Мауч молчал, щелкая костяшками пальцев.
— Сейчас не время для щепетильности, — с неожиданной силой сказал Джеймс Таггарт непривычно тихим голосом. — Нечего сюсюкать.
— Мне кажется, — мрачно произнес Мауч, — что… что… цель оправдывает средства…
— Сегодня уже слишком поздно для угрызений совести или каких-то принципов, — сказал Феррис. — Только прямое действие еще может сработать.
Никто не ответил; они как будто хотели, чтобы молчание, а не слова выразили их мнение.
— Ничего не получится, — сказал Тинки Хэллоуэй. — Он не уступит.
— Это вы так считаете! — хмыкнул Феррис. — Вы не видели нашу экспериментальную модель в действии. В прошлом месяце мы добились признания в трех запутанных делах об убийстве.
— Если… — начал мистер Томпсон, и голос его внезапно перерос в стон, — если он умрет, мы все погибнем!
— Не беспокойтесь, — произнес Феррис. — Он не умрет. «Увещеватель Ферриса» надежно защищает от такого исхода.
Мистер Томпсон промолчал.
— Мне кажется… у нас нет выбора… — почти прошептал Мауч.
Все молчали; мистер Томпсон старался не замечать, что все взгляды устремлены на него.
— Ну что ж, поступайте как знаете. Я не могу мешать. Делайте что хотите!
Доктор Феррис повернулся к Лоусону.
— Джин, — напряженно, все еще шепотом произнес он, — беги в радиорубку. Распорядись, чтобы все станции приготовились. Скажи, что я подготовлю мистера Галта к выступлению в течение ближайших трех часов.
Лоусон вскочил и с неожиданно радостной ухмылкой выбежал из комнаты.
Она поняла. Поняла, что они собираются делать и каково внутреннее состояние, позволившее им прийти к этому решению. Они не надеялись, что задуманное приведет к успеху. Они понимали, что Галт не сдастся; они и не хотели, чтобы он сдался. Они знали, что ничто их не спасет; они и не желали, чтобы их спасли. Ими руководила паника безрассудных эмоций, всю свою жизнь они боролись с реальностью и теперь достигли того состояния, когда наконец почувствовали себя как дома. Их даже не волновало, откуда у них это чувство; их сущность сводилась к тому, чтобы никогда не задумываться, что и как они чувствуют, к ним просто пришло осознание, что именно к этому они стремились, что это как раз и есть та реальность, которая составляет смысл их чувств, действий, желаний, их устремлений и выбора. В этом и заключались суть и характер их бунта против жизни и не имевшего названия поиска безымянной нирваны. Они не хотели жить. Они хотели, чтобы умер он.
Ужас, который она ощутила, был подобен внезапному удару хлыстом; она поняла, что предметы, которые она воспринимала как людей, таковыми не являются. Ей стало ясно все, пришла пора действовать. Он в опасности; в ее сознании не было ни места, ни времени для эмоций по поводу действий недочеловеков.
— Надо сделать все так, — шептал Висли Мауч, — чтобы никто никогда не узнал…
— Никто и не узнает, — ответил Феррис; в их голосах слышалась осторожность заговорщиков. — Это секретное место, отдельное строение на территории института… Звуконепроницаемое и стоящее на достаточно безопасном расстоянии от всего остального… Лишь немногие работающие там имели туда доступ…
— Если бы мы полетели… — произнес Мауч и внезапно умолк, будто заметил на лице Ферриса предостережение.
Дэгни увидела, как Феррис остановил на ней взгляд, внезапно вспомнив о ее присутствии. Лицо ее не дрогнуло, всем своим видом она выказывала полнейшее безразличие, словно ничего не понимала и ничто ее не волновало. Затем, будто осознав, что разговор здесь ведется секретный, она повернулась, слегка пожав плечами, и вышла из комнаты. Она знала, что они уже перешагнули ту черту, когда стали бы волноваться из-за нее.
Она так же неторопливо, с видом полного безразличия шла сквозь залы отеля к выходу. Но, когда она прошла квартал и свернула за угол, голова ее внезапно дернулась вверх, складки вечернего платья подобно парусу с шумом забились об ноги от неожиданной стремительности движений.
И теперь, мчась в темноте, думая только о том, как поскорее добраться до телефонной будки, она чувствовала, что в ней неуклонно растет новое ощущение, вытесняющее напряжение страха и опасности; ощущение свободы мира, которому никто и ничто не помешает.
Она заметила полоску света на тротуаре, которая пробивалась из окна бара. Никто не обратил на нее внимания, когда она прошла через полупустой зал, — немногочисленные посетители все еще напряженно перешептывались перед потрескивающей пустотой телеэкрана.
Стоя в тесном пространстве телефонной будки, как в кабине корабля, готового к полету на другую планету, она набрала номер ОР 6-5693.
Ей тут же ответил голос Франциско:
— Слушаю.
— Франциско?
— Привет, Дэгни. Я ждал твоего звонка.
— Ты слушал радио?
— Да.
— Они намерены силой заставить его сдаться. — Она старалась говорить так, будто просто излагала факты. — Они собираются пытать его. На территории ГИЕНа есть какая-то машина, которую они называют «увещевателем Ферриса». Это в штате Нью-Гэмпшир. Они упоминали о самолете. Сказали, что заставят его выступить по радио в течение ближайших трех часов.
