Риарден смотрел на него без улыбки. Высокая, худощавая фигура разбойника с большой дороги, тренированные мускулы которой подчеркивала ветровка, жесткое, словно мраморное, лицо судьи, сухой, бесстрастный голос бухгалтера.
– Мародеры не единственные, кто следит за вашими делами, мистер Риарден. Я тоже это делаю. В моих досье есть копии всех ваших счетов на уплату подоходного налога за последние двенадцать лет, точно так же как и других моих клиентов. У меня есть друзья в самых неожиданных местах, которые получают для меня необходимые копии. Я делю деньги между моими клиентами пропорционально тем суммам, которые у них отняты. Большая часть моих счетов уже передана их владельцам. Осталось уладить дела с вашим счетом – самым крупным. В тот день, когда вы будете готовы затребовать его, то есть в тот день, когда я узнаю, что ни цента из этих денег не вернется на поддержку мародеров, я передам вам всю сумму. А до тех пор, – он посмотрел на золото, лежавшее на земле, – возьмите его, мистер Риарден. Оно не краденое. Оно ваше.
Риарден не двинулся, не ответил, не посмотрел вниз.
– В банке на ваше имя положено гораздо больше.
– В каком банке?
– Вы помните Мидаса Маллигана из Чикаго?
– Да, конечно.
– Все мои средства помещены в «Банк Маллиган».
– В Чикаго нет никакого «Банка Маллиган».
– Он не в Чикаго.
Помолчав, Риарден спросил:
– Где же он?
– Думаю, скоро вы все узнаете, мистер Риарден. Но сейчас я не могу вам этого сказать, – и добавил: – Однако должен вам сообщить, что я единственный, кто отвечает за это предприятие. Это моя личная, персональная миссия. Никто, кроме меня, в этом не замешан, кроме судовой команды. Даже мой банкир не принимает в ней участие, он только хранит деньги на счетах. Многие мои друзья не одобряют тот путь, что я избрал. Все мы идем разными путями, хоть и сражаемся в одной и той же битве, и мой путь таков.
Риарден пренебрежительно улыбнулся:
– Вы один из тех чертовых альтруистов, которые тратят время на некоммерческие предприятия и рискуют собственной жизнью, чтобы помочь другим?
– Нет, мистер Риарден, я инвестирую свое время в собственное будущее. Когда мы будем свободны и начнем подниматься из руин, я хочу увидеть возрожденный мир как можно скорее. И тогда необходимый для работы капитал в надежных руках, руках наших лучших, наиболее продуктивных людей сэкономит остальным годы, а для истории страны – целые столетия. Знаете ли вы, что значите для меня, кем я хотел бы стать в тот день, когда на земле появится место для нового существования? Пусть даже это единственный способ нашего взаимодействия – я хотел бы работать с вами в будущем и быть полезным вам в настоящем.
– Почему? – прошептал Риарден.
– Потому что моя единственная любовь, единственная ценность, ради которой я живу, это человеческий талант, пусть его никогда не любил наш мир, не желали признавать ни друзья, ни враги. Этой своей любви я служу, и если мне придется отдать жизнь, то можно ли найти для этого лучшую цель?
«Может, этот человек потерял способность чувствовать?» – размышлял Риарден и понимал, что строгость мраморного лица – лишь дисциплина, форма, прикрывающая слишком глубокие чувства. Ровный голос бесстрастно продолжал:
– Я хотел, чтобы вы это знали. Чтобы вы знали это сейчас, когда вам кажется, что вы оказались на дне пропасти, в окружении недочеловеков, и это все, что осталось от человечества. Я хотел, чтобы вы знали в самый беспросветный час вашей жизни – день освобождения гораздо ближе, чем вам кажется. Есть и еще одна, особенная причина, почему я должен был поговорить с вами и раскрыть вам свои секреты раньше положенного срока. Слышали ли вы о том, что случилось на сталеплавильных заводах Оррена Бойля на побережье штата Мэн?
– Да, – Риарден сам удивился тому, что в его голосе прозвучала радость, прорвавшаяся из глубин души. – Не знал только, правда ли это.
– Все – правда. Это сделал я. Бойль не будет производить риарден-металл на побережье штата Мэн. Он не будет производить его нигде. И никакой другой мародер, возомнивший, что директива может передать ему права на ваш разум. Кто бы ни задумал начать производство этого сплава, найдет свои печи взорванными, машины – разрушенными, склады – в руинах, завод – охваченным пламенем. Так много неприятностей случится с тем, кто попытается выпускать сплав, что люди начнут болтать, будто на нем лежит проклятье, и очень скоро в стране не останется ни одного рабочего, согласного поступить на завод нового производителя сплава Риардена. Если люди вроде Бойля думают, что сила – самый надежный способ грабить выдающихся людей, пусть увидят последствие того, когда эти люди сами прибегнут к силе. Я хочу, чтобы вы знали, мистер Риарден – никто не сможет производить ваш сплав, никто не заработает на нем ни цента.
