– Берите вёсла! – вскричал полковник. – Выгребайте на Волгу!
Стрелецкие струги начали уходить от берега, оставив много людей на берегу и в воде, не успевших прибиться к своему начальнику. А Лопатин уже пришёл в себя, ему, бывалому воину, доводилось попадать во всякие переделки и выходить из них целым. Он велел сотникам как можно ближе сойтись своими стругами к его стругу и, ожесточенно и прицельно отстреливаясь, стал уходить к Царицыну.
А на берегу началась кровавая потеха. Подошёл есаул Корень с казаками и гулящими людьми и навалился на стрельцов своим многолюдством, государевы люди стали бросать пищали и падали ничком на землю. Со стругов и лодок на землю сошли казаки и довершили полный разгром бывших на острове стрельцов.
Увидев атамана, есаул Корень поспешил к нему.
– Топи всех в Волге без разбору! – велел Разин. – Я пойду за полковником!
И на трех стругах Разин устремился за Лопатиным.
Есаул Корень проводил его взглядом и оглянулся окрест. Стрельцы, ободранные догола казаками и гулящими людьми, стояли, сбившись в кучу. Над островом, чуя скорую поживу, с визгом кружились чайки.
– Сотники! – важно провозгласил Корень. – Ступайте ко мне!
Начальные люди не спешили выходить, жались в толпе, зная, что их ждет.
– Не будьте, стрельцы, дурнями! – начал сердиться есаул. – Выдайте сотников!
Толпа начала шевелиться, послышалась ругань, и перед Корнеем оказались семеро сотников.
– Чикмаз! – сказал Есаул. – Возьми их!
Вперед вышел сутулый верзила, бывший стрелец Чикмаз, зарезавший по приказу Разина полторы сотни своих товарищей в Гуревском городке два года назад. В руке у палача был кистень, металлический шар на короткой цепи. Схватив ближнего к себе сотника за руку, он разбил ему голову, затем то же сделал и с другими. Помощники Чикмаза брали сотников за руки и за ноги и с островного обрыва бросали в воду. Начало убийствам было положено.
Стрельцы с ужасом смотрели на гибель своих начальников, многие плакали и, упав на колени, молились. Чикмаз вопросительно посмотрел на есаула.
– Кончайте всех! – велел Корень.
Казаки и гулящие люди с дикими воплями кинулись избивать безоружных стрельцов. Их рубили саблями, кололи копьями, крушили черепа и кости кистенями и дубинами. В полчаса со стрельцами было покончено, весь берег был завален трупами, которые тотчас же начали сваливать с берега в реку.
Корень глянул на свои зеленые юфтевые сапоги: они были измочены в крови. Есаул забрёл в воду и начал их полоскать, равнодушно глядя, как чайка села на голову мертвого стрельца и нацелилась выклевать ему открытый глаз.
Лопатин шёл на переднем струге и часто оглядывался. На беду, не было ветра, и полковник покрикивал на стрельцов, чтобы они гребли сильнее, но те и сами понимали, что нужно спешить, и так рвали вёслами воду, что они трещали от их напора. Стенька замешкался на Денежном острове, но недолго, вскоре его струги и лодки вышли на коренную Волгу и устремились в погоню, не настигая, но и не отставая от стрельцов. Началась гонка, которую государевы ратные люди должны были неизбежно проиграть, поскольку казаки на конях могли перенять их в любом месте до Астрахани, но впереди был Царицын, там в крепости Лопатин думал укрыться от погони и засесть в осаду вместе с находившимися в ней государевыми людьми.
Вокруг Царицына было безлюдно, Васька Ус укрыл своих казаков в крепости, приказал снарядить все пушки свинцовым и каменным дробом, сам надел шубу утопленного воеводы Тургенева, обрядил с десяток человек в стрелецкие кафтаны и вышел с ними на самый верх крепостной стены, откуда их хорошо было видно с Волги. Полковник Лопатин, узрев ряженых воров, возрадовался и велел поворачивать струги к крепости. Васька Ус простёр свои хитрости дальше: только струги пристали к берегу, как он тотчас велел открыть крепостные ворота и вышел из них со своей ряженой толпой. Лопатину и стрельцам некогда было разглядывать, кто их встречает, они, толкая друг друга, поспешили на берег и побежали к крепости, ища в ней укрытия, и тут ударили все царицынские пушки, а из ворот на стрельцов накинулись казаки и гулящие люди. Нападение оказалось таким неожиданным, что стрельцы не оказали сопротивления, схватили и Лопатина с его ближними людьми.
Разин всё это видел воочию и был премного доволен удачей. Он сошёл на берег, где его встретил Васька Ус, и стал медленно приближаться к пленным.
– Где Лопатин? – спросил атаман.
Связанного веревками полковника подтащили к Разину.
– А ведь ты изменник, Лопатин, – сказал Степан Тимофеевич. – Держишь руку бояр, а те самого великого государя Алексея Михайловича извести надумали!
Полковник отвернулся и молчал.
– Посадить его в воду! – велел Разин.
Несколько казаков схватили Лопатина и, покалывая копьем, повлекли к Волге.
– Стрельцов надо бы оставить для гребли, – напомнил Ус атаману.
– А что, стрельцы добро гребли! – повысив голос, сказал Разин. – Я едва за ними угнался. Жалую всех животом и сухарями!
Ошарашенные счастливым для них известием стрельцы молчали. Они ещё не знали, что за служба в воровском войске им предстоит, но поняли главное – им оставлена жизнь.
