о страшного бедствия в случае, если мистер Чик Моррисон на нас рассердится. Вот «Чик Спешл» и получил дизель. Управляющий нашего отделения в Колорадо ушел. Мистер Лоси передал его работу своему другу. Я тоже хотел уйти. Никогда еще мне так не хотелось уйти. Но не ушел… Нет, я ничего от нее не получал. С тех пор, как она уехала. Почему ты все время спрашиваешь о ней? Забудь. Она не вернется… Не знаю, на что я надеюсь. Надеяться не на что. Просто живу, день за днем, и стараюсь не заглядывать вперед. Сначала я надеялся, что кто-нибудь нас спасет. Думал, может это будет Хэнк Риарден. Но он сдался. Не знаю, что они с ним сделали, как заставили подписать, знаю только, что-то ужасное. Все так думают. Все шепчутся об этом, прикидывают, чем и как на него надавили… Нет, никто ничего не знает. Он не сделал никаких публичных заявлений и не хочет никого видеть… Но, послушай, я скажу тебе еще кое-что, о чем все шепчутся. Наклонись поближе. Я не хочу говорить слишком громко. Говорят, Оррен Бойл знал о директиве уже давно, за несколько недель, а то и месяцев, потому что потихоньку начал реконструировать плавильные печи для производства сплава Риардена на своих небольших сталелитейных заводах в тихом темном местечке на побережье штата Мэн. И к тому моменту, когда Риардена вынудили подписать бумагу, я имею в виду Сертификат дарения, Бойл был уже готов к производству риарден-металла. И знаешь, накануне того дня, когда хотели начать литье, и люди Бойла уже зажгли печи на побережье, вдруг послышался голос, непонятно откуда, с самолета или по радио. Мужской голос объявил, что дает им десять минут покинуть завод.
Люди вышли. Потому что голос сказал им, что он — Рагнар Даннескъёлд. В течение получаса завод Бойла был стерт с лица земли. Камня на камне не осталось. Говорят, при помощи дальнобойных судовых орудий, откуда-то из Атлантического океана. Никто не видел корабля Рагнара Даннескъёлда… Вот о чем все перешептываются. В газетах об этом не напечатали ни слова. Парни в Вашингтоне говорят, что это только слухи, которые распускают паникеры… Не знаю, правдива ли эта история. Думаю, все — правда. Надеюсь, все так и есть… Знаешь, когда мне было пятнадцать, я все думал, как человек становится преступником, и не мог понять, что для этого должно произойти.
А теперь я рад, что Рагнар Даннескъёлд взорвал эти заводы. Благослови его Бог, и пусть его никогда не поймают, кем бы он ни был!.. Да, вот так я теперь думаю. Как они полагают, насколько у людей хватит терпения?.. Днем еще ничего, потому что я занят и думать некогда, но ночью меня это донимает. Я уже и заснуть не могу, часами лежу, не сплю… Да! Если хочешь знать, да, это потому, что я тревожусь о ней! Я боюсь за нее до смерти. Вудсток — такая ничтожная дыра, за много миль от цивилизации, а коттедж Таггертов еще в двадцати милях в стороне. Двадцать миль кривых рельсов в Богом забытых лесах. Как я узнаю, не случилось ли с ней чего-нибудь? Она там одна, а по стране носятся банды, как раз по таким вот дремучим местам, как Беркширские горы… Знаю, я не должен об этом думать. Знаю, она сама может о себе позаботиться. Только очень хочется получить от нее хоть строчку. Вот бы поехать туда… Но она мне не велела.
Я обещал ей ждать… Знаешь, я рад, что ты сегодня вечером здесь. Мне это помогает, наши разговоры с тобой… даже просто посмотреть на тебя — и то хорошо. Ты же не исчезнешь, как все остальные, а?.. Что, на следующей неделе?.. А, просто в отпуск. Надолго?.. Как ты добилась месячного отпуска?.. Хотел бы я взять месяц за свой счет. Но мне не дадут… Правда? Завидую тебе… Несколько лет назад я не стал бы тебе завидовать. А теперь мне хотелось бы уехать. Теперь я завидую тому, что ты в течение двенадцати лет могла каждое лето уезжать на целый месяц.
Дорога тонула в темноте и вела в другом направлении. Риарден шел с завода, но не в сторону дома, а к Филадельфии.
Путь предстоял неблизкий, но вечерами ему хотелось хорошенько пройтись; так он поступал каждый день всю прошедшую неделю. Пустынная мрачность загородной местности приносила ему покой, вокруг не было ничего, кроме темных силуэтов деревьев, никакого движения, кроме него самого и веток, качавшихся на ветру. Никаких фонарей, только слабые вспышки светляков в кустах. Два часа хода от завода до города стали для него временем отдохновения.
Риарден переехал в Филадельфию. Не объясняя ничего матери и Филиппу, он сказал, что они могут оставаться в доме, если пожелают, а мисс Ивз позаботится об оплате счетов. Велел им передать Лилиан, когда она вернется, чтобы не пыталась встретиться с ним.
Они смотрели на него в испуганном молчании.
