Так и решили: снять осаду и переправляться у Галаца за Дунай.
7 мая отошли русские от Браилова, ушли за Серет и стали у Сербешти.
Турецкий паша, оборонявший Браилов, обрадовался, собрал всю свою конницу, поскакал преследовать, напал на арьергард. Казаки его шесть верст заманивали. Припотели под турками кони, стали приставать, вымотались. Тут Платов из засады налетел. Схватились, закрутились, задрались… Увидели турки, что другие казачьи полки наперехват идут, от Браилова хотят отрезать, повернули коней.
Нагнал их Платов на бывшую русскую стоянку, на место лагеря. Наскочили турки на мореных лошадях на коновязи, стали проваливаться в выгребные ямы. Повалились, ломая ноги, лошади, покатились по земле всадники… Немногие прорвались и в крепости скрылись. Привезли казаки и бросили Платову под ноги трехбунчужное знамя, пленных пригнали. Больше турки из Браилова не совались.
Вышли к Дунаю. Нет переправы. На Дунае разлив, половодье. Верст на 25–30 все водой покрыто. Остановились.
Стал Прозоровский царю писать про разлив, про то, что опасно переходить, оставляя за собой невзятые крепости и враждебную Австрию.
К австрийцам фельдмаршал последнее время относился с огромным уважением. Восхваляемая прусская армия, которой князь Александр Александрович искренне восхищался, развалилась, не выдержав первой генеральной баталии. Австрийцы же беспрерывно на протяжении многих лет вели войну с французами, терпели поражения, сдавали столицу, но при первом удобном случае снова брались за оружие против Бонапарта. Все это не могло не вызывать уважения престарелого воина; мадьярскую же конницу он вообще почитал лучшей в мире.
Сомнения фельдмаршала — а вдруг австрийцы разобьют Наполеона и ударят ему (Прозоровскому) в спину, — Император Александр получил одновременно с известием, что французы повторно заняли Вену (первый раз они занимали ее в 1805 году).
— Немедленно переправляться через Дунай! Немедленно! — настаивал Император.
Князь Трубецкой лично был направлен в Молдавскую армию с этим Императорским повелением.
Однако из-за разлива Дуная мост все еще не был готов. Денисов, Николай Иловайский и Дмитрий Кутейников переправлялись за Дунай, вели разведку, отгоняли скот, разоряли татарские поселения. Один раз перехватили курьера от визиря в Браилов. Сам Платов с казаками опустошал браиловские окрестности, наездничал.
Турки, прикрытые Дунаем, взялись за сербов. Те побежали в австрийские владения. Прозоровский им не помогал, рекомендовал вести партизанскую войну. Наконец, Исаев с шестью батальонами, пятью сотнями пандуров и двумя казачьими полками поддержал сербов и напал на город Кладово, но был отбит и ушел за Дунай.
Прозоровский все время болел от неудач, теперь и вовсе стал угасать. Все военные начальники, оберегая слабое здоровье командующего, стали обращаться к Кутузову за советами — и просто так. Прозоровский отнесся к этому ревниво, стал в противовес Кутузову выдвигать следующего по старшинству Платова, а на Кутузова жаловаться царю: вот, мол, порочит Кутузов его действия, помехой стал, отзовите его, Ваше Величество!..
Государь все видел и помнил: Прозоровского знал как сторонника антифранцузской партии, Кутузову не мог простить поведения под Аустерлицем. Написал Государь два рескрипта: первый — отозвать Кутузова на место Римского-Корсакова в Литву военным губернатором, второй — оставить в княжествах командовать резервным корпусом. Оба рескрипта отослал Прозоровскому на его усмотрение. Прозоровский, не медля ни минуты, спровадил Кутузова в Литву. Но ка к только тот уехал, командующий, лишившись умного советника, вообще заболел. Стал проситься в отставку, а князь Голицын пускай его сменит.
Царь послал в Молдавскую армию особо прославившегося в Финляндии князя Багратиона. А Прозоровскому послал два рескрипта на усмотрение: первый — если болен, сдать армию Багратиону, второй — если здоров, командовать самому, а Багратиона с корпусом послать за Дунай.
28 июля князь Петр Иванович Багратион прибыл в Галац, в главную квартиру, где уже девять дней ожидал его готовый мост через Дунай, а главнокомандующий вручил рескрипт о назначении командующим главным корпусом, то есть на место Кутузова.
На вопрос, почему не начали переправу, Прозоровский указал на непроходимый камыш на той стороне реки. Отчего не срубили? Будет еще хуже — под камышом вода, болота, ни одна телега не пройдет, не то что пушки.
— Хорошо, Отправить полк драгун утаптывать оный камыш!..
Отправили. Три дня драгуны, изматывая лошадей, ездили по болотам, уминая растительность, чтоб лежала сплошным покровом.
