тим быть русскими и свою землю желаем видеть автономною, в пределах Советской России». Делегаты просили владыку Алексия, будущего Патриарха, передать Мукачевско-Пряшевскую епархию в каноническое ведение Московской патриархии, о содействии в разделе церковного имущества между православными и греко-католиками (пользовавшимися поддержкой властей Чехословакии), о снабжении богословскими книгами, подготовке священников в Московском православно-богословском институте и материальной поддержке. Им был выдан комплект всех печатных изданий Патриархии[588].
Инициатива «русинского крыла» общественности и духовенства Закарпатья в части автономии и вхождения в СССР или РСФСР вряд ли имела реальную перспективу. В регионе насчитывалось до 300 приходов Греко-католической церкви (до 62 % верующих области были униатами)[589], проживала большая венгерская община (более 60 приходов Реформатской церкви, а также католическая конфессия), крепло украинофильское движение (довоенная Чехословакия наиболее лояльно относилась к национально-культурным правам украинцев), пестрыми были и политические симпатии населения, венгерское господство также отразилось на общественно-политической обстановке.
Инкорпорация региона непосредственно в Россию (СССР) неминуемо вызывала конфликтную ситуацию. Это понимали и в спецслужбах. Так, 13 января 1945 г. 1-е (разведывательное) Управление НКГБ УССР подготовило доклад о положении в Закарпатье, еще входившем формально в состав Чехословакии. В нем (с учетом агентурной информации от источников в Народной раде Закарпатья и других авторитетных организациях) шла речь об отсутствии единства во взглядах на государственно-политическое будущее и принадлежность региона среди местных общественно-политических сил.
В спецсообщении «О положении в Закарпатской Украине» и.о. начальника 1-го Управления НКГБ УССР главе НКГБ СССР и начальнику внешней разведки НКГБ СССР от 19 января 1945 г. на основании донесений квалифицированной агентуры рисовалась нелицеприятная для советской стороны картина. Шла речь о многочисленных «фактах охлаждения к идее воссоединения с Советской Украиной», «большой антисоветской работе» чешской и венгерской общин края. По словам агента «Чернеца» (Народная рада Закарпатья), первоначальное «ликование» населения от прихода Красной армии сменилось «разочарованием в своем освобождении». Называлась «главная причина – острый дефицит продуктов питания, обуви, одежды… Стоимость продуктов достигла огромных размеров… Бойцы и офицеры Красной армии нехорошо относятся к народу, зачастую врываются в дома, уносят все, что можно унести с собой. Сейчас народ чувствует войну по-настоящему». Источник «Кооператор» подтверждал факты мародерства, «нетактичного поведения военных».
Каноник униатской церкви в Ужгороде Юлий Гаджегу заявил в беседе агенту «Профессору»: позиция РКЦ и УГКЦ остается неизменной – никакой активной поддержки советской стороне и Красной армии. Чехословацкая власть, пояснял он, еще до 1939 г. традиционно поддерживала униатов, обеспечивая им крупные субсидии и преследуя православие в регионе, поскольку униаты «боролись против всего русского, «восточного». Даже понимая угрозу венгерского сепаратизма, официальная Прага уповала на помощь ведущих держав Запада как часть «малой Антанты» против СССР, более опасаясь «потенциальной опасности со стороны Москвы».
Ширилось антисоветское движение за возврат в состав Чехословакии (или пребывание в Венгрии), в котором тон задавали епископат и клир УГКЦ, обеспеченные слои интеллигенции, учительства, а стремящиеся к объединению с СССР православные круги не имели такого влияния. В нем энергично участвовали и клирики УГКЦ с солидным стажем работы в антикоммунистических политических объединениях и сотрудничества со спецслужбами союзников гитлеровской Германии. Так, уже в 1948 г. МГБ арестовало Иосифа Кампова[590], униатского декана (благочинного) Береговского округа и настоятеля собора в Берегово. Как показала агентурная разработка «Транзит», Кампов активно участвовал в сепаратистском движении местных венгров во времена принадлежности региона Чехословакии. После прихода венгерских агрессоров в марте 1939 г. был избран в верхнюю палату венгерского парламента от профашистского «Автономно-земледельческого союза». По его доносам мадьярская контрразведка арестовала ряд коммунистов, часть из них казнив, причем священник присутствовал при допросах и пытках жертв[591].
