Старик замолчал. Вотша так же молча смотрел на сухую жилистую старческую шею, впалую морщинистую щеку, тонкое, прижатое к голове ухо, белую, аккуратно расчесанную бороду и тонкий, чуть искривленный нос, не зная, что сказать в ответ на слова старика. Наконец он выдавил:
— Что значит… «отыгралась»? И-и-и… что значит «пер напролом»?
— То и значит, — ответил Старый, не глядя на мальчугана. — Пошел Ват напрямую к Гориславу, князю тогдашнему, руки дочери просить. Правду сказать, не было бы лучше пары во всей стае, да и любила Вата Леда, я-то уж точно знаю, только у князя, у деда Всеславова, другое на уме было. Если бы отдал он за Вата свою Леду, после его смерти стая Вата точно вожаком выбрала бы…
Старик снова внезапно замолчал, словно воспоминания эти давались ему с трудом. Но тут Вотша не вытерпел, его захлестнуло жадное любопытство — вот она — правда о его прадеде, сама выплывала из прошлого!
— Ну так что, разве он был бы плохим вожаком?
Дед чуть склонил набок голову и, приоткрыв глаз, искоса глянул на Вотшу.
— А как же сын вожака? Даже и не сын — его-то и сам Горислав ни во что не ставил, а внук любимый — Всеволод? Горислав Всеволода у отца еще малым волчонком забрал, воспитывал как будущего князя, а тут Ват со своим сватовством!
И снова Старый отвернулся и замолчал, как будто пожалел, что начал этот разговор.
— Ну и что?! — нетерпеливо потребовал Вотша окончания истории.
— Не знаю, что там у них получилось, а только на следующий день Горислав Вата услал в степь с дозорной стаей в шесть волков и с одним ивачем. Ват уходил с улыбкой, веселый был… А вернулся сам-два, весь посеченный, покусанный! Пока он в горячке лежал, Леду отдали за ирбиса, за сына ихнего князя. С тех пор наша стая и дружит с ирбисами. А Вата, когда он поправился, объявили изменником: как же — потерял в дозоре шестерых дружинников, а сам домой живой вернулся! Вот тогда-то ваш род и того… лишили многоличья!..
Долгую минуту над скамейкой висело молчание, а затем Вотша выдохнул:
— Та-ак!..
Он медленно поднялся со скамейки и приволакивая ноги поплелся прочь от ристалищного поля.
Однако далеко уйти ему не удалось, не успел он пройти и десятка шагов, как к нему подбежала молоденькая девушка, ближняя служанка княжны, Прятва, и, запыхавшись, спросила:
— Ты — Вотша?
И тут же, не дожидаясь ответа на свой вопрос, выпалила:
— Я тебя всюду разыскиваю! Тебя княжна велела привести в малую княжескую трапезную!
Вотша, погруженный в свои мысли, тряхнул головой, пытаясь понять, чего от него хочет девчонка, и только после этого до него дошел смысл ее слов.
— Зачем? — изумленно воскликнул он. Внезапно кровь бросилась к его лицу, и он стремительно покраснел.
«Хочет выставить меня на смех перед своими княжатами! — резанула кошмарная мысль, и тут же он холодно, отрешенно подумал: — Ну и пусть смеется! Какое мне дело до веселья или грусти… многоликих?»
— Пошли! — бросил он девчонке и широким шагом направился в малую трапезную.
Девушка едва поспевала за ним, на ходу тараторя взахлеб:
— Там чего было! У княжны день рождения, так все княжата преподнесли ей подарки. А княжна наша их благодарила, а сама-то прям така красавица!! Сели за стол, а князь возьми и распорядись, чтобы им поднесли осеннего вина, пусть, говорит, выпьют, как настоящие мужчины! Вот с этого вина все и началось! Юсут, как бокал выпил, так и задурел! Говорит, пусть княжна скажет, чей подарок самый что ни на есть лучший, и того, кто этот подарок подарил, поцелует! Совсем с ума сошел — чтоб наша княжна да какого-то княжонка целовать стала! Но она, знаешь, засмеялась так и говорит: «Хорошо, Юсут, я выберу лучший подарок и награду за него дам, только ты тогда уж не жалуйся и не спорь с моим решением!»
Вотша мотнул головой, словно давая понять девушке, что ее болтовня не к месту, однако та не замолкала:
— А Юсут этот вскочил, в грудь себя кулачищем грохнул и говорит так нагло: «Я, — говорит, — никому никогда не жаловался, ни о чем никогда не жалел и спорить с твоим решением не собираюсь!» Это он потому так говорил, что сам-то подарил княжне ожерелье из лалов лазоревых на бронзовых крючках. Красота — страсть! И дорогущее! Конечно, княжна должна была выбрать его подарок, а она вдруг приказала тебя в трапезную привести!
— Зачем? — с горечью переспросил Вотша и, махнув рукой, прибавил шагу.
Спустя пять минут служанка ввела маленького изверга в знакомую ему залу.
