— Ага! — сказал Багратион. — Они разделились! Теперь Хозрев наш!.. Завтра в полдень выступаем. Михаил Андреевич, Ваше Превосходительство! Вы с вверенным вам корпусом идете прямо, по большой дороге, проходите ущелье, минуете озеро и бьете неприятеля лобовой атакой в его лагере. По-суворовски!..
Красивый, с точеным лицом Милорадович, о храбрости и легкомыслии которого ходили легенды, подчеркнуто корректно склонил голову.
— Господин атаман! Ваше Превосходительство, Матвей Иванович! — голос Багратиона стал резок, а вся сухая мускулистая фигура сгорбилась, с выступающим горбатым носом походил он на хищную пищу. — Имеете вы выступить левее и атакой в правый фланг неприятеля прижать его к Дунаю.
Матвей Иванович также, как Милорадович, склонил голову.
— Нам мало разбить турок, — Багратион глядел Платову прямо в глаза. — Нам надо их уничтожить. Командиром авангарда вашего я назначаю генерал-майора Денисова 6-го. Его задача обойти турок и отрезать им путь отхода на Силистрию. Платов снова кивнул:
— С Богом, господа!
Это был первый бой, когда Платов, командуя регулярными (т. е. неказачьими) войсками, должен был встретить неприятеля в поле.
3 сентября пошли войска, чтоб сблизиться и ночью внезапно атаковать неприятеля. Двинулись суворовские ученики суворовским путем, только войск было побольше да турок раз в десять поменьше, чем тогда, при Суворове на Рымнике-речке.
Багратион, намереваясь бить турок по-настоящему, презрел личную неприязнь, в обход пустил человека надежного, генерал-майора Адриана Денисова. Платове Денисовым перед выступлением виделся, расспрашивал, как дела. Тот, выполняя платовский приказ (подчиняться Милорадовичу, но стоять отдельно), уже успел с Милорадовичем поцапаться. Считал Денисов, что Платов его специально подставил, насуплен был.
— Здоров ли? — спросил его Платов.
— Больше болен, чем здоров, — ответил Денисов, хотя все это время с турецкими передовыми удачливо перестреливался и в Дунае купался.
— Приказ Багратиона: идти тебе в авангарде, обойти турок слева и дорогу им перекрыть.
— Я помню…
— Пойдешь отдельно.
— Слушаюсь, Ваше Превосходительство, слушаюсь…
Ушел Денисов с шестью полками вперед.
За день и часть ночи прошли цепь гор и ущелья и вышли в долину. Справа светилось под луной озеро, за ним должен был стоять шедший отдельно Милорадович. Еще дальше — Дунай. Впереди краснели догоравшие костры турецкого лагеря.
Наступали тремя колоннами пехоты — шли те одна за другой, фланги прикрыл Платов кавалерией, драгунами и уланами.
Впереди наткнулись егеря на деревушку Кокирлен. Платов велел остановиться, в деревушку не заходить, чтоб не смешались на узких улочках. Объезжая колонны, напоминал: идти, как Прозоровский обучал — в каре, но стрелять бегло, передней шеренге на одно колено отнюдь не становиться… Пока же отдыхать, посидеть на обочине…
Меж дорогой, которая раздваивалась, и турецким лагерем щетинилась кустарником неровная долина. Турки стояли на цепи холмов. Слева мохнатым хребтом огромного животного выпирала лесистая возвышенность, как будто «зверь» этот рылся, подрывая подступавшие к Дунаю горы, и так и застыл; а на «хвосте» его, полого откинутом к самому Дунаю, и разместились турки всем табором.
Денисов ушел — ни звука, ни огонька. Как он хребтину перевалит? Не сбился бы, не налетел на турецкий лагерь раньше времени… Послал к нему Платов князя Мадатова:
— Укажешь ему моим именем, чтоб раньше времени не начинал, а шел бы вон на ту гору, остановился на ней и ждал, пока не начнем.
Тяжело и непривычно медленно разворачивать для боя пехоту. Это не казаки, которые в один миг рассыпятся, опять съедутся, вразброс налетят, вразброс уйдут…
Вернулся князь Мадатов:
— Денисов говорит, что «проводник» ему не нужен, не по обычаю, дескать. И на гору ту не пошел…
— Ты какую гору ему указал?
— Вон ту…
— Правильно, что не пошел, — вздохнул Платов. — Вертайся, скажи, что полк Сысоева я у него забираю, а сам он пусть станет во-он на ту гору и ждет моей атаки.
Шедший впереди с казаками Дмитрий Кутейников столкнулся с турками, и справа, у Милорадовича, стали стрелять. Там Павел Иловайский турок открывал.
— Нет, врасплох не взять. Ждут… Выходим на высоты и строим… как его, черта… ордер де баталь, — решил Платов. — Согласно диспозиции.
Согласно диспозиции, корпус его построился в три огромных каре. Впереди клином стали выстраиваться три егерских батальона, с ними — Донская батарея. По бокам уступом — бригады Бахметьева и Репнинского. Четыре батальона Репнинского — левое каре, четыре батальона Бахметьева — правое. Меж Бахметьевым и Репнинским, но позади егерей, стал с драгунами Фон дер Пален. Крайним слева должен был стать Чугуевский уланский полк, крайним справа — Атаманский.
