Я знаю, что, если бы мы успешно закончили работу, они с радостью присвоили бы этот двигатель. И ради такого будущего нам приходится скрываться, как преступникам, вам и мне, жить в постоянном ожидании ареста в любой подходящий для них момент. Но главное, с чем я не могу смириться, даже если бы согласился со всем остальным, вот что: для того чтобы сделать им бесценный дар, мы должны принести себя в жертву людям, которые, не будь нас, и не подозревали бы, что такой дар возможен. Я мог бы простить остальное, но, задумываясь об этом, говорю себе: „Будь они трижды прокляты, даже если все мы умрем от голода, и я тоже, я не прощу им этого и не допущу“.
По правде говоря, я, как и прежде, хочу преуспеть в раскрытии секрета этого двигателя. Я продолжу работать над этой задачей ради собственного удовольствия — сколько выдержу. Но если я найду решение, оно останется моей личной тайной. Я не открою ее, чтобы ею не воспользовались в коммерческих целях. Поэтому я больше не могу брать у вас деньги. Утверждают, будто бизнес достоин только презрения, так что на самом деле эти люди должны бы одобрить мое решение, а я устал помогать тем, кто меня презирает.
Я не знаю, ни как долго продержусь, ни что буду делать. В настоящий момент я намерен остаться на своей работе в институте. Но если хоть кто-нибудь из попечительского совета или администрации напомнит мне, что отныне закон запрещает мне перестать быть ночным сторожем, я уйду.
Вы предоставили мне великолепную возможность реализовать себя, и, если я причиняю вам боль, мне следует просить у вас прощения. Думаю, вы любите свою работу так же, как я любил свою, и вы поймете, что подобное решение далось мне нелегко, но я не мог его не принять.
Я испытываю странное чувство, когда пишу это письмо. Я не хочу умирать, но оставляю этот мир и пишу что-то вроде предсмертного письма самоубийцы. Поэтому я хочу сказать, что из всех, кого я знал, вы единственная, с кем мне жаль расставаться.
С глубоким уважением Квентин Дэниэльс».
Когда Реардэн поднял глаза от письма, он услышал, как Дэгни повторяет телефонистке срывающимся от отчаяния голосом:
— Продолжайте набирать номер!.. Пожалуйста, продолжайте набирать номер.
— Что ты ему скажешь? — спросил Реардэн. — У тебя нет никаких доводов.
— У меня не будет возможности поговорить с ним! Сейчас его уже, наверно, нет. Письмо написано неделю назад. Уверена, что он исчез. Они заполучили его.
— Кто его заполучил?
— Да, я не кладу трубку, продолжайте!
— Что ты скажешь ему, ответь он на твой звонок?
— Я умоляла бы его продолжать брать у меня деньги без каких-либо ограничений или условий. Просто чтобы у него были средства продолжать работу! Я пообещаю ему, что, если мы все еще будем жить среди бандитов к тому времени, когда он решит эту проблему, если он вообще ее решит, я не стану просить его передать двигатель в мое распоряжение, он может даже сохранить свой секрет. Если к тому времени мы будем свободны… — Она замолчала.
— Если мы будем свободны…
— Сейчас мне нужно от него только одно: я не хочу, чтобы он бросил все и исчез, как… как все. Я не могу допустить, чтобы он попал в их руки. Если еще не поздно, о Боже, я не хочу, чтобы они заполучили его!.. Да, да, продолжайте набирать номер!
— Что нам это дает, даже если он продолжит работу?
— Именно об этом я и буду умолять его — просто продолжать работу. Может быть, нам никогда не представится возможность использовать этот двигатель. Но я хочу знать, что где-то на земле еще работает гений, что еще есть надежда на будущее. Если мы сейчас забросим работу над этим двигателем, то, кроме Старнсвилла, впереди у нас ничего не останется.
— Я знаю.
Дэгни прижала к уху телефонную трубку, ее рука онемела от постоянного напряжения, скрывающего дрожь. Она слышала в трубке гудки, не обещавшие ничего хорошего.
— Он исчез, — сказала она. — Они его заполучили. Неделя — более чем достаточный срок для них. Не знаю, как они узнают, что пора действовать, но это, — она показала на письмо, — верный знак, и они его не упустили.
— Кто?
— Люди разрушителя.
— Ты склоняешься к тому, что он действительно существует?
— Да.
— Ты серьезно?
— Да. Я встречалась с одним из них.
— Кто это?
— Расскажу позже. Не знаю, кто руководит ими, но когда-нибудь узнаю. Я это сделаю. Я не могу допустить, чтобы они…
Она не договорила, у нее перехватило дыхание; Реардэн увидел, как изменилось ее лицо, — далеко-далеко на другом конце провода кто-то поднял трубку
— Дэниэльс! Это вы? Вы живы? Вы все еще там?
— Да, а что? Это вы, мисс Таггарт? В чем дело?
— Я… я думала, что вы ушли навсегда.
— О, простите, я только что услышал, как звонит телефон, я был на хозяйственном дворе, собирал морковь.
— Морковь? — Она рассмеялась от облегчения.
— У меня здесь огородик. Раньше там была автостоянка института. Вы звоните из Нью-Йорка, мисс Таггарт?
— Да. Мне только что передали ваше письмо. Только что. Я… я была в отъезде.
— А… — Последовала пауза, потом Дэниэльс спокойно продолжил: — Мне больше нечего сказать, мисс Таггарт.
