знать, что он чувствует, окруженный посредственностями. Ненависть? Нет, не ненависть, но скуку, ужасную, безнадежную, опустошающую, парализующую скуку. Чего стоят лесть и низкопоклонство тех, кого не уважаешь? Вы когда-нибудь ощущали желание узнать человека, которым вы можете восхищаться? На кого вы не будете смотреть сверху вниз, а только снизу вверх?
– Я чувствовала это всю свою жизнь, – ответила она. В этом ответе она не могла ему отказать.
– Я знаю, – в его голосе зазвучали нежные нотки. – Я знал это, впервые заговорив с вами. Вот почему я пришел сегодня… – он на секунду замолчал, но она ничего не ответила на призыв, и он договорил с прежней тихой нежностью: – Что ж, вот почему я хотел увидеть мотор.
– Понимаю, – мягко сказала она. Звук ее голоса – единственная благодарность, которую она могла даровать ему.
– Мисс Таггерт, – он опустил глаза, глядя на стеклянный ящик, – я знаю человека, который способен взяться за реконструкцию этого мотора. Он не работает на меня, поэтому он, возможно, тот самый человек, который вам нужен.
К тому времени, когда Стэдлер поднял голову – и прежде, чем успел заметить восхищение в ее открытом взгляде, о котором он молил, прощающем его взгляде, – он преодолел себя, добавив в голос сарказма:
– Совершенно очевидно, что молодой человек не хочет работать на благо общества или процветания науки. Он сказал мне, что не пойдет на государственную службу. Полагаю, что он захочет получить большее жалованье от частного работодателя.
– Да, – жестко ответила она. – Возможно, именно такой человек мне нужен.
– Это молодой физик из Технологического института штата Юта, – сухо сказал он. – Его зовут Квентин Дэниелс. Несколько месяцев назад его прислал ко мне мой друг. Он явился, чтобы увидеться со мной, но отказался от работы, которую я ему предложил. Я хотел взять его в свою команду. У него голова настоящего ученого. Не знаю, добьется ли он успеха с вашим мотором, но по крайней мере у него есть для этого способности. Надеюсь, вы сможете связаться с ним через упомянутый мною институт штата Юта. Я не знаю, чем он там сейчас занимается, – это учреждение год назад закрыли.
– Благодарю вас, доктор Стэдлер. Я свяжусь с ним.
– Если… если вы пожелаете, буду рад помочь ему с теоретической подготовкой. Я намерен сделать часть работы лично, начав с первых глав рукописи. Мне хотелось бы отыскать кардинальный секрет энергии, открытый автором. Мы должны рассекретить его базовый принцип. Если это нам удастся, мистер Дэниелс сможет закончить работу, связанную с вашим мотором.
– Я буду рада любой помощи, которую вы сможете мне оказать, доктор Стэдлер.
Они молча пошли через безжизненные туннели Терминала, вдоль ржавых рельсов под голубыми бусинами фонарей, к отдаленному свету платформ.
У выхода из туннеля они заметили человека, склонившегося к рельсам, неритмично и раздраженно ударявшего молотком по стрелке. Другой мужчина стоял рядом, нетерпеливо глядя на него.
– Ну, что там с этой проклятой штукой? – спросил смотревший.
– Не знаю.
– Ты возишься уже полчаса.
– Угу.
– Долго еще?
– Кто такой Джон Голт?
Доктор Стэдлер вздрогнул. Миновав рабочих, он произнес:
– Мне не нравится это выражение.
– Мне тоже, – ответила Дагни.
– Откуда оно взялось?
– Никто не знает.
Они помолчали, потом он сообщил:
– Я знал когда-то Джона Голта. Но он давно умер.
– Кем он был?
– Я привык думать, что он до сих пор жив. Но теперь я уверен, что он умер. Он обладал таким умом, что, будь он жив, сейчас весь мир говорил бы о нем.
– Но о нем действительно говорит весь мир.
Он застыл на месте.
– Да… – медленно произнес он, словно только что поняв это. – Да… Но почему? – слова были полны страха.
– Кем он был, доктор Стэдлер?
– Почему они говорят о нем?
– Кем он был?
Он потряс головой, пожал плечами и резко ответил:
– Это просто совпадение. Имя не самое редкое. Бессмысленное совпадение. Никакой связи с человеком, которого я знал. Тот человек умер.
И добавил не раздумывая:
– Иного не может быть.
Распоряжение, лежавшее на его столе, было помечено словами «Конфиденциально… Срочно… Приоритетно… Особая важность подтверждена кабинетом Верховного координатора… Касается проекта «Икс»». В нем содержалось требование послать десять тысяч тонн металла, выплавленных на заводах «Риарден Стил», в Государственный научный институт.
Риарден прочитал его и посмотрел на управляющего прокатными станами, неподвижно стоявшего перед ним. Распоряжение принес он и молча положил на стол перед Риарденом.
– Я подумал, что вы захотите это увидеть, – ответил он на немой вопрос Риардена.
Риарден нажал на кнопку, вызывая мисс Айвз. Он подал распоряжение ей и сказал:
– Отошлите его туда, откуда оно пришло. Скажите, что я не стану посылать металл в Государственный научный институт.