Старшие начальники были на своих местах. Влюбленный Милорадович веселился в Бухаресте, «и редкий день не было праздника, которые он делал сам и других заставлял делать для забавы своей любезной», — вспоминал приехавший инспектировать конную артиллерию генерал-майор Ермолов. «Я жил очень весело, бывал на праздниках, ездил на гуляния, выслушивал рассказы его о победах и между прочим о сражении при Обилещти», — писал Ермолов. Это сражение Ермолова особенно интересовало, так как за него Милорадович получил Георгия 2-й степени. «Я, узнавши о движении неприятеля, — простодушно рассказал ему Милорадович, — пошел навстречу; по слухам был он в числе 16 000 человек; я написал в реляции, что разбил 12 000, а их в самом деле было турок не более четырех тысяч человек». «Предприимчивость его в сем случае делает ему много чести!» — язвил Ермолов.
Матвей Иванович Платов менее пышно, но не менее обильно предавался возлияниям у Визирского брода — праздновал тезоименитство Ее Величества вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Писал он Императрице, что помимо 7 мая бил он турок 26 июня «и сего июля 19-го и 20 числа подрался, и слава богу удачно поразил его (неприятеля)».
«…Надеюсья что благословением Вашим, Всемилостивейшая Государыня, и впредь дела мои с неприятелем будут щасливы.
С днем тезоименитства Вашего Императорского Величества подданническим моим долгом обязываюсь поздравить Вас Всемилостивейшая Государыня! Я на возвратной пути с под Браилова хотя и в степи и без церкви, но принес теплые молитвы мои Господу Богу о здравии и благоденствии Вашего Величества, и вместе с походным войском в усугубление сердечных чувств подданничества нашего выпили за здравие Ваше, Всемилостивейшая Государыня! По стакану вина». Вино, видимо, и впрямь усугубило сердечные чувства, и закончил Платов письмо соответственно: «С подданническим благоговением моим повергаю себя к Освященнейшим Вашего Императорского Величества стопам.
Всемилостивейшая Государыня Вашего Императорского Величества всеподданнейший Матвей Платов».
27 июля, через 13 дней после постройки моста, когда все дороги наконец высохли, фельдмаршал князь Прозоровский отдал приказ переходить Дунай.
Первыми пошли казаки, свободно и легко, без сопротивления. Турок в чистом поле не было, сидели они по крепостям, подученные французами. Отряды Засса и Гартинга без боя заняли Исакчу и Тульчу, Платов — Бабадаг, и выпустил разъезды к Гирсову и Троянову Валу. Основные же силы, как и прежде, двинулись медленно, соблюдая все правила предосторожности. Наблюдавший эти передвижения Ермолов писал потом: «Войска делал и в марши не более 15 верст и редко употребляли на то и менее десяти часов, ибо устроенные в большие каре и в середине оных имея тяжелые обозы, медленно двигались они, по большей части без дорог. Фельдмаршал не переставал твердить, что он приучает войска к маневрам».
Багратион своей властью приказал переселять христианское население за Дунай с театра военных действий, к татарскому приставлять посты, скот у того и другого отбирать и распределять равномерно между корпусами. Пользуясь тем, что противника не видно, пытался он захватить больше пространства, чтоб легче было кормить изнуренную в голодном краю армию.
Войска его сразу полюбили, были здесь солдаты, что участвовали вместе с ним в Аустерлицкой компании. Теперь, после войны в Финляндии, откуда Багратион вернулся «полным генералом» — генералом от инфантерии, славным захватом Аландских островов, ждали от него новых подвигов, перелома в затянувшейся войне.
И князь Прозоровский, увидев все это, стал бояться Багратиона, как и Кутузова, и отправил его обратно, в Молдавию, командовать тыловыми войсками.
6 августа сам Прозоровский перешел на турецкий берег Дуная, но здесь почувствовал себя плохо и, направляя курьера в Санкт-Петербург, наказал ему: «Когда ты будешь представлен военному министру, а, может быть, и Государю, объяви, что я умираю. Меня в то время не будет уже свете. Рассказывай, что видел; лишнего не прибавляй».
Скончался Прозоровский 9 августа в лагере за Дунаем близ Мачина. До последней минуты сохранял память и сам по себе читал отходную молитву. Умер, надо сказать, достойно. В войсках был объявлен трехдневный траур.
Но для молодости нет авторитетов. Присутствовавший в то время в Молдавской армии Ермолов первым делом в мемуарах припомнил, что «отличный долголетием» фельдмаршал, «переселившийся в вечность, отправил вперед себя армию не менее той, каковую после себя оставил», намекая на массовую смертность солдат от болезней и изнурения во время командования Прозоровского против турок.
11 августа Багратион вернулся из резерва в главную квартиру, нашел там второй рескрипт Государя, который не был обнародован Прозоровским, и принял командование Молдавской армией.
Утомленные бездействием войска вздохнули: «Ну, теперь повоюем!»
Глава 18С БАГРАТИОНОМ ЗА ДУНАЕМ. РОССЕВАТО
Попетляв по Европе, перед тем, как влиться в Черное море, делает Дунай изгиб, забирает круто к северу. В этот выступ, обрамленный с трех сторон Дунаем и Черным морем, и вторглись летом 1809 года русские полки.
В Галаце, на самой северной вершине выступа, построили русские мост. Тяжелое осталось Багратиону «наследство»: крепости турецкие и на левом и на правом берегах Дуная. Примерно половину войск оставил он на левом берегу блокировать невзятые крепости. Сам осадил правобережную крепость Мачин, а Платова послал вверх по Дунаю, на юг, осадить и взять Гирсово.