— Скажите, вы не увольняетесь?
— Нет.
— Вы ведь и не собирались уходить?
— Нет. А куда?
— Вы намерены оставаться в институте?
— Да.
— Как долго? На неопределенное время?
— Да, насколько я знаю.
— Кто-нибудь пытался расспрашивать вас?
— О чем?
— О том, чтобы уйти, бросив все.
— Нет. А кто мог бы?
— Послушайте, Дэниэльс, я не хочу обсуждать ваше письмо по телефону. Но я должна с вами поговорить. Я еду повидаться с вами. Постараюсь добраться как можно быстрее.
— Я не хотел бы этого, мисс Таггарт. Не хочу, чтобы вы прилагали такие усилия, они бесполезны.
— Вы ведь не откажетесь встретиться со мной, правда? Не надо обещать, что вы передумаете, не надо никаких обязательств, только выслушайте меня. Если я хочу приехать, рискую я. И я иду на это. У меня есть что сказать вам, поэтому, прошу вас, дайте мне возможность высказаться.
— Мисс Таггарт, вы знаете, что у вас всегда есть такая возможность.
— Я немедленно выезжаю в Юту. Сегодня же вечером. Но я хочу, чтобы вы дали мне обещание. Вы обещаете, что дождетесь меня? Обещаете, что будете там, когда я приеду9
— Ну конечно, мисс Таггарт. Если только не умру или не произойдет что-то чрезвычайное, но не думаю, что что-нибудь произойдет.
— Если не умрете, дождетесь меня, что бы ни произошло?
— Конечно.
— Даете слово, что дождетесь?
— Да, мисс Таггарт.
— Спасибо. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, мисс Таггарт.
Она положила трубку на рычаг и, не отнимая руки, снова подняла ее и быстро набрала номер.
— Эдди! Пусть задержат отправление «Кометы»… Да, сегодняшней «Кометы». Распорядись, чтобы прицепили мой вагон и немедленно приезжай ко мне. — Она взглянула на часы. — Сейчас восемь двенадцать. В моем распоряжении час. Не думаю, что надолго задержу отправление. Когда соберусь, позвоню тебе. — Она положила трубку и повернулась к Реардэну.
— Сегодня вечером? — спросил он.
— Я должна.
— Полагаю, да. Разве тебе не надо ехать в Колорадо?
— Да. Я собиралась завтра вечером. Но Эдди справится, так что я отправлюсь прямо сейчас. Дорога в Юту занимала три дня, — припомнила она, — сейчас же на нее уходит пять. Поеду поездом — по пути нужно кое с кем повидаться. Этого тоже откладывать нельзя.
— Сколько времени ты пробудешь в Колорадо?
— Трудно сказать.
— Дай телеграмму, когда доберешься, хорошо? Если тебе покажется, что все может затянуться, я приеду. — Только так он мог выразить то, что отчаянно желал сказать ей, чего ждал, ради чего пришел сюда, но он знал, что сегодня этих слов произносить нельзя.
Уловив в его голосе легкую торжественную нотку, Дэгни поняла, что он принял ее признание, смирился и простил ее. Она спросила:
— Ты не мог бы оставить на время свои заводы?
— Мог бы. На приготовления к отъезду уйдет несколько дней.
Дэгни сказала.
— Хэнк, почему бы нам не встретиться в Колорадо через неделю? Если ты полетишь на своем самолете, мы доберемся туда одновременно. А потом вместе вернемся?
Он понял, что она вновь поддержала его и простила.
— Хорошо… дорогая.
Она ходила по спальне, собирая одежду и поспешно упаковывая чемодан. Реардэн уже ушел; Эдди Виллерс сидел за ее туалетным столиком и записывал то, что она диктовала. Казалось, он работает, как всегда, со знанием дела и без вопросов, как будто не замечая флаконов с духами и коробочек пудры, как будто туалетный столик был рабочим столом, а спальня — кабинетом.
— Я буду звонить тебе из Чикаго, Омахи, Флагстаффа и Эфтона, — сказала она, бросая в чемодан белье. — Если я понадоблюсь тебе в другое время, свяжись с любым телефонистом вдоль дороги и прикажи, если нужно, остановить поезд.
— «Комету»? — тихо спросил он.
— Да, черт возьми, «Комету»1
— Хорошо.
— Только обязательно звони, если будет необходимость.
— Ладно. Но не думаю, что придется.
— Мы справимся. Будем поддерживать связь по междугородному телефону, так же как, когда мы… — Она замолчала.
— …когда мы строили линию Джона Ганга? — спокойно Спросил Эдди.
Они молча обменялись взглядами.
Через некоторое время она спросила:
— Какие новости в строительных бригадах?
— Работа идет. Я получил телеграмму — как раз, когда ты вышла из кабинета. Нивелировочные бригады начали работать в районе Лорела, Канзас, и в районе Джаспера, Оклахома. Транспорты с рельсами находятся на полпути из Силвер-Спрингс. Все будет в порядке. Труднее всего было найти…
— Людей?
— Да. Тех, кто взял бы на себя руководство работами. Особенно трудно было на западном направлении, на участке Элджин — Мидленд. Все, на кого мы рассчитывали, исчезли. Я не мог найти никого способного взять на себя ответственность. Я даже попытался поговорить с Дэном Конвэем, но…