– О чем? – спросил в недоумении Риарден.
– О временных беспорядках в Калифорнии. Мы быстро приведем все в норму, это был акт противозаконного мятежа, правительство штата не имело права собирать местные налоги в ущерб государственным, мы будем обсуждать вопрос о равноправных условиях, но пока что, если вы обеспокоены непатриотическими слухами о калифорнийских нефтяных компаниях, я хотел бы вам сказать, что «Риарден Стил» помещена в высшую категорию неотложных нужд, она имеет право первой требовать любую нефть, где бы то ни было в стране, помещена в наивысшую категорию, мистер Риарден, и я хотел, чтобы вы знали: этой зимой вам не придется беспокоиться о проблеме топлива!
Риарден положил трубку и нахмурился не из-за проблемы топлива и краха калифорнийских нефтяных компаний – несчастья такого рода стали привычными, – а из-за того, что вашингтонские плановщики сочли нужным его успокаивать. Раньше такого не бывало; он задумался, что это может означать? За годы борьбы Риарден усвоил: нетрудно бороться с как будто бы беспричинной враждой, но беспричинные заботы о тебе представляют собой серьезную опасность. То же самое беспокойство охватило его, когда, идя между заводскими зданиями, он увидел сутулого человека, в позе которого сочетались наглость и ожидание тяжелого удара: то был его брат Филипп.
С тех пор как Риарден переехал в Филадельфию, он не бывал в прежнем доме и не имел связи с семьей, счета которой продолжал оплачивать. Потом дважды за последние несколько недель он неожиданно встречал брата, бродившего по заводу без какой-либо видимой причины. Риарден не мог понять, прячется от него Филипп или хочет привлечь его внимание: это походило и на то, и на другое. Хэнк не мог найти никакого объяснения поведению брата, видел только озабоченность, которую Филипп раньше не выказывал.
В первый раз на удивленный вопрос «Что ты здесь делаешь?» – Филипп неопределенно ответил:
– Ну, я знаю, ты не хочешь, чтобы я появлялся у тебя в кабинете.
– Что тебе нужно?
– Ничего… только… в общем, мать беспокоится о тебе.
– Мать может позвонить мне в любое время.
Филипп не ответил, но продолжал расспрашивать его в наигранно небрежной манере о работе, здоровье, делах; вопросы были странно неуместными: не столько о делах, сколько о его отношении к ним. Риарден оборвал брата и жестом велел убираться, в душе у него осталось легкое, неприятное чувство.
Во второй раз Филипп дал единственное объяснение:
– Мы хотели узнать, как ты себя чувствуешь.
– Кто – «мы»?
– Ну как же… мать и я. Времена тяжелые, и… в общем, мать интересуется, как ты относишься ко всему этому?
– Передай, что никак.
Слова эти подействовали на Филиппа довольно странно, словно это был единственный ответ, которого он боялся.
– Убирайся отсюда, – устало сказал Риарден, – и в следующий раз, когда захочешь меня видеть, договорись о встрече и приходи в кабинет. Но не появляйся, если тебе нечего будет сказать. Это не то место, где обсуждаются чувства, мои или чьи бы то ни было.
Филипп не позвонил, но появился вновь, сутулясь, среди громадных домен с видом одновременно виноватым и чванливым, словно шпионил и оказывал честь своим присутствием.
– Но мне есть что сказать! – воскликнул он, увидев, что Риарден гневно нахмурился.
– Почему не пришел в кабинет?
– Ты не хочешь видеть меня в кабинете.
– И здесь не хочу.
– Но я только… только стараюсь быть тактичным, не отнимать у тебя время, когда ты занят и… ты очень занят, так ведь?
– И что?
– И… в общем, я хотел застать тебя в свободную минуту… поговорить с тобой.
– О чем?
– Я… словом, мне нужна работа.
Он произнес это вызывающе и чуть попятился. Риарден бесстрастно смотрел на него.
– Генри, мне нужна работа. Здесь, на заводе. Дай мне какое-то занятие. Нужно зарабатывать на жизнь, милостыня мне надоела. – Филипп подыскивал, что сказать, голос его звучал обиженно и просяще, словно необходимость оправдывать просьбу была навязанной ему несправедливостью. – я хочу зарабатывать, я не прошу тебя о благотворительности, я прошу дать мне шанс!
– Это завод, Филипп, не игорный дом.
– А?
– Мы не принимаем и не даем шансов.
– Я прошу дать мне работу!
– С какой стати я должен давать ее тебе?
– Потому что она мне нужна!
Риарден указал на языки пламени, взлетающие над черной доменной печью, поднимающиеся в пространство, – воплощенный в жизнь замысел из стали, глины и пара.
– Мне нужна эта домна, Филипп. Ее дала мне не моя нужда.
Филипп сделал вид, что не слышал.
– Официально ты не должен никого нанимать, но это формальность, если возьмешь меня, мои друзья одобрят это безо всяких проблем и…
Что-то в глазах Риардена заставило его внезапно умолкнуть, потом он гневно, раздраженно спросил:
– Ну в чем дело? Что дурного в том, что я сказал?
– Дурно то, чего ты не сказал.
– Прошу прощенья?
– То, что ты хочешь оставить несказанным.
– Что же?
