уществование. Его приняли, чтобы оградить права поденных рабочих и им подобных, но его можно было применить и ко мне и моим партнерам, ведь так? Итак, мы отправились в суд и засвидетельствовали все наши злоключения в прошлом, и я рассказал о словах Маллигана, утверждавшего, что мне нельзя доверить и тележку с овощами, и мы доказали, что все члены корпорации «Всеобщий сервис» не имели ни престижа, ни кредитов, ни других средств к существованию; и, таким образом, приобретение моторостроительного завода было нашим единственным шансом выжить; и, таким образом, Мидас Маллиган не имел права нас дискриминировать; и, таким образом, мы были вправе требовать по закону, чтобы он предоставил нам кредит. О, у нас были все основания выиграть процесс, но председательствующим в суде оказался его честь судья Наррагансетт, один из тех старомодных монахов от судопроизводства, которые мыслят как математики и никогда не принимают в расчет человеческую сторону дела. Он просто сидел во все время процесса как мраморная статуя — одна из тех мраморных статуй, ну тех, что с завязанными глазами. В конце процесса он рекомендовал членам жюри вынести вердикт в пользу Мидаса Маллигана — и произнес много очень обидных слов в мой адрес и в адрес моих партнеров. Но я подал апелляцию в суд высшей инстанции, и суд высшей инстанции пересмотрел дело и приказал Маллигану выдать нам кредит на наших условиях. В его распоряжении было три месяца, чтобы выполнить решение суда, но, прежде чем срок истек, случилось нечто, чего никто не мог предположить, — он буквально растворился в воздухе вместе со своим банком. На счетах банка не осталось ни цента сверх положенного, чтобы получить причитающуюся нам по суду сумму. Мы потратили массу денег на детективов, пытаясь его отыскать, — кто бы этого не сделал? — но нам пришлось отступить.
Нет, размышляла Дэгни, этот процесс, хотя он и вызывает тошнотворное чувство, отнюдь не хуже многого из того, что годами приходилось терпеть Мидасу Маллигану. Он понес большие потери по постановлениям суда в подобных процессах, по законам и постановлениям, обошедшимся ему в гораздо большие суммы; он все вынес и работал еще упорнее, не похоже, что именно этот процесс сломил его.
— Что случилось с судьей Наррагансеттом? — непроизвольно поинтересовалась она и удивилась, в какой связи задала этот вопрос. Она почти ничего не знала о судье Наррагансетте, но слышала и запомнила это имя, потому что оно не могло принадлежать никому, кроме жителя Северной Америки. И только сейчас вдруг вспомнила, что ничего не слышала о нем в последние годы.
— А, он ушел на пенсию, — ответил Ли Хансакер.
— Разве? — Ее вопрос прозвучал как выдох.
— Ну да.
— Когда же?
— А, где-то полгода спустя.
— Чем он занимался после того, как ушел на пенсию?
— Не знаю. Не думаю, что кто-нибудь с тех пор слышал о нем.
Он удивился, почему у нее такой испуганный вид. Частично ее испуг объяснялся тем, что она сама не могла понять причину этого.
— Пожалуйста, расскажите мне о моторостроительном заводе, — с усилием произнесла Дэгни.
— Ну что ж, Юджин Лоусон из Народного общедоступного банка округа Мэдисон наконец выдал нам кредит, чтобы выкупить завод, но он был всего лишь пустозвон и жмот, у него не было достаточно денег, чтобы помочь нам, и он ничего не смог сделать, когда мы обанкротились. Это случилось не по нашей вине. С самого начала все было против нас. Как мы могли наладить производство, если у нас не было железной дороги? Разве мы могли купить железную дорогу? Я попытался упросить их вновь открыть железнодорожную ветку, но эти негодяи из «Таггарт транс…» — Он замолчал. — Послушайте, а вы не из тех Таггартов?
— Я вице-президент «Таггарт трансконтинентал».
Он воззрился на нее в полном оцепенении, она увидела в его подернутых поволокой глазах борьбу страха, подобострастия и ненависти. Все это вылилось во внезапный вопль:
— Да на что вы мне сдались, вы, большие шишки! Не думайте, что я вас боюсь, не ждите, что я стану молить вас о работе. Я ни у кого не прошу милости. Ручаюсь, вы не привыкли, чтобы с вами так разговаривали, разве нет?
— Мистер Хансакер, я буду вам весьма признательна, если вы сообщите необходимые мне сведения о заводе.
— Ваш интерес несколько запоздал. В чем дело? Вас стала мучить совесть? Вы позволили Джеду Старнсу здорово разбогатеть на этом заводе, но нам вы не дали никакой отсрочки. Мы ведь делали все то же самое, что и он. Мы как раз начали выпускать тот самый тип двигателя, который и приносил ему многие годы больше всего денег. А потом какой-то пришелец, о котором никто ничего не слышал, открыл заводик в Колорадо под вывеской «Нильсен моторс» и начал выпускать новый двигатель того же класса, что и модель Старнса, но в два раза дешевле! Разве мы могли с этим справиться? Для Джеда Старнса все кончилось хорошо, в его время еще не появился соперник со столь разрушительными идеями, но нам-то что было делать? Где нам было тягаться с этим Нильсеном, когда никто не создал для нас двигателя, который выдержал бы конкуренцию с ним?
