По приставленным к стенам лестницам взбирались казаки Платова. В его подчинении тысяча человек, остальные двести — на конях, в резерве.
— Давай быстрей! Не мешкай! — кричали нижние. Но те, кто находился наверху лестниц, и без того торопились. По ним стреляли из амбразур выступающей справа башни.
— Подоспело и наше время, — сказал Платов и широким шагом побежал к ближней лестнице. Оттеснив очередных, он проворно стал взбираться.
— Я здесь! — подал голос его ординарец, стараясь не отстать от начальника.
А за стеной кипел бой: смельчаки-охотники и казаки схватились с турками врукопашную. Слышались крики, команды, ружейные выстрелы, поблизости рвались ядра. Хотя и медленно, казаки все же теснили турок от стены к кривым улочкам.
Едва Платов выбрался на стену, как у самого уха просвистела пуля. Не раздумывая, он спрыгнул с высоты на землю. Не удержавшись, упал на бок. Тут же вскочил, прихрамывая, побежал к дерущимся в первой цепи.
Увидев его, казаки ободрились, стали действовать уверенней.
— Тесни, браты! Тесни супостата!
— Поосторожней, ваше превосходительство! Сюда, в укрытие, — подсказывал ординарец.
Но разгоряченного командира подмывало вломиться в гущу дерущихся. Он не замечал ни двадцатиградусного мороза, ни острого, секущего кожу ветра, ни боли в лодыжке.
Десятку дюжих казаков удалось ворваться на орудийную позицию и там схватиться с артиллеристами. Те отбивались лопатами, банниками[4], ломами. У одного казака саблю выбили из рук, но он не растерялся: выхватил из-за пояса пистолет, рукояткой проломил турку голову, банник оказался у него.
— Бей, Митюха! Круши их!
Турецкий офицер выстрелил в казака. Пуля угодила в щеку. Качнувшись, казак устоял на ногах, промычал несуразное, выплюнул вместе с зубами кровавый шматок. По подбородку, по шее текла кровь.
Двое рассеченных саблями турок лежали у орудий. Казаки же, цепко ухватив колеса, разворачивали пушку в сторону противника.
— Садани, Иван!
— Сейчас… сейчас… — приговаривал тот, суетясь у пушки. — Сейчас…
Он поднес фитиль, и орудие, прогремев, откатилось назад, сбив зазевавшегося казака, Ядро угодило в стену, выбило дымное облако и град камней.
С соседней улицы к казакам подоспели егеря из колонны генерала Кутузова. Как и казаки Платова, они тоже наступали в направлении дворца сераскера. Зажатые с двух сторон, турки рассыпались на разрозненные группы и ожесточенно сопротивлялись.
Платову с казаками удалось первому ворваться во дворец, где засел Хусейн-паша с остатками гарнизона. Крепкий, с крашеной бородой сераскер сражался вместе с янычарами. Одному казаку удалось пробиться к нему, он уже было занес саблю, чтобы рубануть по голове с зеленой чалмой.
— Не тронь! Взять живым! — приказал Платов. По сверкавшему на чалме бриллианту он догадался, кто перед ним.
Пленных обезоружили, вывели на площадь. Подошел раскрасневшийся на морозе Кутузов. Тут же показалась и свита во главе с Потемкиным.
— Ваша светлость, — поспешил к нему Кутузов, — пред вами пленный комендант крепости сераскер Хусейн-паша.
— Где он?
— А вот, в зеленой чалме.
Потемкин уставился сверху, с седла, на турка.
— Это по твоей милости столько пролито крови! Посмотри, сколько убиенных! — указал на лежащие вокруг трупы.
— Молчи, начальник! Каждый из нас выполнял свой долг, — ответил Хусейн-паша. — А за пролитую мусульманами кровь я отвечу перед аллахом.
Штурм крепости продолжался менее двух часов. Было захвачено около четырех тысяч пленных, 323 пушки и мортиры, 180 знамен. Матвей Платов удостоился первого ордена Георгия.
А вскоре его полки перебросили в Валахию, и там опять им пришлось действовать бок о бок с солдатами корпуса Михаила Илларионовича Кутузова.
13 сентября 1789 года произошло сражение у Каушан. Оно было непродолжительным, но кровопролитным. Подойдя к селению, Платов с высоты обозрел местность, расположение неприятеля и тотчас принял решение.
— Атаковать незамедлительно! — и повел полки в атаку. Никак не ожидавший такой стремительности, неприятель в панике бежал. Преследуя его, казаки захватили сто шестьдесят пленных, три орудия, два турецких знамени. В плен угодил и сам трехбунчужный паша Зейнал-Гассан, анатолийский бей.
Узнав о столь блистательной победе, всесильный Потемкин, являвшийся президентом Военной коллегии, произвел Платова в чин бригадира и назначил походным атаманом Войска Донского.
Овладев Каушанами, казачий отряд устремился к крепости на Днестре Паланке. И так же с ходу овладел ею. Путь лежал к Аккерману. Поутру 28 сентября платовцы ворвались в Аккерман с такой стремительностью, что, казалось, неприятель преднамеренно распахнул перед ними ворота города. Повсюду на окнах домов население выбрасывало белые полотнища.
Платов с помощниками находился в полуверсте от города, когда прискакал гонец атаманского полка. С трудом сдерживая разгоряченного коня, доложил:
— Город наш! Турок убег! За ним аж пыль столбом! Наши пустились в догонку…
«Быстрота, натиск, глазомер», — вспомнил бригадир правило Суворова и пришпорил норовистого жеребца.
