— Вконец оборзели, беспредельщики, уже за деревенских взялись…
— Морды отожрали, не ведают, на кого нападают. Что с мужика-то взять?
— Не глядят, что на одежке у него дырок больше, чем у дуршлага.
Широкоплечий парень, не выдержавший оскорблений, рявкнул на толпу:
— Этот мужик такой с виду, он богаче вас, вместе взятых.
— Никто его не грабил, — добавил второй, подмигнув милиционерам, — Ему хотели дело предложить, а он заартачился.
Один из ментов, оглядев пастуха с ног до головы покосился на парней:
— Вас, ребята, и правда повело не в ту сторону, что вы такое городите? Какие у него могут быть капиталы?
— Он нас оскорбил, — спохватился запальчивый. — А потом начал ногами пихаться.
— А вы надумали мужика проучить, — ухмыльнулся старший патруля понимающе. — Решайте, разойдетесь по мирному, или открывать калитку сзади нашего автозака?
— Мы разберемся сами, — один из отморозков протянул руку пастуху.
— Они хотели затащить меня в квартиру и приковать наручниками к батарее, — снова завизжал мужик, шарахнувшись за спины милиционеров. — Заберите с собой, иначе они меня убьют.
— За что убивать-то! — приподнял сержант плечи. — Иди своей дорогой, инцидент исчерпан.
— Мы его проводим, — один из парней подцепил крестьянина за край плаща. — Мы поладим, не беспокойтесь.
— А кто вам поверит, на ваших мордах написано, что вы живодеры, — откликнулся кто-то из толпы, и посоветовал задумавшимся милиционерам. — Забирайте всех, и дело с концом, в отделении расскажут все, как есть.
— Да ты, сука, ошизел, — замахнулся один из парней на человека, подавшего голос. — Тебя самого надо закопать прямо здесь.
Милиционеры напряглись, они, скорее всего, часто выезжали в командировки в горячие точки, поэтому не испытывали особого страха перед местными бандитскими группировками, как не горели желанием влезать в мелочный, по их меркам, конфликт. Но сейчас пахнуло проблемой посерьезнее, поэтому сержант переместился за спину отморозков, его напарник шевельнул вислыми плечами:
— Гражданин высказался по делу, — уперся он в троих парней жестким взглядом, указал пальцем по направлению к высокозадому «бобику». — Пройдемте, парни, в отделении разберемся.
— Служивый, да ты что, мы давно помирились, — постарался второй из парней сгладить ситуацию, бросив косой взгляд на нервного своего товарища. — Айда по домам, ребята, сто лет этот шелудивый нам не снился.
— Не оставляйте меня тут, они убийцы, — продолжал канючить пастух. — Они привезли меня приковать к батарее и сдирать лентами шкуру.
— Кто ты такой и за что тебя приковывать? — не мог взять в толк широкоплечий милиционер.
— Коз-зел паршивый, вот кто, — передергивал скулами самый нервный, не в силах справиться с возбуждением. Его бесило, что какой-то задрипанный пастух сумел всех обвести вокруг пальца. — Не видишь, как он трясется за свою сраную душонку? Ж-животное.
— А ты никогда не трясся? — милиционер тоже начал заводиться.
— Я не из мужиков, — огрызнулся парень.
— А из кого, из блатных?
— Он из отморозков, — сплюнул сержант в сторону. Поправил на ремне кобуру, словно что-то решив, коротко махнул рукой подчиненному. — Будем брать, иди открывай дверцу.
— Ребята, подождите, — обращаясь к старшему, забеспокоился тот из парней, который уговорил пастуха сесть в машину. — Давайте разберемся по хорошему.
— Вы способны на плохое? — внаглую ухмыльнулся сержант. Приказал, заметив, что дверца милицейского «бобика» распахнулась. — Вперед, в нашем салоне свободных мест достаточно.
— У нас машина стоит во дворе, не закрытая, — не унимался парень.
— Об этом думать надо было раньше.
— Правильно, так им и надо, — донеслось из расходящейся толпы.
Широкоплечий милиционер, когда за парнями захлопнулась дверь, обратился к сержанту:
— А что будем делать с мужиком? Отпустим, или как?
— Зачем отпускать, пусть прокатится с нами, нарисует на своих обидчиков заявление. Совсем оборзели, лишь бы морду начистить.
— Может, я сам бы теперь пошел? — запаниковал еще больше пастух вместо того, чтобы успокоиться. Зыркнул зрачками в сторону зарешеченных оконцев патрульной машины. — Вы мучителей арестовали, а я вам к чему?
— Иди, иди, — милиционер подтолкнул его к кабине. — Отомстишь козлам и пойдешь своей дорогой.
— Мне бы на вокзал, скоро мой автобус.
— Во, блин, ему доброе дело сделали, а он опять за свое. Успеешь, говорю.
