Что же касается М. Костюка, то, работая врачом в больнице Киево-Печерской лавры, он познакомился со схиигуменьей, в 1919 г. поступил на богословский факультет Петроградской духовной академии. С началом массовых арестов монашествующих Лавры, по указанию схиигуменьи Михаилы, ее насельники рассредоточились по частным домам в Киеве и его пригородах. Сама игуменья поселилась с пятью монахинями в селе Борщаговка под Киевом, здесь архимандрит Михаил стал проводить тайные богослужения. 23 ноября 1925 г. он был арестован в селе Борщаговка, через три дня освобожден и сразу же выехал из села. Больше года миссионерствовал по городам и селам, в феврале 1926 г. вновь был арестован в селе Княжьем под Елизаветградом, через одиннадцать дней освобожден и по вызову схиигуменьи Михаилы вернулся в село Борщаговка. Здесь в тайном монастыре архимандрит Михаил стал служить, исповедовать, причащать и исполнять другие требы. В 1929 г. был матушкой Михаилой «помазан на царство» и почитался экзальтированными адептами как «самодержец Всероссийский» и «Патриарх всея Руси».
В ноябре 1927 г. монашествующие с руководителями были задержаны милицией, после допроса освобождены, но местные власти потребовали немедленно оставить село. Схиигуменья Михаила с несколькими монахинями поселилась в Киеве, в доме сестер Лупандиных, будущих монахинь, архимандрит Михаил – у монахини Пелагеи (Ивахненко), остальные – в домах знакомых в Киеве и Ирпене. Архимандрит Михаил продолжал тайно служить литургию по домам насельников монастыря. Вместе с верными монахинями разъезжал по селам и деревням Киевской, Полтавской, Сумской областей, проводил в домах верующих тайные богослужения, рассказывал о схиигуменье Михаиле и постригал в мантию ее почитателей. Летом 1927 и весной 1928 г. дважды арестовывался, в заключении провел почти три месяца.
Осенью 1929 г. схиигуменья Михаила с архимандритом Михаилом и группой монахинь посетили с проповедями Херсонскую область, но в декабре по доносу были арестованы в селе Михайловка. Лишь через четыре месяца они были освобождены, так как отсутствовали прямые доказательства их тайной деятельности.
К декабрю 1930 г., по указанию архимандрита Михаила, монахи и монахини, живущие в Киеве и Ирпене, оформились на предприятия и в государственные учреждения, вступили даже в профсоюзы, чтобы создать для окружающих «видимость светского образа жизни». Для этой же цели архимандрит Михаил предложил большой группе послушников и монахов из сел Киевской и других областей перебраться в Киев и Ирпень и оформиться рабочими на заводы, фабрики и железную дорогу. Все работающие должны были ежемесячно передавать в монастырскую кассу десятину, хотя в дальнейшем большинство передавало до 2/3 своего заработка. На эти средства руководством тайного монастыря было куплено пятнадцать частных домов, где поселились насельники обители, которая постепенно разрасталась; приобретались также церковная утварь, имущество для монастыря, продукты и одежда.
Кроме того, в селе Зайцево Донецкой области существовала большая община во главе со схиигуменьей Серафимой, в ней было более ста монахинь, в основном из бывшего женского монастыря. Раз в году в Киев оттуда привозились продукты и часть средств от доходов общины. Схиигуменье Михаиле помогала и игуменья Василиско-Златоустовского женского монастыря, ежегодно она отчисляла 10 % от своих доходов для передачи Михаиле, и до 1938 г. в Киев привозились подарки и деньги. С 1938 г. молодые монахини тайного монастыря, по указанию архимандрита Михаила, стали официально регистрироваться в «браках» с молодыми монахами, что позволяло прописывать новых членов общины в домах[775].
После смерти монахини Михаилы в 1939 г. М. Костюк перенял полностью бразды управления нелегальной группой ИПЦ. Разумеется, существование общин ИПЦ не осталось вне внимания органов ГПУ – НКВД. В 1931 г. было возбуждено угловное дело на 140 адептов ИПЦ. Велись агентурные разработки «Кроты» и «Отшельники» на киевское подполье ИПЦ, реализованные в 1939–1940 гг. осуждением свыше 10 его участников (в том числе к 10 годам лагерей – 8 человек)[776].
В 1940 г. М. Костюк возглавил «нелегальный ставропигиальный монастырь» в Киеве. В города и села Киевской и других областей для сбора пожертвований и проповедования истины о «великих старцах» ИПЦ направлялись монашествующие с просфорами, святой водой, портретами схиигуменьи Михаилы как «святой, чудотворной, прозорливой, чистосердечной и всевидящей» и фотографиями архимандрита, распространяемыми среди экзальтированных верующих как «благословения батюшки Михаила».
Во время оккупации М. Костюк открыто служил, зарегистрировал «ставропигиальный монастырь» в созданной оккупантами Городской управе. Богослужения в церкви Всех Святых привлекали все больше верующих, среди них были представители технической и творческой интеллигенции, профессура, увеличился поток верующих из провинции, привлеченных распространявшимися слухами об архимандрите Михаиле как «исцелителе» и «святом старце».
