Оплакав убитых, стали вязать христорадиевцы скарб свой нехитрый, укладывать его в телеги, готовиться покинуть деревеньку, ан и в этом деле оплошали: запретил Семен в телегах перевозиться, боясь, что колея от телег выведет стрельцов к потаенному месту. Пришлось все оставлять в избах, только одежонку пособирали да иконы с углов поснимали, с тем и ушли из-под родного крова.
Проводя баб да ребятишек, оставив их под догляд стариков, мужики вернулись в Христорадиевку. Готовились к встрече ворога основательно: соорудили за версту перед деревенькой засечную полосу; на дороге поставили стену из толстых бревен, с прорезями для стрельбы из пищалей; за десять верст по округе выставили дозоры.
Прослыша про взбунтовавшихся мужиков лесной деревеньки, из соседних деревень потянулись сюда крестьяне порадеть за общее дело. Через неделю набралось защитников засеки уже поболе сотни, да и еще подходили: кто с топором, кто с вилами, а кто и просто с вырубленной в лесу дубиной.
Вместе с Алёной остались в деревеньке и три молодухи: Домна, Ольга и Мария. Они готовили еду на всех мужиков.
Только к концу второй недели со дня схватки на заставе объявились стрельцы в Мамлееве. Было их поболе сотни, да, кроме того, до трех десятков конных рейтаров, шесть телег тащилось позади строя, на двух из которых стояли медные пушки. Вел это воинство князь Чернов.
Шли стрельцы не таясь. Уверены были в своей силе. Остановившись на отдых в Мамлееве, бахвалились, что сдерут живьем шкуру с бунтовщиков.
Христорадиевские и прочие мужики, извещенные караулами о подходе стрельцов, заняли места на засеке. Семен, обойдя всех, расположился в центре, на завале, сделанном поперек дороги.
Алёна была рядом с Семеном. Ратники, опасаясь за нее, не раз говорили ей, чтобы она уходила с засеки, но Алёна упорствовала, считая себя виновницей надвигающихся событий, и потому хотела разделить с ними одну участь.
– Семен Акимыч, – тронула она Заплечного за локоть, когда они остановились у завала, – ты уж прости меня, может, что и не так скажу, но плохо ты мужиков расставил.
– Ну, это ты брось! – недовольно отозвался Семен. – Я хоть ратному делу и не обучен, но, видишь, на дорогу поставил самых крепких пять пищалей из семи, что имеются у нас здесь. А далее, по всей засеке, наши расставлены везде поровну. Где засека заканчивается, там тоже мужики с пищалями. Толку с них мало, но ежели ворог обход замыслит, упредят выстрелом.
– Так-то оно так, – согласно кивнула Алёна, – а вдруг стрельцы полезут все разом здесь на дороге. Тогда как? На пищали надежи мало.
– А ведь верно, – досадуя на себя, воскликнул Семен. – Стрельцы-то наверняка пойдут дорогой и полезут, поди, тоже здесь. А мы их в морды кулаком, всей силой нашей мужицкой, верно! – и он поспешил вдоль засечной полосы.
5
Как ни ждали стрельцов на засеке, как ни готовились к их встрече, заранее упрежденные дозорами, а появились те на лесной дороге все-таки неожиданно.
– Готовсь! – крикнул мужикам Семен. – Не робей!
И, взяв поухватистей дубину, окованную железом, он полез по бревнам на верх завала.
Стрельцы, двигаясь строем по двое, растянулись на добрую четверть версты, и когда впереди идущие, увидев преграду на своем пути, остановились, задние, не зная в чем дело, стали напирать.
Семен, оглядев затаившихся за бревнами завала мужиков, крикнул тем, что прильнули к ложам тяжелых пищалей:
– Целься справнее! – и, выждав немного, махнул рукой. – Пли! Треснули выстрелы, и облако дыма поднялось над завалом. Вылезший на самый верх завала, Семен видел, что стрельцы смешались и попятились назад, оставив на дороге четырех упавших.
– Молодцы! – похвалил стрелявших Семен Акимыч. – Четверых завалили! Заряжай! Не мешкай! Должно, сейчас приступом пойдут!
Но стрельцы не пошли на приступ. Выкатив вперед пушки, они засуетились вокруг них, заряжая.
– За стену! За стену всем! – приказал Семен.
Только забежали христорадиевцы за стену, как ударили пушки. И хотя грохоту от них было много, особого разрушения они не сделали. Когда стрельцы, спалив понапрасну пуда два пороху, пошли на приступ, мужики их встретили в готовности.
Узкая дорога среди густого ельника мешала развернуться стрельцам, и когда два десятка из них полезли на завал, они были сразу же закиданы и сбиты подготовленными заранее бревнами.
Радостный крик разнесся над засечной полосой.
Получив дружный отпор, стрельцы уже не лезли в лоб, а оставив при дороге конных рейтаров, пошли в обход.
Заметив мелькающие между деревьев стрелецкие кафтаны, мужики, расставленные вдоль засечной полосы, по цепочке передали о передвижениях стрельцов Семену. Тот, быстро собрав всех воедино, двинул свою рать к опасному месту. И когда стрельцы, обогнув засеку, хотели ударить в спину, они увидели вставшее перед ними мужицкое воинство.