— Понял. Ты звонишь из телефонной будки?
— Да.
— Ты все еще в вечернем туалете?
— Да.
— Слушай внимательно. Иди домой, переоденься, упакуй самое необходимое, возьми драгоценности и другие ценные вещи, которые сможешь унести, надень что-нибудь теплое. У нас не будет времени на это позже. Встретимся через сорок минут на северо-западном углу, в двух кварталах к востоку от главного входа в терминал Таггарта.
— Хорошо.
— Пока, Слаг.
— Пока, Фриско.
Меньше чем через пять минут Дэгни стояла в спальне своей квартиры и срывала с себя вечернее платье. Она оставила его на полу посреди комнаты, как ненужную форму армии, в которой она больше не служила. Она надела темно-синий костюм и — вспомнив слова Галта — белый с высоким воротом свитер. Упаковала чемодан и сумку с ремнем, которую могла повесить на плечо. Драгоценности она засунула в самый угол сумки, включая пятидолларовую золотую монету, которую заработала в той долине, и браслет из сплава Реардэна, полученный ею за пределами долины.
Она легко вышла из квартиры, заперев дверь, хотя понимала, что, возможно, больше никогда в нее не вернется. На мгновение ей стало труднее, когда она пришла в свой кабинет. Никто не видел, как она вошла; в приемной никого не было; огромное здание Таггарта казалось необычайно тихим. Она стояла и смотрела на свой кабинет, вспоминая обо всех годах, проведенных здесь. Потом она улыбнулась; нет, не так уж и трудно, подумала она, открыла сейф и достала документы, за которыми пришла. Ничего другого брать из своего кабинета она не хотела — кроме портрета Натаниэля Таггарта и карты трансконтинентальных дорог Таггарта. Она сломала рамы, свернула в трубочку портрет и карту и сунула их в чемодан.
Она как раз запирала чемодан, когда услышала чьи-то поспешные шаги. Дверь распахнулась, и в кабинет влетел главный инженер; он весь дрожал, лицо его было перекошено.
— Мисс Таггарт! — вскричал он. — О, слава Богу, мисс Таггарт, вы здесь. Мы искали вас повсюду!
Она не ответила, лишь вопросительно посмотрела на него.
— Мисс Таггарт, вы слышали?
— Что?
— Значит, не слышали! О Господи, мисс Таггарт, это… не могу поверить, но… Господи, что делать? Мост… моста Таггарта больше нет!
Дэгни смотрела на него, не в силах пошевелиться.
— Его нет! Взорван! Взлетел на воздух в одну секунду. Никто точно не знает, что случилось, но похоже… думают, что-то произошло на объекте «К» и… похоже на… звуковые волны. Мисс Таггарт! Невозможно никуда добраться в радиусе сотни миль! Это немыслимо, этого не может быть, но в этом радиусе все сметено с лица земли!.. Мы не можем добиться никаких разъяснений! Никто ничего не знает — ни газеты, ни радио, ни полиция! Мы все еще пытаемся добиться ответа, но слухи, которые доходят с краев этого кольца… — Он вздрогнул. — Только одно определенно: моста нет! Мисс Таггарт! Мы не знаем, что делать!
Она бросилась к своему столу и схватила телефонную трубку. Рука ее застыла в воздухе на полпути. Затем медленно, толчками, с невероятным усилием она заставила руку двигаться, чтобы положить трубку обратно на рычаг. Ей казалось, что для этого потребовалось много времени, будто рука ее должна была преодолеть атмосферное давление, с которым человек не в силах бороться; и в течение этих коротких мгновений непроходящей ослепляющей боли она поняла, что чувствовал Франциско в ту ночь, двенадцать лет назад, и что чувствовал юноша двадцати шести лет, когда в последний раз смотрел на свой двигатель.
— Мисс Таггарт, — кричал главный инженер. — Мы не знаем, что делать!
Трубка мягко опустилась на рычаг.
— Я тоже не знаю, — ответила Дэгни.
Через мгновение она поняла, что все кончено. Она слышала собственный голос, советующий все поточнее выяснить и позже сообщить ей, а потом ждала, когда эхо шагов главного инженера затихнет в коридоре.
Пересекая в последний раз вестибюль вокзала, она взглянула на памятник Натаниэлю Таггарту — и вспомнила свое обещание. Это всего лишь символ, подумала она, но это будет то прощание, которое Натаниэль Таггарт заслужил. У нее не оказалось никакого другого пишущего средства, поэтому она достала из сумочки помаду и, улыбаясь мраморному лицу человека, который понял бы ее, нарисовала на пьедестале у его ног большой знак доллара.
Она первая пришла на место встречи, которое находилось в двух кварталах к востоку от входа в терминал. Пока ждала, она заметила первые признаки паники, которая вскоре охватила весь город: машины ехали слишком быстро, некоторые были загружены домашним скарбом, мимо нее промчалось слишком много полицейских автомобилей, а вдалеке звучало слишком много сирен. Новость о том, что мост разрушен, явно расползалась по городу, вскоре все поймут, что город обречен, и начнется паническое бегство во имя спасения; бежать некуда, но ее это больше не волновало.