аки не один день патрулировал, поэтому я спрямлял путь, где это было можно. Есть! Увидел! Вот двое рысят, явно не торопясь, о чем-то разговаривают, размахивая руками. Я хлестанул лошадь – до татар было уже метров пятьдесят. В том, что это татары, сомнения не было. Низкорослые мохнатые лошадки, седла без стремян, воины с луками в татарских колчанах, короткие копья с бунчуками. Кафтаны цивильные – ну так они могли надеть награбленное. Надо бить.
Выхватил из ножен саблю, но и татары заметили погоню. Оба всадника рванули вперед, потом разделились и начали меня обходить с двух сторон. Из луков не стреляли – то ли хотели взять живым наглого московита, то ли колчаны были уже пусты. Я выхватил из-за пояса нож и перехватил его в левую руку. Когда сблизился с первым противником на расстояние броска, с силой метнул нож. Татарин даже не успел взмахнуть саблей. Сзади нарастал топот копыт, я рванул поводья, разворачивая лошадь. Сблизились, и я ударил первым. Татарин мгновенно поднял щит и закрылся им – только искры полетели от железного умбона после удара моей сабли. Пока я развернул коня, татарин уже держал в руке копье. Плохо, для меня плохо не дотянуться мне саблей до него, копье длиннее. Да и судя по тому, как он быстро и ловко обращается с оружием, крымчак – воин опытный. Не он ли сразил Петра? Неопытный противник сделать этого не смог бы – я видел Петра в бою, я знал его возможности.
От атаки пришлось отказаться, я лишь сымитировал ее, проскакав близко, но вне досягаемости копья, и развернулся снова. Но и для меня эта имитация оказалась полезной, мне удалось разглядеть, что колчан для стрел пустой. Поизрасходовал, видимо, в набеге. Так вот почему он обороняется копьем, не вытаскивая лук – основное татарское оружие для дальнего боя. Копье хорошо для конных атак, а в ближнем бою оно не слишком маневренно из-за веса и длины.
Солнце уже коснулось земли краем диска. Еще полчаса – и стемнеет, времени у меня немного. В темноте запросто можно и напороться на копье. Ну, такого удовольствия татарину доставить мне бы не хотелось. Что предпринять? Лошадь встала, татарин не отводил от меня злобно поблескивающих глаз. Будем брать измором, учитывая, что уложиться мне надо в полчаса.
Я снова ринулся в атаку, явно беря курс к правому боку крымчака, и, когда уже морда лошади была совсем рядом и рожон копья должен был ударить меня в грудь, неожиданно для него спрыгнул с коня и полоснул татарина по ноге. Я его зацепил, он же не успел перевести копье справа налево. Вот так и надо.
Несколько ран, перевязаться я ему времени не дам, изойдет кровью – и он мой. Так часто поступают, когда противник закован в броню и пробить ее саблей или мечом невозможно, тогда бьют в слабо защищенные места – руки, ноги, и враг слабеет от кровопотери. Хоть у крымчака и нет брони, но копье – проклятое копье! – оно длиннее моей сабли.
Татарин победно ухмыльнулся. Как же – он на лошади, а я пеший. В голове сразу мелькнуло – лошадь. Жалко животину, но выбора нет. Противник мой снова бросился в атаку. Когда он уже был рядом, я перекатом ушел влево от татарина и ударил татарскую лошадь в бок. Коняга захрипела, ноги ее подогнулись, и животное упало на бок. Но ловок, опытен оказался крымчак. Лошадь еще не успела упасть, как противник уже стоял на земле, расставив кривоватые ноги. Так, по крайней мере уже не умчится.
У татарина все равно преимущество в виде копья. Но по ноге его обильно струилась кровь, штанина и сапог уже красные. Эх, мне бы еще времени немного, ослаб бы крымчак, да солнце уже наполовину своим диском ушло за горизонт. От силы у меня минут десять-пятнадцать.
Татарин это тоже понял, стоял почти неподвижно, экономя силы и в конечном итоге сберегая жизнь. Ага, попробую его спровоцировать. Левой рукой я вытащил маленький нож, подошел поближе и резко бросил в него клинок. Татарин успел заметить мой бросок и сверкнувшее лезвие и поднял щит, на мгновение потеряв меня из виду. То, что надо.
Кончиком сабли я резанул его по правой руке, что держала копье. Крымчак вскрикнул от неожиданной боли и выронил копье. Но молодец, надо отдать врагу должное. Бросил на землю щит и вырвал из ножен левой рукой саблю. По-моему, левой рукой он тоже владел неплохо, судя по тому, как ловко саблею вертел. Кровопотеря все-таки начала сказываться, татарин покачнулся, оперся на саблю. Ртом он жадно хватал воздух, облизывая пересохшие губы. Понял уже, нутром учуял, что не уйти с такими ранами, да еще и без лошади. Без лошади в степи степняк – ничто.
От убитой лошади уже тянулась длинная тень, стала сереть, и мелкие предметы теряли свою четкость. Надо с ним кончать, времени просто нет, как нет и жалости к нему. Он Петра убил, сотоварища моего, и, судя по умению, не один русский воин из-за него лег в мать сыру землю.
Татарин уже не размахивал саблей, а устало на нее опирался, поворачивая в мою сторону лишь голову.
Постой, постой, пусть кровушка еще вытечет, несколько минут у меня еще есть. И лишь увидев, что солнце уже уходит за горизонт, я снова ринулся в атаку.