Раздалась команда, и стрельцы построились в девять шеренг. Вперед вышел сотник и крикнул мужикам:
– Расходись по домам! Безвинных не тронем! Князь слово дал, кто склонит голову для суда княжеского – помилует, ежели не велики вины его, а кто не послушает слова – посечем!
Никто из мужиков не шелохнулся. Знали, не будет им пощады.
Сотник взмахнул саблей, и стрельцы двинулись на мужицкую рать. Они шли медленно, плотными рядами. Шагов за тридцать остановились.
И вдруг произошло то, чего ни один из приготовившихся к схватке мужиков не мог ожидать: стоявшие в первых двух рядах стрельцы резко опустились на колено и вслед за этим более чем два десятка стрелецких пищалей изрыгнули горячий свинец в плотную стену мятежной рати, а за первым залпом последовал второй, произведенный стрельцами четвертой шеренги.
И наконец третий залп совершенно разметал мужицкие силы.
Когда стрельцы, отбросив уже ненужные пищали, двинулись ускоренным шагом, не нарушая строя, вперед на оставшихся в живых ошалелых мужиков, те, побросав дубины и топоры, колья и вилы, бросились бежать.
Они бежали по просеке, вдоль засечной полосы, стремясь побыстрее выбраться на дорогу, но и там их поджидала смерть.
Рейтары, оставленные возле пушек, двинулись к покинутому мужиками завалу и легко овладели им. Они залегли среди бревен, изготовившись для стрельбы.
Алёна, отошедшая было вслед за всеми от завала, заметила там шлемы рейтаров и, сорвав с головы белый платок, бросилась навстречу бегущим в панике мужикам, размахивая руками и крича:
– В лес! Все в лес!
Глава 2 Степанида Ветлужская
1
Мужики бежали долго. Будто звери, гонимые охотниками, они ломились через кустарники, заросли елового молодняка, ничего не слыша и ничего не видя. Но вот, обессилев, они один за другим попадали на землю, запалясь от бега, дышали тяжело, хрипя и постанывая.
Алёна тоже бежала со всеми, но у нее страха не было – была боль от позора и еще более усилившейся вины. Вместе с тем ей хотелось и клясть мужиков за их неспособность постоять за себя, и жаль было до слез. Но слез не было.
«Вот они, все тут, их немного осталось», – оглядела она лежащих на земле, повисших на кустах в страшном изнеможении, поверженных, загнанных страхом.
Отходя от этого животного страха, мужики совестились смотреть друг другу в глаза. Они сознавали свою вину перед навеки покинутыми и оставшимися там, на засечной полосе.
Отдохнув, мужики потянулись друг к другу. Роясь вокруг Мартьяна Скакуна и Федора, а потом, не сговариваясь, двинулись к сосне, под которой сидела Алёна.
Они обступили ее тесным кольцом, потупя взоры, с поникшими головами. Алёна не удивилась этому. В последнее время она все чаще замечала, что ни одно дело не решалось без ее совета. Но раньше с ней был Семен Заплечный, а теперь его нет, и, кроме того, давать советы легче, нежели их выполнять.
Алёна встала.
– Ну что, мужики, не нам ноня победу праздновать, не нам и тризну справлять по убиенным: негде! В Христорадиевку нам путь заказан. В потайную деревеньку тоже не след пока идти, не дай бог стрельцов наведем. А посему, думается мне, что дорога у нас одна – подале от этих мест да поближе к тракту московскому.
– Чего мы там не видывали? – поднял голову один из мужиков. – Деревень своих держаться надо.
Алёна покачала головой.
– Тракт нас и прокормит, и обует, и оденет, и оружие даст. А как окрепнем, наберем силушки, тогда можно и возвернуться в эти места. Не прячась, а на коне, с саблей и пищалью, мстителями обидчикам нашим.
– Погодь! – перебил Алёну один из пришлых мужиков. – Ты мороки нам не наводи. Ты чего же это, – протиснулся он вперед, – в гулящие нас зовешь? Несогласный я, – затряс мужик протестующе головой. – Душегубством займаться нет охоты. Не пойду!
– Не кишеня набивать серебром да золотом зову вас, – выкрикнула Алёна негодуя, – а за себя постоять, за правду-матушку, за убиенных помстить.
2
Шестеро мужиков ушло из ватаги, да и не жалела Алёна об ушедших. Всяк своим умом живет, да и не всяк умен. А в людях недостатка не было: валили мужики в становище, прослыша про ватажку, что объявилась под Нижним Новгородом. Одно смущало прибывающих, что баба над ними верховодила, да и сама Алёна никак с этим свыкнуться не могла.
Вот и теперь, сидя у жарко пылающего костра, устремив на пламя немигающий взгляд, она думала о себе. Как червь точит яблоко, так и ее мозг точила мысль – а надо ли ей все это: бдение у костра, налеты на проезжающих по тракту приказных, схватки со стрельцами? А что же наступит за этим завтра, через год?
– Ты чего, дочка, такая смурная? – подсел к ней седой, степенного вида старик.
Алёна раньше его не видела. «Должно, недавно объявился в ватаге», – подумала она о старце.
– Не весело мне что-то, – отозвалась Алёна нехотя и хотела уйти, но старик ее удержал.
– А ты поведай старому о думах своих, полегчает. Может, и помогу чем, – предложил он.
– Да нет, я уж сама, – отмахнулась Алёна.
– Может, и так, – согласился старик. – Тебе виднее. Ты же атаман, что