В дивизии служили забайкальские казаки, буряты, монголы, харачины, татары, башкиры, китайцы, японцы и представители некоторых других народов. Все они были добровольцами. Молодые казаки, ранее не обучавшиеся военному делу, заключали контракт на 4 месяца. Они должны были иметь коня с седлом, а также шубу, ичиги (теплую монголо-бурятскую обувь), папаху и смену белья. На экипировку новобранцу выплачивалось 75 рублей и еще 50 рублей – семье. В месяц каждому казаку полагалось жалованье в 7 рублей 50 копеек. Казаки, окончившие учебную команду и произведенные в урядники, могли рассчитывать на жалованье в 10 рублей. Кроме того, георгиевские кавалеры за каждый крест получали пятирублевую ежемесячную прибавку к жалованью. За тяжелое ранение, вызывающее инвалидность, доброволец получал единовременное пособие в 1000 рублей. В случае же гибели добровольца семья также получала единовременное пособие в 1000 рублей.
В Монголии после взятия Урги и захвата значительной денежной наличности в местных китайских банках условия найма в дивизию несколько изменились. При поступлении службы выдавались дополнительные подъемные в 60 рублей золотом. Казак стал получать 15 золотых рублей в месяц, офицер, в зависимости от чина и должности, – 25–30 золотых рублей.
Дивизия сосредоточилась у города Акша, куда в конце августа на аэроплане прилетел Унгерн. В обозе дивизии имелись до 300 тыс. рублей золотом. В начале сентября из дивизии дезертировали до 200 человек стрелков из даурских стрелковых сотен. Приток же добровольцев, на который рассчитывал Унгерн в этом казачьем районе, оказался незначительным – всего 30–40 человек. В дивизии оставались два конных полка, 1-й Татарский и 2-й Анненковский, Азиатский конный дивизион из монголов и бурят численностью 150 человек и японская конная сотня капитана Судузуки, насчитывавшая 74 человека.
Чем была вызвана остановка в Акше, историки спорят до сих пор. Можно предположить, что Унгерн пытался тем самым создать у китайского командования в Монголии впечатление, будто Азиатская дивизия собирается ударить в тыл наступающим на Читу советским войскам, а вовсе не стремится вторгнуться на монгольскую территорию. Но, с другой стороны, перекрыть все пути вторжения в Монголию китайские войска, обладавшие низкой маневренностью, все равно бы не успели. Рассчитывать же на большие пополнения в русском приграничье было со стороны Унгерна политической наивностью. Охотников вступать в разбитую армию почти не было. Наоборот, остановка в Акше лишь способствовала росту дезертирства.
Между прочим, если бы Унгерн еще тогда, в августе, вторгся бы в Монголию, он имел шансы захватить Ургу уже к концу сентября. Если бы после этого барон рискнул еще осенью 1920 года вернуться на советскую территорию, он действовал бы совсем в иной военно-политической обстановке, чем та, что сложилась летом 1921 года. Когда в Крыму еще сидел Врангель, и в разгаре было Тамбовское и ряд других крестьянских восстаний, когда Советская власть еще не отказалась от ненавистной крестьянам продразверстки, у Унгерна было бы гораздо больше шансов получить поддержку населения Забайкалья, а быть может, и Сибири. Это, конечно, не привело бы к краху большевиков, но могло бы продлить унгерновскую эпопею на несколько месяцев, а в финале позволило бы ему с выросшей по численности дивизией спокойно отойти в Маньчжурию.
Но все это возможно было бы только в том случае, если бы Унгерн шел на Русь под приемлемыми для крестьян лозунгами, например, под теми, которые на финальной стадии борьбы выдвинул, например, генерал Бакич, возглавивший остатки Оренбургской армии: «Пусть сам народ избирает желательный для него образ правления… Возврата к старому и прошлому не может и не должно быть… Мы хотим, чтобы все национальности Великой России свободной развивались на основе равенства и братства». Он обещал «стоять за широкое наделение трудящихся крестьян и казаков землею за счет помещичьих, кабинетских и прочих земель, в полную собственность», с одновременным восстановлением максимальной нормы землевладения. Унгерн же в своем приказе № 15, подготовленном после занятия Монголии и перед походом в Россию, призывал к восстановлению самодержавия, поголовному истреблению евреев, комиссаров, коммунистов и всех, им сочувствующих, а снабжать дивизию обещал за счет конфискации продовольствия и фураж у тех крестьян, у которых его по какой-либо причине не забрали большевики. О наделении же крестьян и казаков землей Унгерн ничего не говорил. Не могла такая программа вдохновить широкие массы бороться с комиссародержавием!
Но не только в политическом, но и в военном отношении Унгерн отнюдь не был Наполеоном. Он не действовал быстро. Наоборот, даже после достигнутого первоначального успеха, он обычно выдерживал паузу, не организовывал немедленного преследования. И совсем не спешил концентрировать все силы. Наоборот, и по пути к Урге, и позднее Унгерн обычно делил дивизию на два примерно равных по численности отряда, один из которых возглавлял сам, а другой поручал своему другу и заместителю генерал-майору Б.П. Резухину. Между тем сами силы, которые находились в составе Азиатской дивизии, по численности и тяжелому оружию, которое находилось в их распоряжении, соответствовали всего лишь полку. А барон все равно дробил их еще больше. А ведь средств оперативной связи между двумя отрядами, вроде радио, тогда не было, а конные ординарцы часто опаздывали, поскольку отряды действовали на значительном расстоянии друг от друга. Между ними не было никакой реальной координации действий, и это обстоятельство только облегчало неприятелю борьбу с ними.