– А это что за люди? – спросил Стенька, указывая на тех, что стояли поодаль от стрельцов.
– Саратовские кормщики, – ответил Ус. – И приказной человек, бывший с Лопатиным.
– А ну, ступай сюда! – велел Разин. – Для чего шёл со стрельцами?
Приказной, трепеща, предстал перед атаманом.
– Что вёз в Астрахань? – грозно вопросил Степан Тимофеевич.
– Жалованье стрельцам, – пролепетал приказной.
– И сколько? – Разин был обрадован известием, после зимнего сидения в Риге денег у него не осталось.
– Десять тысяч рублей.
– А ну, веди на струг!
Деньги оказались целы, пять кожаных мешков: по две тысячи рублей в каждом. Атаман развязал один мешок и запустил в него руки.
– Что с приказным? – спросил Ус. – Кинуть в воду?
– Он нам нужен, – сказал Разин. – Посади его, Вася, писать прелестные грамотки. Пора поджигать Русь с волжского Низа до самой Москвы. Как тебя зовут? – спросил он приказного.
– Евсей Жилкин, – ответил тот, обрадованный, что его оставили в живых.
– Ступай за мной, Евсей, – сказал Разин. – А ты, Вася, бери деньги и неси в мою избу.
Пока Разин занимался деньгами, казаки обшарили другие струги и нашли несколько бочек зелена вина, которое теперь по бревнам бережно скатывали на берег. Удовольствие от находки было столь велико, что на Уса и его ближних людей, несших мешки с деньгами, никто внимания не обратил. Всех занимало только вино и ничто другое.
– Что будем делать с этим, атаман? – спросил казак, пнув грязным сапогом бочку.
– Это как решит казацкий круг, – сказал Разин. – Решит в воду кинуть бочки, так и будет.
Ответом атаману стал разноголосый и протестующий шум толпы.
– Тогда не торопитесь, – сказал Разин. – Дождитесь людей Корня и пируйте!
– Да вот они! – закричали казаки. – Идут берегом!
Казаки Корня шли весело, опьянённые пролитой кровью стрельцов. Есаул восседал на своем коне в распахнутом кафтане и сдвинутой набекрень шапке, за ним на веревке, спотыкаясь, шли Максим и Федот.
– Эге! – воскликнул Разин. – Кого ты, Корень, заарканил?
– Ночью, когда шли к острову, поймали на берегу. У них есть твой знак, атаман.
– Давно мне мои люди не встречались, – сказал Разин. – Но этих я не знаю. А ну, явите мой знак!
Корень нагнулся с седла и снял с шеи Максима нитку с двумя пуговицами.
– Знак мой, – сказал Степан Тимофеевич, внимательно рассматривая и нитку, и пуговицы. – Отвечайте, что вы за люди?
– Я – Федотка, гулящий человек, а это Максимка, мой знакомец по дороге в Синбирск. Откуда у него, Степан Тимофеевич, знак, я не ведаю…
– Помолчи, ботало! – Разин начал хмуриться. – Говори, как попал к тебе мой знак?
– Меня послал к тебе купец Твёрдышев, – сказал Максим. – Он и дал мне твою метку.
– Твёрдышев… – Разин задумался, но вскоре его лицо просияло. – Как же, помню купчину, однова выручил меня. Развяжи их, Корень!
Пленников освободили от пут, и Разин поманил Максима за собой, в сторону от чужих ушей.
– Что купцу надо?
– У меня для тебя от него грамотка, – Максим вынул из-за голенища кожаный чехольчик и подал Разину.
– Добро, – сказал атаман, беря грамотку. – Иди в крепость и будь подле моей избы. Я тебя кликну.
Разин, окружённый толпой приближённых, пошёл в крепость, а Максим стал оглядываться, отыскивая своего попутчика, и обнаружил его среди уже захмелевших казаков возле бочки с вином, где Федот потешал всех какой-то весёлой небывальщиной. «Федот не пропадет, – решил Максим и пошёл в крепость, осторожно обходя пировавших казаков. – Уходить надо отсель, пока голова цела…»
Разин с ближними людьми пировал на просторном крыльце атаманской избы. На столе в огромном блюде были навалены куски только что вынутого из котла мяса, стояли кувшины с вином, и кубки не пустовали. Стенька мог выпить хмельного бесконечно много, но никогда памяти не терял, смотрел и примечал всё сказанное своими соратниками. А те, за столом, с атаманом особо не чинились, говорили ему всё, что думают, справедливо считая, что в этом и заключается казацкое равенство.
– А что, Степан Тимофеевич, на сей раз дувана не будет? – сказал, опорожнив очередной кубок, черкас Очерет. – Мои запорожцы поговаривают, что у стрельцов взяты несколько мешков с деньгами.
Разину вопрос Очерета пришёлся не по нраву, но он вида, что недоволен, не подал, лишь остро глянул на Уса, и тот понял, что от него хочет атаман.
– Да там и делить нечего, – небрежно произнес Васька. – Всего-то с десять тысяч рублей, как раз на то, чтобы вернуть долг воронежским посадским людям за свинец и порох.
– Мы, запорожцы, явились к тебе, Степан Тимофеевич, по твоему зову, – сказал Очерет, оставив без внимания слова Уса. – Казаки живут с войны, за свинец и порох мои люди не должны ни воронежским, ни другим. Стрелецкую казну надо раздуванить.