Как показала 7 марта 1945 г. арестованная Екатерина (Ефросинья) Гавриловна Пыжова, в Зайцевском монастыре она пребывала с 1923 г. С 8 лет пела в церковном хоре, побывала в Киево-Печерской лавре, Святогорском монастыре, много читала духовной литературы. В 1923 г. ее отец (бывший шахтовладелец из Константиновки) иеромонахом Михаилом был пострижен в монаха Михаила, брат Петр стал монахом Сысоем, брат Василий – монахом Иоанном.
В показаниях арестованных насельников Зайцевского монастыря довольно подробно описана его внутренняя организация. Как показала монахиня Ольга (Александра Чуйко), монастырь занимал площадь в один гектар, был обнесен забором, с постами охраны, цепными собаками. Насчитывалось до 30 постоянных обитателей. Имелись три жилых дома (в одном из них находилась церковь, при ней жили отцы Серафим и Вениамин), кухня, прачечная, сараи для инвентаря, загоны для скота. Запрещалось посещение кино, театров, «бесовских» учреждений, чтение газет. Монах Вениамин категорически запрещал посещение храмов РПЦ как «еретических».
Богослужение начиналось в 4 ч утра и длилось до 10 ч, затем – с 17 ч до 20 ч. За проступки накладывалась епитимия в 100–500 поклонов. В город выходили только с разрешения священника и по одному, для легализации работали в государственных структурах, заключали между собой фиктивные браки для отвода подозрений в совместном проживании мужчин и женщин (Е. Пыжова состояла в таком союзе с А. Качановым, реально общаясь с ним «как с братом»).
Жили обработкой земли, совместным ведением хозяйства, имели общий стол и имущество, получали пожертвования (в месяц монастырь посещало до 100 человек). Поддерживали общение с нелегальным монастырем старца Якова Широкого в с. Кобыляки. Не приходится сомневаться, что столь длительное существование в сталинскую эпоху в густонаселенном Донбассе подобной закрытой религиозной организации оказалось возможным только в силу неразглашения и поддержки со стороны местного населения. В свою очередь, это может рассматриваться не иначе, как свидетельство глубокой латентной религиозности людей даже в период беспрецедентных гонений на веру.
В мае 1945 г. на Сумщине НКГБ был «вскрыт центр антисоветской церковно-монархической организации «подгорновцев», занимавшихся в период оккупации «клеветой на советскую власть». 15 января 1946 г. военный трибунал Сумского гарнизона осудил 5 участников группы к 5–10 годам лагерей. Была оправдана лишь некая Анна Забела, «пересказывавшая сновидения антисоветского характера и монархического толка», а также утверждавшая, что «всех, кто не пойдет за подгорновцами, отправят на вечную муку в пекло», а самим «подгорновцам» обеспечена райская жизнь[861].
Однако предпринятый старшими начальниками украинских чекистов анализ оперативной работы по «подгорновцам» привел к серьезной критике результатов работы 2-го (контрразведывательного) Управления НКГБ УССР. 23 марта 1945 г. начальник 5-го (антирелигиозного) отдела 2-го Управления НКГБ СССР, комиссар госбезопасности (генерал-майор) Г. Карпов и заместитель начальника этого же управления Илюшин направили главе НКГБ УССР письмо, целиком посвященное критическому разбору оперативной работы по «стефановцам».
В УССР, отмечалось в документе, широко распространилось «церковное течение так называемых суздальцев», их агитация имеет большой успех среди населения, «число сторонников “суздальцев” до последнего времени продолжает увеличиваться». Для адептов этого течения присущи обвинения патриаршей церкви в том, что она «продалась большевикам». «Суздальцы» использовались немцами, отмечали московские «религиоведы». Основной «базой» движения служит Сумская область, где действует 14 легальных церквей во главе с «благочинным» Григорием Дудником. НКГБ СССР указывал (как на вопиющее обстоятельство) на ситуацию в Сталинской области, где благодаря распространению «суздальских» общин «в ряде районов полностью парализована деятельность патриаршей церкви», вокруг молитвенных домов «суздальцев» группируются «болящие», «пророчицы», «антисоветский элемент». Негативно оценивалась работа НКГБ УССР – как не предпринявшего надлежащих мер к пресечению деятельности «подгорновцев» – и предлагалось к 10 апреля представить в НКГБ СССР план агентурно-оперативных мероприятий по линии упомянутого течения (к делу не приобщен)[862].
Среди мер, предпринятых в региональных органах НКГБ УССР в ответ на указания Центра, можно привести разъяснения начальника УНКГБ по Сталинской области полковника Демидова, направленные им местным отделениям УНКГБ 12 октября 1945 г. Документ интересен тем, что является своеобразной квинтэссенцией представлений о «церковно-монархическом подполье» в подразделениях спецслужбы тех областей, где упомянутое движение было достаточно активно. ЦМП, писал Демидов, появилось в результате того, что «реакционная часть духовенства и верующих тихоновской ориентации расценила обращение впоследствии патриарха Сергия как предательство и переход церкви на сторону советской власти», ушла в подполье и ведет борьбу с «мероприятиями соввласти и церковью патриаршей ориентации». Оно не признает власти, ее члены не вступают в колхозы, уклоняются от воинской службы и работы в советских учреждениях, «не посещают культурных и увеселительных учреждений».