В 1943–1944 гг. арестовали 28 человек из окружения М. Костюка (в основном монахинь), из тайников монастыря было изъято 26 печатей и штампов, изготовленных художниками общины, которые использовались при изготовлении документов. Оставшиеся на свободе насельники монастыря пытались помочь арестованным, искали возможные пути освобождения архимандрита Михаила, стремились передать информацию о том, что он во время оккупации прятал в подвале церкви Всех Святых крещеных еврейских детей и «раскаявшихся» коммунистов, спасал молодежь от угона в Германию.
Поначалу архимандрит Михаил дал о себе ложные данные по одному из фальшивых паспортов. Допрошенные родственники пытались представить его душевнобольным и фантазером с манией величия. «Но откровенные и аргументированные ответы Михаила на вопросы следствия не оставляли никаких шансов на признание его душевнобольным. Во время следствия его жестоко избивали, о чем позднее рассказали выжившие после лагеря монашествующие». На допросах он заявил, что «принадлежит к Древнесоборной православной кафолической епископской церкви», богослужения в монастыре совершались по монастырскому уставу, подтвердил, что поминовение императора Николая II во время богослужений делалось им сознательно, так как он «по убеждениям монархист и не признает советскую власть как отрицающую Господа и преследующую верующих»[777].
В обвинительном заключении значилось, что М. Костюк «организовал антисоветскую монархическую группу»; «проводил антисоветскую пораженческую агитацию, «предсказывая гибель советской власти и установление на территории СССР царской монархии». Ему же инкриминировалась «тесная связь с представителями карательных органов немецких властей, от которых он получал задания выявлять советских партизан», эти показания дал уже осужденный переводчик в гестапо, привезенный из лагеря на очную ставку с ним. Архимандрит Михаил виновным признал себя лишь в том, что «как руководитель тайного Киевского ставропигиального монастыря на протяжении многих лет лично проводил активную монархическую работу против советской власти». 30 декабря 1943 г. архимандрит был арестован, а 21 декабря 1944 г. расстрелян.
По словам контрразведчиков, «сгруппировал вокруг себя монархически настроенных служителей церкви разных направлений и мирян (до 30 человек), проводил активную антисоветскую деятельность на Украине, Дону, Кубани, создал скиты и группы», намеревался свергнуть советскую власть и восстановить монархию. При всем распространении в Украине «церковно-монархического подполья» комплекс обвинений против архимандрита явно требует критического отношения[778].
По мнению органов следствия, под видом монахов в «группе Костюка» скрывались активные коллаборационисты. С. Савченко в директиве № 520/с от 23 марта 1944 г. указывал, что в ходе расследования удалось разоблачить нескольких оставленных «на оседание» агентов немецких спецслужб, а также завербовать «ценную агентуру по церковникам»[779]. Впрочем, полностью доверять этим утверждениям нельзя, так как и в 1940-е гг. для органов госбезопасности была характерна массовая фальсификация следственных дел. На насельников тайного Киевского ставропигиального монастыря до конца 1940-х гг. продолжалась охота, по доносам они арестовывались и отправлялись в лагеря на 3–5 лет.
После окончания войны деятельность ИПЦ и ИПХ всерьез беспокоила высшее руководство страны. К нему стекались неутешительные сведения о значительном росте их влияния. И во второй половине 1940-х гг. катакомбная Истинно-Православная церковь была одним из приоритетных объектов разработки НКГБ УССР. Органы советской власти, коммунистической партии и госбезопасности рассматривали церковную оппозицию Московскому патриархату как идеологического противника, бросившего вызов режиму и его политике подчинения церкви. Уголовное и административное преследование и репрессирование «катакомбников» с разной, в основном постепенно убывающей, интенсивностью продолжалось вплоть до середины 1980-х гг.
Своеобразное обоснование необходимости заведения оперативной разработки «Скит» и репрессирования членов ИПЦ давалось в циркуляре НКГБ УССР начальникам областных управлений от 14 февраля 1945 г. № 15/д. В нем отмечалось, что в связи с закрытием в Украине в 1930–1931 гг. большей части православных храмов сторонники ИПЦ окончательно перешли на нелегальное положение, создали подпольные монастыри и молитвенные дома (с участием братии и сестер закрытых обителей), повели работу по срыву коллективизации в союзе с «организованным кулачеством», «всеми способами вели борьбу с советской властью, добиваясь восстановления монархического строя в России». В период оккупации ИПЦ легализовалась, открыла приходы и монастыри, при этом часть подчинилась Автономной украинской православной церкви (с ориентацией на иерархов Московского патриархата), а часть вела самостоятельное существование. «Верхушка» ИПЦ, по утверждениям органов госбезопасности, якобы «полностью перешла на службу немецким оккупантам» и оказывала содействие их спецслужбам, включая разведку в тылу Красной армии.