Риардена раздирало неудержимое желание расхохотаться, как хохотал он, узнав о пожаре Уайэтта и о крахе «Д’Анкония Коппер». Но он понимал, что если даст себе волю, то мысль, державшая его в страхе, все равно не отступит, и он никогда больше не увидит своего завода. Риарден отшатнулся, крепко сжав губы, чтобы не вырвался ни единый звук. Немного успокоившись, он тихо сказал твердым ледяным голосом:
– Заберите ваше золото и оставьте меня. Я не приму помощи от преступника.
И снова лицо Даннескьолда осталось безмятежным.
– Я не могу заставить вас силой принять золото, мистер Риарден. Но и сам его не возьму. Если хотите, можете оставить его там, где оно лежит.
– Мне не нужна ваша помощь, и я не намерен вас защищать. Если бы рядом оказался телефон, я позвонил бы в полицию. И я позвоню, как только вы снова попытаетесь явиться ко мне. И буду полагать мои действия самообороной.
– Я понял все, что вы имеете в виду.
– Вам только кажется, что поняли, поскольку я выслушал вас с готовностью, не осуждая вас. Но я не осуждаю никого. В жизни людей не осталось больше стандартов, поэтому я не осуждаю ни то, что делают люди, ни то, как они этого добиваются. Идите к черту той дорогой, которую выбрали, но я не желаю становиться частью вашего пути. Меня не вдохновляет ни ваша идея, ни ее воплощение. Не ждите, что я когда-нибудь приму от вас ваш банковский счет, даже если он существует. Потратьте его на еще одну броню для себя, потому что я собираюсь сообщить о вас полиции и дать им все возможные приметы, чтобы помочь выследить вас.
Даннескьолд не двинулся, не издал ни звука. Недалеко от них, в темноте, проходил грузовой состав; они не могли его видеть, но слышали стук колес, наполнявший тишину. Казалось, призрачный поезд, ставший лишь долгим ритмичным звуком, летел мимо них сквозь ночную тьму.
– Вы хотели помочь мне в самый безнадежный час? – спросил Риарден. – Если моим последним и единственным защитником стал пират, то мне не нужно больше защиты. Вы говорите вполне человеческим языком, и во имя его я заклинаю вас: да, у меня вообще не осталось надежды, но есть твердое знание того, что я буду жить по своим стандартам, и когда придет конец, пусть я останусь последним, кто их придерживается. Я буду жить в мире, в котором начал жизнь, и доживу в нем до последнего своего дня. Не думаю, что вы захотите меня понять, но…
Удар светового луча обрушился на них внезапно. Металлическое лязганье поезда поглотило рокот автомобильного мотора, и они не услышали, как со стороны фермы подъехала машина. Они стояли не на ее пути, но раздался визг тормозов, и невидимый автомобиль остановился. Риарден невольно отпрыгнул, успев подивиться реакции собеседника: с непостижимым самообладанием тот не двинулся с места.
Перед ними стояла полицейская машина.
Водитель высунулся из окна:
– Ах, это вы, мистер Риарден! – он прикоснулся кончиками пальцев к фуражке. – Добрый вечер, сэр.
– Привет, – ответил Риарден, пытаясь совладать с голосом.
Лица двоих патрульных на переднем сидении выглядели непривычно сурово, обычное дружеское выражение, свойственное им, когда они останавливались перекинуться словечком, исчезло.
– Мистер Риарден, вы шли с завода по Эджвуд-роуд, мимо Блэксмит-Коув?
– Да. А в чем дело?
– Не попадался ли вам поблизости торопящийся куда-то незнакомец?
– Какой еще незнакомец?
– Возможно, он шел пешком или ехал на развалюхе с мотором в миллион долларов.
– Что за человек?
– Высокий, со светлыми волосами.
– Кто он такой?
– Вы все равно не поверите, мистер Риарден, если я вам скажу. Вы его не видели?
Риарден с удивлением обнаружил, что слова с трудом пробиваются сквозь пульсирующий барьер, возникший у него в гортани. Он смотрел на полицейского в упор, но глаз невольно фокусировался на боковом зрении, и отчетливее всего он видел лицо Даннескьолда, в котором ни единая черточка, ни малейший мускул не выдавали движения чувств. Руки свободно висели вдоль тела, расслабленно, не делая ни малейшей попытки потянуться к оружию. При свете фар казалось, что лицо его намного моложе, а глаза сияют небесной голубизной.
Риарден почувствовал, что смотреть на Даннескьолда опасно, и не сводил взгляда с полицейского, с медных пуговиц на его униформе. А в голове пульсировала мысль, что тело Даннескьолда, его крепкое стройное тело, в любой момент могло прекратить существование. Он плохо слышал, что говорил; ему не давала покоя произнесенная пиратом фраза: «Если мне придется отдать жизнь, то можно ли найти для этого лучшую цель?»
– Так вы не видели его, мистер Риарден?
– Нет, – ответил Риарден. – Не видел.
Полицейский с сожалением пожал плечами и сжал руками руль.
– Никаких подозрительных людей на дороге не встречали?
– Нет.
– Может, незнакомая машина проезжала?
– Нет.
Полицейский потянулся к ключу зажигания.
– Говорят, его видели в наших краях, на побережье, сегодня вечером. Вот и объявили облаву в пяти округах. Мы не должны называть его имени, чтобы не пугать народ, но голова этого человека оценена в три миллиона долларов по всему миру.