицы, Елизавета Петровна принялась вязать. Руки её легко и быстро ходили, и почему-то Матвею Ивановичу казалось, что они схожи с руками покойной Марфы Дмитриевны.
— Вам, наверное, скучно у больного сидеть?
Он сказал по-русски, однако она поняла, улыбнулась, положила руку на лоб.
— Ничего, всё будет хорошо, — ответила по-английски, и Матвей Иванович тоже её понял…
Вскоре он выздоровел.
По нешироким сходням Платов поднялся вместе с Елизаветой Петровной на судно. Моложавый русский капитан лихо вскинул руку, во весь голос отрапортовал. В строю стояли загорелые, широкогрудые, один к одному матросы, свои, русские. И на мачте вился русский флаг.
— Разрешите сняться с якоря? — спросил капитан.
— Конечно, братец. И чем скорей, тем лучше. Загромыхала цепь, засуетились матросы. Тяжёлые паруса ожили, фрегат дрогнул, и за бортом побежала волна.
С берега донеслись залпы салюта, в ответ на корабле рявкнули орудия.
— Посмотрите-ка, Матвей Иванович!.. Да не туда. — Рядом стоял доктор Виллие, указывал на большой корабль, вдоль борта которого замерли английские моряки в черно-белой форме.
— Что это? Опять почести… Надоело, право.
— Да ведь это же тот самый корабль. Команда честь вам отдаёт. Видите, на борту написано: «Граф Платов»?
Две недели назад его повезли на верфь, сказали, что будут спускать со стапелей на воду новый корабль, а он будет при сем в качестве почётного гостя.
На верфи толпился народ, опять были рукоплескания, приветствия. Его попросили, чтобы выбил молотком клин из-под доски. Когда Матвей Иванович это сделал, судно под ликующие крики заскользило по направляющим брусьям и тяжело осело на воду. И тогда он прочитал выведенное на борту: «Граф Платов».
Теперь они плыли мимо корабля, названного его именем…
На носу было ветрено и зябко. Невысокий, толстенький доктор передёрнул плечами:
— Бр-р, холодно…
— А что, Яков Васильевич, не принять ли согревательного?
— Не откажусь.
Матрос с щегольскими усиками услужливо подал им на подносе две стопки.
— За счастливое возвращение, — сказал Матвей Иванович.
— За ваши успехи, дорогой граф, — ответил доктор.
После убытия Матвея Ивановича из Англии, 8 июля в Лондоне состоялось общее заседание муниципалитета. На нём решили: «В ознаменование живейших чувствований, коими сей муниципалитет одушевлён, и глубокими признаниями его блистательного дарования, высокости духа и непоколебимого мужества, оказанными в продолжение долговременной войны, предпринятой для утверждения мира, тишины и благоденствия Европы, поднести атаману графу Платову саблю».
Над почётным даром работали лучшие английские мастера. На одной стороне эфеса они изобразили на эмали герб Великобританского и Ирландского королевств, на другой — платовский вензель. Верх эфеса украсили алмазами, на ножнах отобразили сцены сражения, в которых он принимал участие. На самом же лезвии вывели текст постановления муниципалитета.
Саблю вручил Платову находящийся во Франции английский фельдмаршал Веллингтон[10]. На следующий день Матвей Иванович послал ему ответ:
«Приемля сей отличный и весьма лестный для меня знак с чувством истинной признательности, я не могу, однако же, отнести прямо к себе всю приписываемую мне оным славу. Но, видя из сего искренность и доброжелательство, коими великая и знаменитая достоинствами своими нация почтила меня свыше заслуг моих во время бытности моей в Лондоне, чту себя счастливейшим, что судьба дозволила мне участвовать в столь блистательнейшей для всей Европы эпохе, протёкшей в последние три года…»
Ныне сабля эта находится в Новочеркасске, в Музее истории донского казачества.
Глава 9ВОЗВРАЩЕНИЕ
Не счесть, сколько в жизни было возвращений и встреч с Доном. Казалось бы, Платов к этому привык. Но нет!
С необъяснимым чувством волнения Матвей Иванович подъезжал к родному краю. В последний раз он здесь был весной 1810 года, после того как заболел в Молдавии и его откомандировали из армии. Пробыл всего три месяца, а потом поехал в Петербург — оттуда поступил вызов. Там его окончательно вылечил всемогущий доктор Виллие.
Четыре года прошло с той поры. Да какие годы!..
Он сидел в экипаже и жадно смотрел на раскинувшуюся пред ним степную даль, на плывущие редкие облака и далёкий горизонт.