– То, что от тебя мне нет никакой пользы.
– Это то, что ты… – начал Филипп праведным тоном и не договорил.
– Да, – сказал Риарден с улыбкой, – то, что я подумал первым делом.
Филипп отвел глаза; когда заговорил, голос его звучал так, словно он выбирал случайные фразы:
– Каждый имеет право зарабатывать на жизнь… Как я получу шанс, если никто не дает мне его?
– Как я получил свой?
– Я не родился владельцем сталелитейного завода.
– А я?
– Я смогу делать все, что можешь ты, если научишь меня.
– А кто меня учил?
– Почему ты все время твердишь это? Я говорю не о тебе!
– А я о себе.
Через несколько секунд Филипп пробормотал:
– Чего тебе беспокоиться? Речь идет не о твоем заработке!
Риарден указал на людей в дыму от доменной печи.
– Сможешь делать то, что они?
– Не понимаю, что ты…
– Что случится, если я поставлю тебя туда, и ты загубишь плавку?
– Что важнее: разливка твоей стали или то, как мне кормиться?
– Как ты собираешься кормиться, если сталь не будет разливаться?
Лицо Филиппа приняло укоризненное выражение.
– Я не могу спорить с тобой, потому что превосходство на твоей стороне.
– Тогда не спорь.
– А?
– Замолчи и убирайся отсюда.
– Но я имел в виду…
Риарден усмехнулся:
– Ты имел в виду, что это я должен молчать, потому что превосходство на моей стороне, и дать тебе работу, потому что ты ничего не умеешь делать.
– Это грубый способ излагать моральный принцип.
– Но это то, к чему твой моральный принцип сводится, не так ли?
– Нельзя обсуждать мораль в материалистических терминах.
– Мы обсуждаем работу на сталелитейном заводе, а это место очень даже материалистично!
Филипп весь как-то сжался, глаза его слегка потускнели, словно он был в страхе перед окружающим, в возмущении его видом, в усилии не признавать его реальности. Он негромко, упрямо прохныкал с интонацией заклинателя:
– Каждый человек имеет право на работу, это моральный императив, принятый в наше время, – и повысил голос: – Я имею на нее право!
– Вот как? Тогда давай, получай свое право.
– А?
– Получай свою работу. Бери ее с куста, на котором, по-твоему, она растет.
– Я имел в виду…
– Имел в виду, что не растет? Что она нужна тебе, но ты не можешь ее создать? Что имеешь право на работу, которую я должен создать для тебя?
– Да!
– А если не создам?
Молчание тянулось секунда за секундой.
– Я не понимаю тебя, – заговорил Филипп с гневным недоумением человека, который цитирует фразы хорошо знакомой роли, но получает в ответ неверные реплики. – Не понимаю, почему с тобой стало невозможно разговаривать. Не понимаю, какую теорию ты предлагаешь на обсуждение и…
– Еще как понимаешь.
Словно отказываясь верить, что его фразы могут не возыметь действия, Филипп выпалил:
– С каких пор ты обратился к абстрактной философии? Ты – всего-навсего бизнесмен, ты не способен разбираться в принципиальных вопросах, оставь это специалистам, которые веками…
– Оставь, Филипп. Что это за трюк?
– Трюк?
– Откуда у тебя это неожиданное стремление?
– Ну, в такое время…
– В какое?
– В общем, каждый должен иметь какие-то средства к существованию… и не быть отверженным… Когда дела так ненадежны, человеку нужно иметь какую-то гарантию… какую-то опору… в такое время, случись что с тобой, у меня не будет…
– Какой случайности со мной ты ожидаешь?
– Нет! Нет! – этот крик был странно, непонятно искренним. – я не ожидаю никакой случайности… а ты?
– Что может со мной случиться?
– Откуда мне знать?.. Но у меня нет ничего, кроме помощи от тебя… а ты в любое время можешь передумать.
– Могу.
– И у меня нет на тебя никакого влияния.
– Почему тебе потребовалось столько лет, чтобы понять это и забеспокоиться? Почему теперь?
– Потому что… потому что ты изменился. Раньше… раньше у тебя было чувство долга и моральной ответственности, но… ты его утрачиваешь. Утрачиваешь, ведь так?
Риарден стоял, молча разглядывая брата; у Филиппа была своеобразная манера переходить к вопросам, как будто его слова были случайными, но вопросы, слишком небрежные, чуть назойливые, были ключом к достижению цели.
– В общем, я хочу снять бремя с твоих плеч, если я для тебя – бремя! – неожиданно резко заговорил Филипп. – Дай мне работу, и твоя совесть больше не будет тревожиться из-за меня!
– Она не тревожится.
– Вот это я и имею в виду. Тебе все равно. Все равно, что случится с нами, так ведь?
– С кем?
– Ну, как… с матерью и со мной… и вообще с человечеством. Но я не собираюсь взывать к твоим лучшим чувствам. Я знаю, что ты готов отвернуться от меня в любое время, поэтому…
– Филипп, ты лжешь. Тебя беспокоит не это. Иначе ты попросил бы денег, но не работу, не…
– Нет! Я хочу получить работу! – крик был немедленным, почти безумным. – Не пытайся откупиться деньгами! Я хочу получить работу!