Риарден передал своему адвокату подписанный бланк и сказал:
— Получите для меня развод. На любых условиях и за мой счет. Меня не волнует, какие основания вы представите, скольких судей подкупите или в чем ложно обвините мою жену. Делайте все, что захотите. Но не должно быть никаких алиментов или раздела имущества. — Адвокат посмотрел на него с мудрой и грустной полуулыбкой, как будто давным-давно этого ожидал. И ответил:
— Хорошо, Хэнк. Это можно сделать. Но потребуется время.
— Сделайте все как можно скорее.
Никто не задавал вопросов о его подписи на Сертификате дарения. Но он заметил, что люди на заводе смотрят на него изучающе и с любопытством, как будто пытаясь разглядеть шрамы или следы пыток.
Риарден не чувствовал ничего, его окружили умиротворяющие сумерки, словно расплавленный металл покрылся коркой шлака, затягивающей и скрывающей под собой последние проблески белого мерцания. Он не питал никаких чувств к мародерам, которые теперь собирались выпускать его сплав. Желание удержать свое право, гордость за то, что он — единственный его производитель и поставщик, были формой уважения к соратникам, свято в него верившим и полагавшим честью для себя работать с ним. Желание, уважение и вера ушли. Его не заботило, что делают люди, что продают, и знают ли, что это его металл. Человеческие фигуры, двигавшиеся мимо него по улицам, стали ничего не значащими физическими объектами. Реальной оставалась только природа, с ее темнотой, скрадывающей все следы человеческой деятельности, оставлявшей лишь нетронутую почву, с которой он некогда мог управляться.
В кармане он носил пистолет, как посоветовали полицейские из патрульной машины с громкоговорителем. Они предупредили его, что в темное время на дорогах небезопасно. Он подумал: пистолет, скорее, нужен на заводе, а не в мирном и безопасном ночном одиночестве. Что может отобрать у него оголодавший бродяга по сравнению с ущербом, нанесенным ему так называемыми его защитниками?
Риарден шагал, думая, что даже этот сумеречный ландшафт все еще способен давать ему силы, напоминая, что впереди простирается нетронутое людским вмешательством пространство.
Человек, внезапно возникший на дороге, должно быть, появился из-за ивы, но так проворно, что, казалось, выпрыгнул прямо на середину шоссе. Рука Риардена рванулась было к пистолету, но остановилась: по горделивой осанке, прямой линии плеч, вырисовывавшейся на фоне звездного неба, он догадался, что это не бандит. Услышав голос незнакомца, он понял, что это и не попрошайка.
— Я хотел бы поговорить с вами, мистер Риарден.
В голосе звучали твердость, ясность и особая учтивость, непривычная для человека, который больше привык отдавать приказания.
Простая одежда незнакомца выглядела элегантной. Темные брюки и темно-синяя ветровка, застегнутая до подбородка, подчеркивали стройные линии высокой фигуры. Он носил темно-синюю шляпу, и единственным, что можно было разглядеть в ночи, оставались его руки, лицо да прядь золотистых светлых волос на виске. В руках не видно было оружия, только предмет, похожий на завернутый в мешковину блок сигарет.
— Нет, мистер Риарден, — произнес незнакомец, — я не собираюсь просить у вас денег, наоборот, хочу их вам вернуть.
— Вернуть деньги?
— Да.
— Что еще за деньги?
— Маленькое возмещение большого долга.
— Вы брали у меня в долг?
— Нет, не я. Всего лишь символическая выплата, но я хочу, чтобы вы приняли ее в доказательство того, что, если мы с вами проживем достаточно долго, каждый доллар из этой задолженности будет вам возвращен.
— Какой задолженности?
— Речь о деньгах, которые забрали у вас силой.
Он протянул Риардену сверток, откинув мешковину.
Риарден увидел, как звездный свет отразился от зеркальной поверхности, словно пламя. По весу и блеску поверхности он понял — незнакомец держит в руке слиток золота.
Он перевел взгляд на лицо незнакомца, но увидел, что оно тверже и непроницаемее, чем сама поверхность металла.
— Кто вы? — спросил Риарден.
— Друг тех, у кого нет друзей.
— Вы пришли, чтобы отдать мне это?
— Да.
— Хотите сказать, что выследили меня ночью на безлюдной дороге не для того, чтобы ограбить, а чтобы вручить мне слиток золота?
— Да.
— Почему?
— Когда ограбление случилось при свете дня, с разрешения закона, как это происходит сегодня, то любой акт реституции должен быть скрытным.
— Что заставило вас думать, что я приму подобный подарок?
— Это не подарок, мистер Риарден. Это ваши собственные деньги. Но я должен попросить вас об одной услуге. Это просьба, а не условие, потому что нельзя передавать собственность, оговаривая условия. Золото принадлежит вам, поэтому вы можете использовать его, как вам заблагорассудится. Но я рисковал жизнью, чтобы принести вам его сегодня ночью, и прошу вас, как об одолжении, сохранить его на будущее или потратить на себя. Ни на что другое, кроме вашего комфорта и удовольствия. Не отдавайте его и не вкладывайте в свой бизнес.
— Почему?
— Просто я не хочу, чтобы это золото служило кому-либо, кроме вас. Иначе я нарушу клятву, которую принес много лет назад, как нарушаю все правила, установленные самим собой, разговаривая с вами.
— Что вы имеете в виду?
— Эти деньги я долго собирал для вас. Но я не намеревался видеться с вами или говорить об этом, хотел отдать их вам много позднее.