Гвен Айвз и управляющий воззрились на него, потом друг на друга и снова на него. Он прочитал в их взглядах благодарность.
– Да, мистер Риарден, – официальным тоном ответила Гвен, взяв в руки распоряжение, словно обычную деловую бумагу. Она поклонилась и покинула кабинет. Управляющий вышел следом.
Риарден с улыбкой проводил его. Ему было наплевать на бумагу и на возможные последствия своего решения.
Шесть месяцев назад, повинуясь внутреннему голосу, он словно повернул заглушку, чтобы перекрыть поток эмоций, и приказал себе: работай, не останавливай литейное производство, чувствовать будешь потом. Это позволило ему хладнокровно отслеживать действие Закона справедливой доли.
Никто не знал, как понимать этот закон. Сначала ему сказали, что он не может производить свой металл в объемах, бо́льших, чем тоннаж лучшего специального сплава, иначе говоря, стали, производимой Орреном Бойлем. Но лучший специальный сплав Оррена Бойля – негодный продукт, который никто не хотел покупать. Потом ему сказали, что он может производить свой металл в объемах, которые Оррен Бойль мог бы производить, если бы производил. Никто не знал, как это понимать. Кто-то в Вашингтоне назвал цифру, определяющую количество тонн в год, не объясняя причин. Всем пришлось принять эту цифру.
Он не знал, как предоставить каждому из потребителей, требовавших своего, равную долю металла. Лист ожидания заказов на поставку невозможно было бы выполнить и за три года, даже при работе на полную мощность. Новые заказы тем временем поступали ежедневно. И они уже не были заказами в старом, почтенном смысле, превратившись в требования. По закону каждый клиент, которому не удалось получить свою справедливую долю от «Риарден Стил», имел право начать преследовать его в судебном порядке.
Но никто не представлял, как определить, что именно составляло справедливую долю, и от какого объема металла. Тогда к Риардену из Вашингтона на должность заместителя директора по распределению готовой продукции был прислан смышленый молодой парень, только что окончивший колледж. После многочисленных телефонных переговоров со столицей парень объявил, что клиенты получат по пятьсот тонн металла каждый в порядке поступления их заявок. Никто не возразил против названной им цифры.
Да и какие, собственно, могли быть возражения? С тем же успехом могли объявить как один фунт, так и миллион тонн. Парень устроил себе офис на заводе Риардена, где четыре девицы принялись регистрировать заявки на металл. При существующем уровне производства заявок набралось до начала следующего столетия.
Пятисот тонн металла не хватило бы и на три мили рельсов для «Таггерт Трансконтинентал» или на крепеж для одной из угольных шахт Кена Данаггера. Крупнейшим производствам, лучшим потребителям заводов Риардена, было отказано в использовании его металла. Но на рынке появились клюшки для гольфа, изготовленные из риарден-металла, а за ними кофейники, садовый инструмент и водопроводные краны. Кену Данаггеру, знавшему цену металла и дерзнувшему заказать его, несмотря на гнев общественного мнения, не разрешили получить его; по его заявке снабжение прекратилось без объяснения причин, что разрешалось новым законом. Мистер Моуэн, предавший компанию «Таггерт Трансконтинентал» в самый опасный для нее час, занялся производством выключателей из риарден-металла и продавал их «Атлантик Саусерн». Риарден наблюдал за всем этим, изо всех сил стараясь не дать волю эмоциям.
Он молча отворачивался, когда кто-нибудь обращал его внимание на то, о чем знали все: о больших состояниях, мгновенно нажитых на его металле.
– Нет, – говорили люди в кабинетах. – Черным рынком это не назовешь, он действительно таковым не является. Никто не перепродает металл нелегально. Просто продают свои права на него. Не продают буквально, просто объединяют свои доли в общий пул.
Он не желал и слышать о мелочных делишках, когда «доли» продавались и сливались, как и о том, что заводчик из Вирджинии за два месяца «произвел» пять тысяч тонн литья риарден-металла, и о человеке из Вашингтона, анонимном партнере того заводчика.
Он знал, что их прибыль на тонну риарден-металла в пять раз превышает его собственную. Но воздерживался от комментариев. Каждый имел право на металл, кроме него самого.
Молодой человек из Вашингтона, которого сталевары прозвали Кормилицей, увивался вокруг Риардена с примитивным, восхищенным любопытством, которое, как ни невероятно, было формой обожания. Риарден наблюдал за ним с веселым отвращением. Мальчишка не имел ни малейших понятий о морали, ее выбили из него в колледже, оставив только необычную откровенность, одновременно наивную и циничную, сродни невинности дикаря.
– Вы презираете меня, мистер Риарден, – заявил он как-то, неожиданно и без доли возмущения. – Это непрактично.
– Почему это непрактично? – спросил Риарден.
Мальчишка не нашел что ответить, озадаченно глядя на шефа. Он никогда не отвечал на вопрос «Почему?», ограничиваясь простыми утверждениями. Характеризовал людей фразами вроде «Он старомоден», «Он не перестроился», «Он не приспособился», не колеблясь и не разъясняя своих слов. Окончив металлургический факультет колледжа, он мог заявить: «Я думаю, что для выплавки металла требуется высокая температура». Относительно физических понятий он высказывался не слишком определенно, о людях – исключительно категорично.