Я описывал круги вокруг крымчака, держась совсем рядом. Татарин просто устал и ослаб из-за потери крови и в какой-то момент оказался ко мне правым, незащищенным боком. Тут я и уколол его саблей в грудь. Он еще попытался на последнем издыхании взмахнуть саблей, но рука уже не слушалась – сабля упала на землю, слабо звякнув о мой нож. Татарин секунду еще постоял, закрыв глаза, и рухнул. По тому, как он упал, я понял, что он мертв. Раненый, даже тяжело, падает совсем не так.
Опустившись на землю, я перевел дух. Я тоже здорово устал. Подобрал нож, вытер саблю об одежду убитого, вбросил ее в ножны. Все, отмщение свершилось. И в этот момент стемнело. Успел. Вот только в темноте не видно, куда двигаться. Где та изба, в которой лежит Петр? Решил переночевать здесь. Свистнув, подозвал своего коня.
Перерезал подпругу на убитом коне, снял седло и, отойдя немного в сторону, улегся на пыльную землю, подложив под голову седло. Ничего, мне не привыкать к аскетическим условиям ночлега, лишь бы дождя не было. Поводья своего коня привязал к своей ноге.
Сон сморил сразу же, лишь только я прилег, – слишком много событий произошло за один день, слишком много потрачено сил – физических и моральных.
Разбудило меня солнце. Его лучи светили прямо в глаза. Тело ныло, как побитое, но вставать надо было. За неимением воды потер лицо руками, отогнав остатки сна, и поднялся в седло. Через некоторое время впереди показалась обезлюдевшая деревенька и изба с телом Петра.
В сарае я отыскал деревянную лопату и кирку. За околицей было маленькое кладбище, там я и вырыл неглубокую могилу. Обмыв тело Петра, достал из его сумки чистую одежду, переодел, замотал в найденную в избе холстину. Еле донес до могилы – тяжел оказался Петр. Опустил, засыпал, за неимением священника сам прочитал короткую молитву. Присев у изголовья, достал баклажку с вином, помянул. Скромные получились поминки, но так уж вышло. Жаль Петра. Надежный товарищ и хороший боец был, не раз выручал меня в трудных ситуациях. Трудно будет без него. К новому напарнику придется долго притираться – да и будет ли он, тот напарник? Вот почему так: был рядом человек – молчаливый, надежный, верный, к нему привыкаешь, а остро ощущаешь, что потерял, когда уже вернуть назад ничего нельзя. Несправедливо. От выпитого на пустой желудок вина слегка развезло. Покачиваясь, я вернулся в избу. Вещи Петра собирать не пришлось, все было в небольшой переметной суме. Ба! Да я же совсем забыл о лошади Петра! Цела ли она, не увели ли ее татары?
Выскочив из избы, я пробежал к конюшне. Цела! Вот он – вороной Петра. Не успели татары забрать, а может быть, уходили после боя второпях, опасаясь, что рядом где-то русские войска. Я засыпал овса в кормушку, напоил коней. Оседлав, погрузил свои и Петра вещи на вороного. Ну, с Богом!
Я ехал не спеша – чего уж теперь торопиться? Враг от Тулы отброшен, ушел на юг, в свое логово. Не скоро оправится эта земля от набега. Где набраться ей смелых землепашцев, способных сеять и жать почти на границе с Диким Полем? Вот и ехал я мимо обезлюдевших деревень, мимо неубранных полей ржи, репы, капусты. Сколько добра поклюют птицы, уйдет под снег и сгниет? Сердце кровью обливалось, и не радовали красивые пейзажи вокруг.
Добирался я до Тулы два дня, и за это время никого не видел, только встречали лаем собаки в редких деревнях. Лишь уже недалеко от Тулы, пересекши вброд Упу, наткнулся на конный разъезд. Меня узнали, обступив, стали расспрашивать – где был, что видел? Обрадовав их известием, что татары двинулись на юг, а не пошли грабить маленькие городки, я въехал в город, местами разрушенный, в котором уже хлопотали горожане, добрался до кремля. Найдя воеводу, обстоятельно рассказал об отступлении татар, не умолчал и о потере своего боевого товарища.
– Отдыхай да отъедайся, через седьмицу снова на заставу пойдете – она нам нужна, как никогда, – ответствовал воевода.
Отдыхать так отдыхать, по поговорке – солдат спит, служба идет. Направившись по знакомому адресу постоялого двора, я немало удивился – на месте гостеприимного заведения лежали лишь головешки. М-да, народу в Туле прибавилось, учитывая беженцев и вновь прибывших воинов, а домов стало меньше. Местами выгорели целые кварталы. Жители уже вовсю стучали топорами, ставя новые срубы изб, но это у кого деньги были. Все стоило денег – как, впрочем, и сейчас.
Уже хотелось кушать, но что-то не мог я вот так, в разрушенном городе, сильно изменившемся, найти даже харчевню. Улицы местами были вообще непроезжими из-за завалов, коими жители пытались сдержать удар конницы. А кое-где валялись бревна от разрушенных домов.
В крепости оставались лишь княжьи дружинники, что прибыли на подмогу. Все же прочие – стрельцы, ополченцы – располагались в городе, кто где придется. Воевода положил на горожан тягло: от каждой улицы, с каждого конца одна повозка с возничим и двое мастеровых – для укрепления местами разрушенных стен кремля. Короче – лишних или праздношатающихся в городе не было. Пока я был в дороге, город очистили от трупов. Своих – отпев, схоронили, а татарские трупы частью сожгли, частью побросали в реку. Были и пленные, но то – забота воеводы да князя.