В спецсообщении 1-го Управления от 19 января 1945 г. о ситуации в регионе сообщалось об обострении общественно-политической борьбы вокруг вопроса о воссоединении с Украиной. Как сообщал агент «Чернец» (Народная рада Закарпатья), народ разочарован присутствием советских войск, неимоверно возросли цены, наблюдается острый дефицит продуктов и потребительских товаров, случаются грабежи со стороны красноармейцев, закарпатцы впервые «чувствуют войну по-настоящему». По словам агента «Профессора», из Ватикана поступают директивы о поддержке УГКЦ, которую возглавляют чехофилы. Источник НКГБ «Кооператор» считал, что до 80 % священников-униатов и реформатские пасторы стоят за сохранение венгерского гражданства[592]. Недовольство социально-экономической ситуацией высказывали даже убежденные сторонники нового строя. Так, член партии, активист Дмитрий Иванчо (с. Сусково Свалявского района) 30 сентября 1948 г. говорил в частной беседе: «Мы живем в несколько раз хуже, чем жили при мадьярах. Советское государство отбирает у крестьян последний хлеб, накладывает большие налоги»[593]. При этом вооруженное националистическое подполье ОУН (С. Бандеры) в Закарпатском регионе не получило заметного развития (в отличие от Галиции и Волыни).
Трудно отрицать, что сталинская администрация стремилась к вовлечению новоприсоединенных регионов в общий социально-экономический комплекс страны (хотя осуществлялось это волюнтаристскими темпами и в репрессивном сопровождении, и дело не только в подавлении военно-террористического сопротивления националистического подполья – слишком разительным было цивилизационное отличие земель за Збручем, а аграрно-мелкобуржуазный социально-экономический уклад, культурно-бытовая специфика и высокий уровень религиозности населения резко диссонировали с курсом на ускоренную индустриализацию, коллективизацию, насаждение государственного атеизма и социалистических начал в повседневной жизни).
На восстановление экономики Западной Украины уже в 1944 г. выделили 100 млн рублей из казны воюющего государства и для реализации политики на объединение этнических украинских земель в границах Украинской ССР, выдвигаемой в самостоятельные члены будущей международной организации. Наряду с традиционными, ускоренное развитие получили новые отрасли – нефтехимия, электроэнергетика, машино– и приборостроение, легкая промышленность, и к 1949 г. тут работало 2,5 тыс. предприятий. В 1946–1948 гг. в регион прибыло две тысячи инженеров и техников, четырнадцать тысяч квалифицированных рабочих. К 1950 г. действовало 24 высших учебных заведения (против 4 при Польше). На Западную Украину приехало 35 тысяч учителей из других областей Украины, а 93 % школ стали украинскими по языку преподавания. Разворачивалась инфраструктура культуры и здравоохранения.
Социально-экономические мероприятия властей в перспективе вели к повышению жизненного и культурно-образовательного уровня населения ранее исключительно аграрного Закарпатья, развитию его социальной мобильности в рамках УССР и СССР в целом. Значительно сложнее обстояло дело в идейно-духовном (по сути, цивилизационном) измерении, где форсированный административно-репрессивный нажим на традиционную культуру болезненно воспринимался значительной частью местных жителей.
Мероприятия властей и спецслужбы по ликвидации униатской церкви в Закарпатье еще более углубили враждебное отношение к «Советам» и православию. Показательны в этом отношении слова члена капитулы (епархиального совета), прелат-каноника (и тайного викарного епископа УГКЦ в регионе) Александра Хиры[594] (1897–1983), сказанные им 6 апреля 1948 г. прихожанке, супруге прокурора Закарпатской области (!) И. Андрашко: «Миссионерство распространяется на Востоке арестованными униатскими священниками, которые там сеют свои зерна католицизма. Католицизм силен. Война, которая возникнет в ближайшеее время, уничтожит СССР и укрепит основы католицизма во всем мире»[595].
Наряду с этим религиозные проблемы «решались» административным путем и при ведущей роли специфических инструментов НКГБ – МГБ. В том же Закарпатье «через агентуру среди авторитетов» УГКЦ была создана делегация «лояльных» униатских клириков во главе со священником Бецой, обратившаяся с прошением к архиепископу Львовскому и Тернопольскому Макарию (Оксиюку) о воссоединении греко-католиков региона с РПЦ. Среди униатского клира приобрели негласных помощников «Хмурого», «Ортима»[596] и других, на которых (отмечали чекисты) Ватиканом возлагалась надежда как на преемников арестованных пастырей местной униатской общины – епископа Федора Пастора, архидекана Кольмана Бартфаи и др.
Изучались возможности выдвижения и использования «альтернативных» лидеров греко-католической общины региона. Внимание спецслужбы в этой связи привлек папский прелат (с 1943 г.), профессор теологии и богословской академии в Ужгороде, конкурент епископа Теодора Ромжи Александр Хира, поскольку этот священник выступил инициатором установления контактов УГКЦ в регионе с командованием 4-го Украинского фронта Красной армии и Народной радой Закарпатья. По оценке чекистов, отец Александр отличался дипломатичностью, высокой образованностью, красноречием, был хитер, поэтому для «обработки» к нему приставили «квалифицированного оперработника, достаточно эрудированного в церковных вопросах и с широким кругозором» (начальника отделения 1-го, разведывательного, Управления НКГБ УССР майора Кукеса, изображавшего в общении с Хирой «щирого украинца»).