— Вы получили исследовательскую лабораторию Старнса полностью?
— Да, да, она у нас была. Все было.
— И его сотрудники?
— О, некоторые из них. Большинство ушли в тот период, когда закрывали завод.
— И его исследовательский персонал?
— Они ушли.
— Нанимали ли вы сами новых сотрудников?
— Да, да, нескольких — но позвольте вам сказать, что у меня не было больших денег, чтобы тратить их на такие вещи, как лаборатория, у меня недоставало фондов, даже чтобы сделать передышку. Я даже не мог оплатить абсолютно необходимую модернизацию и ремонт, который вынужден был делать, — к несчастью, завод оказался устаревшим с точки зрения условий для производительного труда. В кабинетах наших служащих были только голые стены и маленькие умывальные комнатки. Любой современный психолог скажет вам, что никто не смог бы успешно работать в такой наводящей тоску обстановке. Я вынужден был придать своему кабинету более яркую цветовую гамму и приличный современный туалет с небольшим душем. Более того, я потратил много денег на новую столовую, комнату для игр и комнату отдыха для рабочих. Нужно же было создать психологический климат, не так ли? Любой просвещенный человек знает, что человека создают материальные факторы его окружения, а орудия производства определяют его сознание. Но люди не хотят ждать, пока законы экономического детерминизма окажут на них свое воздействие. До сих пор у нас не было завода по производству моторов. Мы должны были дать орудиям производства время преобразовать наши мозги, не так ли? Но никто не дал нам этого времени.
— Можете ли вы рассказать мне, как работал ваш исследовательский персонал?
— А, у меня сложилась группа многообещающих молодых людей, все они имели дипломы наших лучших университетов. Но это не принесло мне ничего хорошего. Не знаю, чем они там занимались. Думаю, просто сидели и проедали свою зарплату.
— Кто отвечал за вашу лабораторию?
— Черт возьми, как я теперь могу это помнить?
— Вы помните имя хоть одного сотрудника исследовательской лаборатории?
— Вы что, полагаете, будто у меня было время лично знакомиться с каждым поступающим?
— Кто-нибудь из них когда-то упоминал о каких-либо экспериментах с… с совершенно новым типом двигателя?
— Какого двигателя? Позвольте напомнить вам, что руководитель моего уровня не сует нос в лаборатории. Я проводил почти все время в Нью-Йорке и Чикаго, пытаясь выколотить деньги, чтобы мы могли функционировать дальше.
— Кто был главным инженером завода?
— Очень способный парень по имени Рой Каннигэм. Он погиб в прошлом году в результате автокатастрофы. Говорили, что вел машину пьяным.
— Не можете ли вы дать мне имена и адреса ваших сотрудников? Кого-нибудь, кого вы вспомните?
— Я не знаю, что с ними стало потом. У меня не было настроения следить за этим.
— Сохранились ли у вас какие-то документы по заводу?
— Конечно, они у меня есть.
Она встрепенулась:
— Не позволите ли взглянуть на них?
— Спрашиваете!
Казалось, Хансакер горит желанием помочь, он поднялся и поспешно вышел. То, что он положил перед ней, оказалось толстенным альбомом вырезок: в нем были вырезки из газетных интервью и отчетов его агента по связям с прессой.
— Я тоже был одним из крупных промышленников, — гордо заметил он. — Национального масштаба, как вы сможете убедиться. Моя жизнь составит целую книгу глубокой человеческой значимости. Я бы давно закончил ее, если бы мне дали подходящие орудия производства. — Он ожесточенно ударил по пишущей машинке. — Я не могу работать на этой проклятой машинке. Она не делает пробелов. Как я могу обрести вдохновение и написать бестселлер, если пишущая машинка не делает пробелов?
— Благодарю вас, мистер Хансакер, — сказала Дэгни. — Полагаю, это все, что вы могли мне сообщить. — Она поднялась. — Вы случайно не знаете, что сталось с наследниками Старнса?
— О, они поспешили скрыться, когда покончили с заводом. Их было трое: два сына и дочь. Последнее, что я слышал, — они укрылись в Дюрансе, в штате Луизиана.
Последним, что она увидела, повернувшись к выходу, был внезапный скачок Ли Хансакера к плите; он сбросил с кастрюли крышку и уронил ее на пол, он дул себе на пальцы и матерился — жаркое сгорело.
* * *
От состояния Старнса мало что осталось, а от его наследников и того меньше.
— Они не понравятся вам, мисс Таггарт, — сказал начальник полиции города Дюранс, штат Луизиана. Это был пожилой мужчина с ожесточенным выражением лица, вызванным не слепой озлобленностью, а верностью четким жизненным критериям. — В мире много разных людей — преступников, убийц-маньяков, но знаете, мне кажется, что таких людей, как Старнсы, нельзя показывать ни одному порядочному человеку. Это дурные, гадкие люди… Да, они все еще живут в этом городе, вернее, двое из них. Третий умер. Покончил жизнь самоубийством. Это случилось четыре года назад. Мерзкая ис