Рядом, на месте адъютанта, расположилась Елизавета Петровна. Она оказалась мягкой и доброй женщиной с большим чувством такта. Не досаждая навязчивостью, вовремя угадывала его желания и незаметно делала то, что вызывало у него благодарность.
За короткое время, не зная ни слова по-русски (как, впрочем, он по-английски), они научились хорошо понимать друг друга.
Брак они оформили в Англии, выправив в посольстве нужные бумаги.
— Счастья вам долгого, — пожелали Ливены, провожая их в Россию.
С того дня прошло уже более года. И вот Платов уже на Дону…
За лето степь выгорела, пожелтела, и хотя было жарко, однако замечалось едва приметное дыхание осени. В горячем, с лёгкой пыльцой воздухе чувствовался запах полыни, конского пота и ещё чего-то знакомого с детства, родного, тёплого…
По сухой, отвердевшей земле мерно постукивали конские копыта. Изредка возница причмокивал, подгоняя лошадей, да свистел кнут.
Дорога разветвилась, и возница направил было коней налево, по наезженной дороге, но Матвей Иванович остановил его:
— Возьми-ка, станичник, правей.
— Так то ж на хутор…
— А мы до него не доедем. Поезжай, поезжай!
Экипаж вкатил на гребень горки, и взору вдруг открылся Дон. Он голубел широкой лентой, с жёлтой каймой песка, а на другом берегу тянулся волнистый крутояр с широкой, поросшей кустарником лощиной» сбегавшей к самой воде.
— Дон! — указал Платов в окно.
— Дон? — повторила Елизавета Петровна. Матвей Иванович вышел из экипажа, приблизился к реке. Накатила волна, дохнула влажной свежестью.
— Здравствуй, Дон-батюшка! — произнёс он и низко поклонился. — Здравствуй, кормилец…
Он смотрел на речной простор, на глаза сама собой набежала туманная дымка, застилая и пляж, и реку, и крутояр противоположного берега.
Ему было хорошо и грустно. Хотя и давило сознание, что вот он, старик уже, вернулся и это, наверное, его последнее возвращение…
Вдали показался верховой, спеша к экипажу.
— Ваше превосходительство! Там собралась вся станица. Встречать вас!
Где-то левей, за излучиной, находилась станица Казанская. С неё начиналась земля Войска Донского.
— Поезжай, станичник, передай, что я сейчас буду. А это тебе за добрую встречу да приветливые слова. — Матвей Иванович одарил счастливого казака золотой монетой.
— Рад стараться! Превеликая вам благодарность! — крикнул тот и, хлестнув коня, поскакал назад.
У окраины Казанской гудела толпа. Экипаж окружили, лезли на подножки, чтобы посмотреть на знаменитого атаман, коснуться его.
Дюжие казаки с трудом оттеснили любопытных, освободили место, чтобы атаман ступил на землю.
От собора выступила толпа стариков с крестами и медалями на чекменях. Передний нёс на расшитом холщовом полотенце пышный каравай.
— Прими, атаман наш и граф, низкий поклон за проявленные ратные доблести. Спасибо за удаль твою и храбрость, за то, что в лихих сражениях вёл сыновей наших и внуков к победе и славе и оберегал от рока злого. Прими хлеб-соль от казаков станицы.
Ударили в колокола, и в небе поплыл торжественный звон…
На станичной площади была построена полусотня верховых казаков, и молодцеватый есаул, лихо вскинув саблю, отрапортовал:
— Почётный караул от Войска Донского встречает Вас, доблестного атамана, на родной земле и имеет целью сопровождать ваше сиятельство до славного Нового Черкасска.
Улучив момент, Матвей Иванович спросил есаула, кто выслал полусотню.
— Повелел наказной атаман, генерал Денисов.
«Спасибо тебе, Андриан Карпович, — мысленно поблагодарил польщённый Платов. До него дошли слухи, будто бы он, Платов, умышленно оставил в Новом Черкасске храброго генерала Денисова вместо себя, чтобы тот не заслонил в сражениях его славы, и потому Денисов будто бы на него в обиде. — Спасибо, Андриан…»
Вечером он услышал знакомую с детства песню. Пели казачки, изливая горе:
Как и всё-то полки с моря домой идут,
А мово-то друга милого коня ведут,
А на коне-то лежит седельце черкасское,
На седелечке лежит подушка козловая,
Во подушечке лежит рубашечка белая.
Матвей Иванович слушал песню и мысленно представлял не только поющих в скорби казачек, но и картину встречи возвращавшегося с дальнего похода казачьего полка, и коня в подворье, хозяин которого остался лежать на чужбине…
Не чистым-то чисто рубашечка вымыта,