Сотрудникам НКГБ ставились следующие оперативные задачи:
• направить ранее приобретенную агентуру по линии разработки РПЦ на выявление нелегальных групп и молитвенных домов течений ЦМП;
• взять в активную разработку «безприходное бродячее духовенство, монахов и монашек, вести их разработку в направлении принадлежности» к ЦМП;
• выявить связи между нелегальными общинами разных территорий;
• ввести в разработку ЦМП «проверенную агентуру по линии церковников», на основе «компрометирующих материалов» приобрести источники среди «близких связей» активистов ЦМП;
• собирать сведения о деятельности ЦМП в период оккупации[863].
О предпринятых органами госбезопасности УССР оперативно-розыскных и следственных мероприятиях против «подгорновцев» дают представление материалы «агентурной разработки № 256 “Скит”» Управления НКГБ по Сталинской области. Судя по всему, оно было заведено в порядке реагирования на письмо главы НКГБ УССР С. Савченко начальнику Сталинского УНКГБ от 6 декабря 1945 г., где предписывалось активизировать разработку «стефановцев» и до 10 января 1946 г. представить в НКГБ УССР план мероприятий.
Сразу же отметим, что чекисты УНКГБ ошибочно отнесли течение «подгорновцев» (объект упомянутой централизованной оперативной разработки «Халдеи») к сторонникам ИПЦ, по отношению к которым как раз и велось дело централизованной разработки «Скит». На наш взгляд, подобная путаница, вероятно, свидетельствует о недостаточной ориентации местных чекистов в спектре религиозной оппозиции («церковного подполья»).
Необходимо учитывать, что образовательно-культурный уровень оперативного состава органов НКГБ – МГБ был в целом невысок, что не могло не отражаться на формах, методах и стиле работы (особенно среди религиозного подполья с неординарным социально-психологическим обликом его участников, их крайне враждебным отношением к советской государственности), содержании информационно-аналитических материалов. Как отмечалось в докладной записке НКВД УССР в ЦК КП(б)У (1944 г.), молодые оперработники демонстрируют неспособность создавать агентурную сеть, работать с квалифицированной агентурой (То есть устанавливать доверительные отношения и конструктивно общаться с людьми с достаточным образовательным уровнем и жизненным опытом. – Прим. авт.), вести следствие по серьезным уголовным делам.
Так, к марту 1945 г. в центральном аппрате НКГБ УССР 11 % сотрудников имели высшее и незаконченное высшее образование, 45 % – среднее, остальные – начальное и незавершенное среднее образование (примерно четверь сотрудников пришла из партизанских формирований, партийно-комсомольских органов)[864]. Хуже обстояло дело в региональных органах госбезопасности. Например, к июлю 1944 г. в УНКГБ по Ровенской области 8 % сотрудников имели высшее образование, 29 % – незаконченное среднее, 63 % – начальное (даже среди руководящих кадров высшее и среднее образование имели 35 % сотрудников, а 20 % – начальное). Около 5–6 % чекистов республики прошли специальную оперативную подготовку в ведомственных учебных заведениях[865].
В экстремальных послевоенных условиях (в частности, при высокой интенсивности оперативно-войсковых мероприятий против повстанческо-подпольного движения ОУН в Западной Украине) образовательно-профессиональный уровень чекистов рос неудовлетворительными темпами. К 1 января 1946 г. в НКГБ УССР полное и незаконченное высшее образование имели 6,3 % среднее – 30 %, начальное – 30,7 % сотрудников. Даже в 1947 г. половина офицеров МГБ УССР не прошла специальной подготовки, половина начальников райаппаратов не получила и полного среднего образования. К 1 января 1952 г. среди сотрудников МГБ УССР высшее и незаконченное высшее образование сумели получить 13,2 %. При этом имели: среднее – 43,6 %, незаконченное среднее – 31,6 % и начальное – 11, 2 % чекистов советской Украины[866].
Упомянутую разработку УНКГБ по Сталинской области «Скит» «по отношению секты “подгорновцев-стефановцев”» завел 12 декабря 1945 г. сотрудник 4-го отделения (антирелигиозного) 2-го отдела (контрразведка) капитан Кныш (11 сентября 1946 г. дело переименовали в «Халдеи»). При этом офицер ссылался на указание НКГБ УССР № 15/Д от 14 февраля 1945 г., согласно которому как раз и заводилось централизованное дело «Скит» по отношению к ИПЦ. Как отмечалось в документе, составленном оперативником Кнышом, «подгорновцы» устраивают нелегальные «сборища», ведут «антисоветскую монархическую пропаганду». Подпольные группы течения имеются в городах Мариуполь, Дебальцево, Константиновка, Макеевка, Дзержинск, в ряде районов области. Назывались и основные выявленные фигуранты разработки: Прасковья Пидчиха (1878 года рождения) руководитель подпольной группы, содержательница нелегальной церкви на станции Сталино; Петр Тонкачев (1896 года рождения), псаломщик «подгорновской церкви»; Конон Сердюк (1886 года рождения), староста «подгорновской церкви» в период оккупации