Думается, главной причиной подобной мании – деления и без того небольших сил дивизии – была неуверенность Унгерна в том, что он успешно сможет управлять на поле боя массой всадников в тысячу человек. В монгольских степях унгерновские «полки» в 200–300 человек оказывались грозной силой, опрокидывая многократно превосходящие их китайские войска, которых не спасали ни артиллерия, ни пулеметы. А вот позднее, во время похода в Забайкалье, на сильно пересеченной местности достичь решающего успеха столь малыми силами удавалось редко.
По пути к монгольской границе унгерновцы отбросили два отряда красных партизан и 2 октября 1920 года вступили на территорию Монголии. В связи с этим в октябре 1920 г. командующий Дальневосточной Русской армией генерал Вержбицкий (сам Семенов, напомню, был главковерхом) издал приказ: «Начальник Партизанского отряда генерал-майор Унгерн, в последнее время не соглашаясь с политикой Главнокомандующего атамана Семенова, самовольно ушел с отрядом к границам Монголии, в район юго-западнее г. Акши, почему генерал-майора Унгерна и его отряд исключить из состава вверенной мне армии». Это было сделано в полном соответствии с семеновским планом до последнего сохранять в тайне намерение перебросить в Монголию всю Дальневосточную армию.
Монгольские князья пограничных хошунов охотно присоединялись к Унгерну. В частности, к Азиатской дивизии сразу же присоединился князь пограничного хошуна Санбэйсе Лувсан Цэвен с отрядом. Хотя конные монгольские отряды большой боевой ценности не представляли, монголы были полезны Унгерну для проведения разведки. Кроме того, сочувствие монгольского населения, видевшего в Азиатской дивизии освободителей от китайского гнета, помогало решать проблемы снабжения, благо мяса, лошадей и фуража в стране было вдоволь.
Главной целью Азиатской дивизии была Урга – религиозный, политический и культурный центр Монголии, резиденция Богдо-гэгэна. Кстати, Ургой (по-монгольски – ставка) называли монгольскую столицу только европейцы. Для самих монголов она называлась Да-Хурэ, что в переводе с монгольского означает «Великий монастырь».
По пути к Урге китайцы почти не оказывали сопротивления. Однако два первых штурма монгольской столицы окончились неудачей.
На бумаге китайский гарнизон Урги насчитывал до 15 тысяч человек, вооруженных современным оружием и даже как-то обученных германскими инструкторами, но этот численный перевес полностью обесценивался качеством командования и личного состава. Л.Д. Першин следующим образом характеризовал противостоявший Унгерну гарнизон Урги: «Китайская солдатня являлась людскими подонками, отбросами, способными на всякое насилие, для которой честь, совесть, жалость были только пустые звуки, и от этой солдатни, если она почувствует в себе силу, или при каком-либо эксцессе, нельзя было ждать чего-либо путного, хорошего, ибо громадное большинство солдат вербуется из людей или бездомных, или лентяев, или тех, которые у себя дома уже не находили ни дела, ни места и стояли на плохой дороге, зачисляясь в разряд отпетых людей, обреченных на хунхузничество». Не напоминает ли это описание некоторых нынешних контрактников в российских вооруженных силах?
В чем же были причины неудач Унгерна? М.Г. Торновский считает, что они заключались в следующем:
«1. Не было выработано плана атаки. Начальники узнавали задания в сфере огня.
2. Горсточка людей вела атаку на разных 2 пункта, отстоящих друг от друга на 4–5 км. Связь между атакующими была плохая. Один другого никак не могли поддержать.
Плохо одеты и обуты, отсутствие правильного продовольствия и воды.
4. Главная же причина – малочисленность атакующих и то, что они уступали в технике обороняющимся».
Из этого перечня видно, что никаких функций настоящего полководца толком не выполнял. Нормальное снабжение войск в походе наладить не смог.
Первый штурм Урги, предпринятый 26 октября 1920 года, целиком рассчитан на внезапность да на страх, который сохранился у китайцев перед русским оружием со времен подавления боксерского восстания в 1900–1901 годах. Однако среди китайцев нашлись несколько решительных офицеров, которые смогли удержать свои части от бегства, а потом уже дало себя знать китайское превосходство в огневой мощи. Бои продолжались до 7 ноября, причем во время второго штурма унгерновцы, по свидетельству Б.Н. Волкова, были близки к тому, чтобы сломить сопротивление врага и ворваться в город. Однако положение спасла храбрость одного китайского офицера, сумевшего увлечь свою отступающую часть в контратаку и выбить русских с гряды господствующих высот. Унгерн, потеряв около 100 человек убитыми, отступил к реке Керулен в 60 километрах от Урги. Китайцы, по оценке советской разведки, потеряли около 500 убитых. Барон послал хорунжего Хоботова с отрядом на калганский тракт, где удалось перехватить несколько китайских караванов, следовавших к Урге. Теперь у Азиатской дивизии было вдоволь продовольствия и фуража.