[762]. С 1 июня 1937 г. по 4 января 1938 г. среди 177 350 арестованных в УССР «врагов народа» насчитывалось 7245 представителей «церковно-сектантской контрреволюции», из которых 6112 граждан осудили внесудебные органы НКВД УССР (а к июлю 1938 г. эта категория пополнилась еще 1587 арестованными)[763].
По существу, Православную церковь жестокими гонениями загнали в подполье, хотя при этом в закрытых информационных матералах НКВД УССР констатировались высокий уровень религиозности населения и распространение вынужденных форм «нелегального» богослужения. В отчете об оперативно-служебной деятельности НКВД – НКГБ УССР за период Великой Отечественной войны отмечалось, что к 1941 г. «значительное количество попов, особенно монахов и монахинь, несмотря на свой формальный отход от церковной деятельности, а также сектантские авторитеты, продолжают свою нелегальную деятельность, группируют вокруг себя антисоветски настроенную часть верующих, оборудуют нелегальные церкви, отправляют богослужения и выполняют различные религиозные требы»[764].
В 1930-е гг. произошло значительное изменение состава катакомбников. Если в конце 1920-х гг. в подполье находились лишь ИПХ и часть иосифлян, то теперь они стали составлять меньшинство. С середины 1930-х гг., в результате закрытия почти всех православных храмов, самую многочисленную часть катакомбников составили верующие, никогда не порывавшие с митрополитом Сергием. Они ушли в подполье только потому, что открытое совершение религиозных обрядов оказалось невозможным, и когда (с началом войны) положение изменилось, восстановили каноническую связь с избранным в 1943 г. Патриархом Московским и всея Руси Сергием[765]. В «катакомбы» были вынуждены уйти и умеренные группы «непоминающих» – они в большинстве считали отход от Московского патриархата временным явлением, что и подтвердилось в дальнейшем[766].
Период Великой Отечественной войны стал переломным для катакомбного движения. Ее начало было положительно воспринято частью ИПХ, рассчитававшего на быстрое падение безбожной советской власти. Отношения их с оккупационными германскими властями складывались по-разному. На Северо-Западе России катакомбники в основном предпочитали оставаться в подполье, так как там под покровительством немцев действовала Псковская духовная миссия в юрисдикции Московского патриархата. В ряде других районов страны – в Брянской, Орловской, Воронежской областях, Белоруссии, Крыму, на Дону и во многих областях Украины они зачастую переходили на легальное положение[767].
В период оккупации территории Украины катакомбные общины получили определенные возможности развития, чему способствовала и квазирелигиозная политика нацистской Германии, а также союзной ей Румынии, являвшаяся продуманным элементом информационно-психологической войны, инструментом социально-психологического раскола общества и подрыва духовно-культурной идентичности славянских народов[768]. В целом германская администрация первоначально активно поддерживала церковных сепаратистов и способствовала созданию Автокефальной украинской церкви в противовес возникшей на несколько месяцев раньше Автономной церкви в составе Московского патриархата. Но по мере все большего ухудшения отношений с украинскими националистами, развертывания партизанского движения сторонников одного из руководителей националистического движения С. Бандеры и Автокефальная церковь теряла свое привилегированное положение.
Целесообразно учесть и другое обстоятельство, стимулировавшее послевоенные оперативные мероприятия против представителей ИПЦ и ИПХ. Поскольку эти конфессиональные течения все более приобретали черты особой формы социального протеста, то среди участников общин ИПЦ заметное место занимали зажиточные крестьяне, другие представители крестьянства, не принявшие коллективизации, гонений на церковь и пострадавшие от политики раскулачивания, ее репрессивного сопровождения (в том числе принудительной высылки в отдаленные районы СССР), а также в ходе незаконных репрессий «большого террора» 1936–1938 гг.[769]
Во время немецкой оккупации только на Украину вернулось до 20 тыс. «раскулаченных» зажиточных крестьян. По сведениям органов НКГБ УССР, стремясь отомстить советской власти и непосредственным обидчикам, часть вернувшихся «кулаков» создавала самодеятельные группы с целью восстановления своего имущественного положения, сведения счетов с представителями власти и колхозного актива. Немало подобных групп стало на путь сотрудничества с оккупационной администрацией и спецслужбами противника, и, помимо расправы над обидчиками, приняло участие в карательных мероприятиях против партизан и подпольщиков. Всего после изгнания оккупантов органы госбезопасности в Украинской ССР ликвидировали 125 «антисоветских кулацких групп», арестовав 1130 человек[770]. Розыскные мероприятия, направленные на поиск данной категории активных коллаборационистов после 1945 г., усиливали внимание оперативных подразделений к среде ИПЦ и ИПХ, участники которых нередко находились на нелегальном положении и ранее являлись противниками коллективизации.