— За мной, мар-рш!
Измаил
Вот уже третий месяц как русские войска топчутся у измаильской крепости и не могут ее одолеть. Дважды пытались штурмовать — и безуспешно. Пробовали пойти на уговоры, но опытный сераскер Айдос Мехмет-паша ответил решительным отказом. С высоты восьмисаженной крепостной стены турки издевательски горланили обидное, палили в приближавшихся к крепости смельчаков.
Расположенная на крутом берегу и защищенная с тыла Килийским рукавом Дуная, крепость имела мощные редуты, крутой, до шести саженей высоты вал, перед ним ров в десять саженей ширины и более шести глубины. Крепость оборонял гарнизон в тридцать пять тысяч человек при двухстах шестидесяти орудиях.
Главнокомандующий Екатеринославской армией светлейший князь Григорий Потемкин неистовствовал в своих Бендерах.
— Да разве эти индюки смогут что-либо сделать! Им бы только чины да ордена!
Огромный, с черной повязкой на глазу, в накинутом поверх белья халате, он вышагивал по кабинету, размахивая полученным из Измаила письмом. Находившиеся там генералы самочинно приняли решение уйти из-под крепости на зимние квартиры. Объясняли, что много больных, в войсках уныние, нет провианта, да и сил для штурма недостаточно. С запоздалым уведомлением, сняв осаду, войска уже начали отход.
— Уйти-то уйдут, а как потом нам придется умаливать пыл Пруссии да Франции? И матушка нетерпелива в настойчивости!
В ходе войны с турками русской армии удалось овладеть расположенными недалеко от Дуная крепостями Тульча, Исакча, Килия. Гребная флотилия де Рибаса вытеснила неприятеля с широкого устья реки. Почти вся огромная территория очищена от врага. И только Измаил с его первоклассной крепостью, построенной французскими инженерами, как бельмо в глазу. Крепость стоит на пути русской армии в Добруджу. Боеприпасов в ней изобилие, провианту хватит до весны. Потому-то и неуступчивы турки в начавшихся переговорах в Журжево, отвергают разумные условия, выдвигают свои, лишь бы выиграть время. А императрица требует заключения мира, невозможного, пока не взят Измаил.
Испив квасу, светлейший продолжал извергать хулу на генералов. Если бы под Измаилом не сидел бы его двоюродный братец Сашка Самойлов да родной племяш Павел Потемкин, он бы показал всем, как без согласия принимать решение! В порошок стер бы!
— Пиши ордер! — сказал он дежурному генералу и стал диктовать: — Предприятие по овладению турецкой крепостью Измаил перепоручить генерал-аншефу Суворову. Упомянутому срочно поспешить для принятия всех частей под свою команду. Записал?.. А этим индюкам немедленно послать депешу, чтоб войска поворотить назад!
Подписав ордер, Потемкин подумал, что для Суворова, кроме ордера, надобно послать от себя письмо: старик не без каприза.
— Дай-ка перо! Присовокуплю к ордеру собственноручное.
Перо не писало. Потемкин почесал им в голове, макнул в пузырек с чернилами. «Измаил остается гнездом неприятеля. И хотя сообщение прервано через флотилию, но все же он вяжет руки для предприятий дальних, моя надежда на Бога и на Вашу храбрость. Поспеши, мой милостивый друг! По моему ордеру к тебе присутствие там лично твое соединит все части. Много тамо разночинных генералов, а из того выходит всегда некоторый род сейма нерешительного. Рибас будет Вам во всем на помогу и по предприимчивости, и усердию; будешь доволен и Кутузовым; огляди все и распоряди, и, помолясь Богу, предпринимайте. Есть слабые места, лишь бы дружно шли».
Получив ордер и письмо, Суворов в тот же день выехал из Галаца. 2 декабря он был уже на месте, тотчас приказал вызвать генерала Кутузова, бригадира Платова, адмирала де Рибаса.
— Когда ж Александр Васильевич прибыл? — справился у примчавшегося офицера Платов.
— А только что. Сел обедать, а меня за вами выслал.
— Ах, неугомонная душа! — произнес Матвей Иванович и стал спешно натягивать сапоги. — Ну, он встряхнет всем душу! Заставит вертеться! Он-то от крепости не отступит.
Суворов расположился вместе с денщиком Прошкой и ординарцем казаком Прохором Дубасовым в хате-мазанке. Облаченный в легкий канифасный кафтан, Александр Васильевич сидел за столом и что-то говорил Кутузову.
— А вот и Платов! — сказал он так, будто видел вошедшего не далее, как вчера. Бригадир почти касался шапкой потолка. — Ты садись, садись, — и указал на табурет.
Матвей Иванович сел, прислушался к разговору.
— От штурма нам никак не уйти. За крепость будем драться, — говорил Суворов. — Надо, чтобы каждый солдат и казак, не говоря уж об офицерах, прониклись сей мыслью. А по сему надобно построить подалее от Измаила нечто подобное рва да крепостной стены и учить на них штурму. И заготовить поболее фашин да лестниц. Учить настойчиво, без послаблений. Не бояться недовольных мыслей да поту солдатского и офицерского. Больше поту, меньше прольется крови. И еще о чем думаю да что потребую: укомплектовать маломощные роты, особливо те, что первыми пойдут на штурм. Подвезти к орудиям заряды. Главное же — внушить солдатам и офицерам чрез учебу да дела спорые дух уверенности в успех.