Парней в отделении сразу заперли в отдельную камеру, а мужика водворили в телевизор, в котором двое шустрых кавказцев не уставали искать блох на своей одежде. На вновь подселенного они не обратили никакого внимания, лишь оценили быстрыми взглядами. Не стал приставать с расспросами и пастух, пополнивший за несколько часов запас благоразумия парой неудачных контактов с горожанами. Время тянулось томительно долго, наверное, милиционеры, привезшие и принявшие мужика, забыли о его существовании. Кого-то притаскивали, кого-то отпускали, за кем-то приезжала крытая машина, к кому-то вызывали скорую. Отделение милиции походило на термитник со злыми насекомыми, готовыми каждого ужалить в любой момент. Пастух исподтишка прощупывал остроугольный узелок, пристроенный под брючный ремень, за передрягами переместившийся к лобку и, наверное, запутавшийся там в волосах, во всяком случае, угнездился он довольно прочно. Тревога после пропажи похожего набора как поселилась в душе, так и не думала отпускать, натягивая нервы рыболовными лесками. Часового с автоматом у входа сменил другой, за зарешеченными окнами ярко освещенной дежурки угасал дневной свет, скоро он превратился в чернильную массу. Милиционеры подходили к телевизору и отходили от него, на просьбы мужика равнодушно пожимая плечами. Даже в туалет не вывели ни разу, пришлось помочиться под себя. Наконец, скрипучая калитка открылась, милиционер с двумя лычками поманил пальцем пастуха за собой. Дежурный с погонами майора с той стороны барьера пролистал журнал задержаний, поднял начинающую лысеть голову:
— Фамилия, имя, отчество?
Мужик отозвался осевшим голосом, сил на то, чтобы заняться оправданием себя, уже не осталось. Он сонно прищурился на офицера, облокотившись о широкую доску.
— Расскажите, за что вас водворили в телевизор? — механически спросил дежурный.
— В какой такой телевизер? — не сообразил мужик сразу.
— За что вы задержаны?
— Не знаю, пристали парни, хотели ограбить.
— Они заметил у вас большие деньги?
— У меня никаких денег нету, откуда они, когда живем на пенсию да с собственного подворья.
— Тогда почему они к вам пристали?
— Я ничего плохого не делал, шел своей дорогой, они сунули в машину и хотели приковать наручниками к батарее. Эти… беспредельщики.
— За что?
— Говорю вам, не ведаю, приехал за колбасой, шел по базару.
— Хорошо, давайте ваши документы и выкладывайте, что у вас в карманах.
— В одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на цепи. И сотни рублей не наскребется, на билет до дому, — мужик обиженно засопел. — Деньги…, их надо спрашивать с тех, кто ими ворочает, а мы живем с натурального хозяйства.
— Его надо обыскать, — наклонился к майору один из офицеров в комнате. — Не может быть, чтобы члены бригады Хомяка напали на беззащитного крестьянина.
— Они давно перестали разбираться, где пахнет наваром, а где голый вассер, — дежурный с сомнением пожал плечами. — Думаю, мужик их просто оскорбил, например, не пропустил впереди себя или локтем неудачно толкнул. Хотя… давай прошмонаем.
Майор, подозвав младшего сержанта, приказал ему обыскать крестьянина. Милиционер отложил резиновую дубинку, присмотрелся к объекту шмона, приткнувшемуся в углу барьера. Мужик, кроме отвращения, не вызывал никаких эмоций, но поступил приказ, его следовало выполнять и он приблизился с брезгливой гримассой на лице. Пастух в какой раз за сегодняшний день ощутил, что пришел его конец, язык прирос к небу, сердце упало в живот. Ему опять захотелось заверещать недорезанным поросенком, потому что люди при этих звуках становились покладистее, но горло сжали стальной хваткой спазмы.
— Не бойся, тебя никто не собирается насиловать, — ухмыльнулся милиционер, сузив с презрением глаза в жесткие щелки. — Эх, какой стыдливый, а может, под лохмотьями чего прячешь?
— Нечего мне прятать, — прохрипел пастух с натугой. — Я вот он, весь перед тобой.
— Так расстегивай свои одежки, суслик, и придвигайся поближе, будем глядеть, что ты затарил в складках.
От страха живот у пастуха непроизвольно сработал, пернув громко и продолжительно, он испуганно уставился на новых мучителей. Залился в голос, бороздя морщинами щеки, заросшие рябой щетиной. Милиционеры недоуменно переглянулись, они в первый раз наблюдали такого задержанного. А мужик тем временем набирал силу:
— Что я такого сделал, что мучаете меня целый день? В наручники закуете… к батарее в камере прицепите? Я за колбасой приехал…
— Это дурак, — неуверенно произнес офицер, стоящий рядом с майором. — Его надо держать не у нас, а отправлять в Ковалевку.
— Он насквозь провонялся, — брезгливо отвернул лицо милиционер, хотевший прикоснуться к одежде пастуха. — Фу, падла… иди на хрен, скотина.
Майор бросил руки на стол, уставился в журнал задержаний, спросил с неприязнью, дождавшись, пока пастух сбавит обороты:
— Будешь писать заявление на своих обидчиков?
— Я никого не трогаю…, — запричитал мужик. — Они на меня сами напали, хотели наручниками…
— Мы это уже слышали, — жестко оборвал майор.
— Гони его в шею, — посоветовал ему офицер. — Сюда кого попало волокут…
— Иди расписывайся, вот здесь, — дежурный отчертил ногтем нужную строчку. — Ты сколько классов закончил, мудак?
— Четыре, потом подался в пастухи.
— Там тебе и место, распишись и дергай на все четыре стороны, — подвел майор конец разговору. — Если тебя еще раз привезут в наше отделение, я вызову бригаду из Ковалевки.