Попутно необходимо подчеркнуть, что сотрудничество с оккупантами со стороны обиженных советской властью крестьян все же носило характер социальной аномалии, что еще больше подчеркивало трагический характер противопоставления общин ИПЦ, по сути, львиной доле воюющего с агрессорами советского народа. В этом отношении нельзя не согласиться с известнейшим исследователем историко-статистических аспектов драматических страниц советской истории, доктором исторических наук Виктором Земсковым[771]. Историк приводит пример бывших «кулаков» – ссыльнопереселенцев в Ставропольском крае, оказавшихся под немецкой оккупацией. Их насчитывалось в начале войны свыше 43 тыс. Из них с оккупантами ушло 412 человек, в то же время в действующую армию призвали 7636 мужчин. Из них, докладывали краевые власти И. Сталину в июне 1946 г., трое стали Героями Советского Союза, 303 были награждены орденами, 471 – медалями, 564 стали инвалидами войны. В период оккупации, отмечали документы, ссыльные раскулаченные граждане «в абсолютном большинстве были настроены за советскую власть, против гитлеровских захватчиков, …прятали у себя коммунистов и евреев»[772].
Советские власти с началом войны заняли по отношению к находящимся в подполье общинам верующих и священнослужителям жесткую позицию, так как считалось, что они подрывают обороноспособность страны. Преследование тайных священнослужителей особенно усилилось с осени 1943 г. Власти наряду с кардинальным улучшением отношения к Московскому патриархату попытались произвести в 1943–1946 гг. разгром в «катакомбах», что им во многом удалось. В 1944 г. большинство выявленных истинно-православных на неоккупированной европейской части СССР было депортировано или заключено в лагеря, в последующие два года происходило жесткое преследование их на бывших оккупированных территориях.
Так, Л. Берия 7 июля 1944 г. в секретном письме И. Сталину отмечал, что на территории Воронежской, Орловской, Рязанской областей было выявлено несколько организаций «истинно-православных христиан», но арест активных участников не оказал должного воздействия на других членов, и поэтому целесообразно провести массовое выселение этих людей в Омскую, Новосибирскую области и Алтайский край. И 15 июля того же года 1673 человека из 87 населенных пунктов насильственно переселили на восток. Это был, вероятно, единственный пример массовой депортации русского населения в тот период.
О том, что общины ИПЦ попадали в разработку НКГБ УССР сразу же по мере освобождения Украины, свидетельствуют положения директивы № 1328/с от 22 июля 1944 г. главы ведомства Сергея Савченко: «По имеющимся в НКГБ УССР сведениям, на территории областей Украины существуют “дикие” приходы, нелегальные монастыри и скиты Православной церкви, не подчиненные Московской патриархии и считающие себя “Истинно-Православной церковью” на том основании, что руководители патриархии “продались” советской власти». В директиве указывалось, что в Харьковской области и на Донбассе распространение получили «подгорновцы», а в Херсонской области – «прокопиевцы», отказывающиеся от подчинения архиереям Московского патриархата.
В начале 1944 г. контрразведчики по данным агента «Попова» ликвидировали так называемую «церковно-монархическую организацию» (свыше 20 участников), действовавшую под видом ставропигиального монастыря под руководством архимандрита Михаила (Костюка)[773]. «Группа Костюка» имела «филиалы» в Сталинской (Донецкой) и Ворошиловградской областях. Себя отец Михаил именовал «самодержцем Всероссийским» и «Патриархом всея Руси», а его помощница схиигуменья Михаила[774] – «великой княгиней Елизаветой».
Согласно оперативно-следственным материалам НКВД – НКГБ, упомянутая монахиня Михаила создала «церковно-монархическую» нелегальную групу в Киеве еще в 1924 г. Располагая значительными денежными средствами, схиигуменья Михаила приобретала на подставных лиц дома на окраинах Киева, куда поселялись ее единомышленники, заключались фиктивные браки и трудоустройство. Со временем образованная таким способом община стала основой самочинного «ставропигиального монастыря».