В темноте, конечно, напутали много. Да и пехоту казаки ждать не стали. Карей огромные, каждый фас (сторона четырехугольного построения каре) — развернутый батальон, неповоротливые… Пехотные командиры — немцы, при полках флигель-адъютанты — Бенкендорф, Паскевич. Смерть как Матвей Иванович тяжеловесный пехотный порядок не любил… Ладно, пусть подкрепляют…
Впереди Кутейников, Ефремов и Барабанщиков всерьез сцепились с турками; Платов, сам нарушая диспозицию, двинулся вперед с Атаманским полком. Оглядывался на высоту, где пехота строилась: пусть бы из пушек ударили, а казаки б поднажали.
Стало светать. Турки завиднелись. Нестройно, толпами стояли, смешались пешие и конные… Если дать им со всех сторон, не выдержат. Бить разом и в одно место…
Разослал Платов адъютантов и ординарцев во все части корпуса: пусть наблюдают за его, платовским, бунчуком; как двинется, все пусть туда же наступают и крепко бьют.
С полчаса, пока носились гонцы с приказанием, били с высот пушки платовского корпуса. Репнинский при построении оказался в низине и теперь стал брать левее и вперед, позицию удобную искал, чтоб батарею поставить. Боевой порядок тем самым нарушался. Чугуевцы продвинулись вперед, пропуская Репнинского, и пристроились к егерям.
Наконец прискакал от Репнинского адъютант: нашли высоту и пушки затаскивают, сейчас ударят.
— Ну и славно! Пехоте — вперед! — приказал Платов. — Ваше Сиятельство, пора!
Граф Строганов, командовавший у него передовыми частями, дал знак казакам, чтоб начинали.
Дмитрий Кутейников, дождавшись, бросил полк Ефремова 3-го прямо на центр, а сам с Барабанщиковым ударил противостоящим туркам по флангам… Адриан Денисов в рассветной мути никакого бунчука не видел, но общее движение угадал. Осипа Иловайского и охотников из своего полка бросил он вперед тараном, а сам с Иловайским Николаем раскидал два полка в лаву и пошел, подгребая, как метлой помел…
Легкие войска первым ударом решили все дело. Пытались турки за речку зацепиться, но Барабанщиков с полком, смешавшись с бегущими, влетел на мост и через мост гнал, топил, конями топтал… Пытались турки оторваться, чтоб время и место выиграть, остановиться, осмотреться, но донцы им не давали, перли, «презирая все непозволенные места», через овраги, болота, ручьи, где конному и пути вроде заказаны.
Не успели оглянуться, конница уже у самого городка. Выехала из Россевато турецкая кавалерия, резерв, думала сражение переломить. Тут тысячный Атаманский полк, который Платов приберегал, показал себя. Ударили атаманцы в дротики, смяли турок, погнали через гору…
Вся турецкая армия, увидев, что казаки уже обошли городок и лагерь сераскира, бросилась из Россевато. Конница, понадеясь на добрых коней, сыпанула через гору, а пехота — по-над Дунаем, камышами и болотами…
Прискакал Денисов с полком Николая Иловайского, хотел отрезать и остановить, но — тесно. Стали петлять меж болот по камышам. Турки огрызались. Заминка вышла…
Багратион азартно кулаком тряс:
— Кавалерия — вперед! Гнать, пока кони падать не станут!
Платов в подкрепление казакам бросил Чугуевский полк. Сорвались те, понеслись, замигали красными шапками…
Сам Милорадович с Павлом Иловайским прискакали к передовым частям:
— Остановить бегущих турок! Отрезать!..
Денисов, весь в болотной грязи захлестанный, злобно щерился:
— Это невозможно. Я уже делал такое испытание…
Павел Дмитриевич не поверил, поскакал с чугуевцами, но турки меж болот сгустились, шли бодро, на предложение сдаваться кричали, что умирать — один раз… Отбили Павла Иловайского, вскоре и Милорадович уехал.
Весь день прошел в приятнейшем времяпрепровождении. Егеря, свернувшись в колонну, одним ударом взяли бросаемый убегавшими турками городишко, ловили разбегавшихся по камышам. Донская артиллерия била по лодкам, на которых пытались османы за Дунай убраться. Легкие войска разделились на две части: одни устремились через гору за турецкой кавалерией, гнали ее верст двадцать и захватили местечко Кузгун, где взяли еще четыре орудия; другие до темноты гоняли по придунайским камышам за турецкой пехотой, перемазались, как черти.
Часов в пять пополудни стали съезжаться и трофеи считать. Атаманцы притащили одну пушку и шесть знамен, полк Кутейникова тоже шесть, и полк Ефремова 3-го шесть, одно зеленое, самого сераскира. Сам сераскир, видели, на сменных лошадях ушел. Полк Сысоева два знамени приволок, одно большое, белое. Из 30 знамен, взятых в бою, 24 добыл платовский корпус. Милорадович, правда, пушек больше взял.
Пехоте и хвастаться нечем. Писали в реляциях: «в сей незабвенный день, ознаменованный толь славною победою Вашего Превосходительства…», а представляли к наградам мало — одних адъютантов, что приказания развозили. В штыки один раз ходили: сто пятьдесят архангелогородцев турок из камышей выгоняли.
Потери ничтожные, сто шестьдесят убитых и раненых. У Палена среди драгун вообще убитых не было, уланы уже в темноте двоих потеряли, нарвались в камышах… У донцов убито семь офицеров и восемнадцать казаков, ранено человек пятьдесят.
— Редкая победа, редкая!..
— Пленных тысячу пригнали… Агу какого-то…