Вдоль стены, в которую было врезаны четыре узких окна, стоял длинный стол, заставленный посудой, выпивкой, яствами. Во главе стола на стульях с высокими резными спинками восседали князь с княгиней, рядом с ними, справа, сидела, одетая в белую шелковую рубашку и зеленый сарафан, княжна Лада, напротив нее — ирбис Юсут, рядом с ним — тюлень Сигрд и еще четверо княжат. Рядом с Ладой восседал толстый, неповоротливый и какой-то неопрятно-помятый мужчина в странно узкой для его обширной фигуры одежде. Остальные места вокруг стола занимали ближние княжеские дружинники. У противоположной стены расположились трое скоморохов, вырядившихся в разноцветные лохмотья и наигрывавших какую-то веселую мелодию на рожке, бубне и маленькой скрипочке, посреди залы двое других скоморохов жонглировали десятком разноцветных и разновеликих клубков.
Когда Вотша вошел в трапезную и смущенно остановился около дверей, князь, не прерывая выступления скоморохов, громко произнес:
— Ну вот, доченька, прибыл затребованный тобой изверг! Объясняй давай, зачем он тебе понадобился?
Княжна поднялась со своего места, и скоморошья музыка тут же смолкла, а клубки перестали летать. Лада обвела взглядом стол, потом посмотрела на Вотшу и улыбнулась.
«Ну, сейчас начнется!» — в ужасе подумал извержонок.
— Значит, Юсут, ты хочешь, чтобы я выбрала лучший из полученных мной подарков и наградила дарителя? — обратилась княжна к сидевшему напротив ирбису. Тот, неловко развернулся и, стараясь держать в поле зрения и княжну, и ненавистного изверга, молча кивнул.
— Ну что ж, — снова улыбнулась княжна, — я исполняю твою просьбу!
Лада мягким, неуловимым движением выхватила из кармана сарафана маленький клочок светлой мягкой кожи и повернулась к Вотше.
— Это ты написал? — она помахала в воздухе своим клочком.
Вотша невольно сделал шаг вперед и поднял руку, словно собирался выхватить этот кусочек кожи из девчачьих пальчиков, но расстояние до княжны было слишком далеким, да и стол стоял между ними, так что он поневоле замер с поднятой рукой. А затем его рука безвольно упала вниз, и он тихо, на выдохе произнес:
— Я, госпожа…
Княжна спокойно вышла из-за стола, обошла родителей, пересекла зал и оказалась рядом с Вотшей.
— Так вот, — звонко произнесла маленькая девочка, — я признаю этот подарок лучшим из полученных мной! — Она снова помахала кусочком кожи над головой. — И присуждаю награду… извергу Вотше!
Сидевшие за столом гости замерли, и несколько секунд в трапезной висела потрясенная тишина. А затем раздался поистине нечеловеческий рев Юсута:
— Так нечестно! Если бы я знал, что княжна так ценит овечью кожу, я подарил бы ей целую шкуру!
Ирбис вскочил со своего места, порвал ворот своего роскошного, ярко расшитого халата, словно он перехватывал его горло удавкой, и снова заорал:
— Друзья, княжна просто издевается над нами! Выше всех дареных нами драгоценностей она ставит клок овечьей шкуры, подаренной ей каким-то вонючим извергом!
Он крутанулся на месте, и теперь уже его рев был обращен в сторону князя:
— Князь Всеслав, твоя дочь оскорбила всех нас, и я требую…
Договорить ему князь не дал, его рука взметнулась вверх, и тяжелый кулак опустился на столешницу так, что вся стоявшая на ней посуда подпрыгнула, а несколько тяжелых кубков опрокинулось.
— Ты требуешь?!
Голос князя перекрыл рев ирбиса, и у присутствующих зазвенело в ушах.
— Ты требуешь, сидя в моем замке и за моим столом?! Ты, котенок ушастый, поднимаешь голос впереди старших?! Да я сдеру с тебя твою поганую шкуру и постелю ее в комнате моей дочери, чтобы она топтала ее своими ногами!
Юсут медленно опустился на свое место и замер с перекошенной физиономией. А князь медленно перевел взгляд на дочь.
— Вот что, Ладушка, объясни отцу и матери, почему для тебя кусок старой кожи дороже драгоценных камней? И какую награду ты хочешь дать этому… — лицо князя как-то странно перекосилось, но он быстро овладел собой, — этому извергу?
— Папочка, — почти пропела девочка, — дороже драгоценных камней для меня не кусок кожи, а то, что на нем написано! Это настоящий подарок, потому что он не куплен за отцовские деньги, не похищен у кого-то, не сорван с убитого, а создан тем, кто его дарил! Если бы Юсут сам нашел и обработал эти камни, — она ткнула пальчиком в сторону маленького столика, на котором были разложены подарки, — я, может быть, еще и подумала бы, но… И еще одно, этот подарок уже никто никогда у меня не отберет, не похитит!
— Вот как? — недобро ухмыльнулся князь, и словно в ответ на эту ухмылку на лицо Юсута тоже выползла кривая дергающаяся улыбка.
— Именно так, папочка, — снова пропела Лада. — Я этот подарок запомнила наизусть, так что отнять его у меня можно только вместе с жизнью!
— Ну а что насчет награды? — гораздо спокойнее, даже с легкой иронией поинтересовался князь Всеслав, бросив быстрый взгляд на снова замершего Юсута. — Ты действительно собираешься… э-э-э… поцеловать изверга?
Последние слова дались князю с явным трудом.
— Я считаю, что поцелуя слишком мало за такой богатый дар, — совершенно серьезно проговорила Лада, — и поэтому прошу тебя, отец, возвести этого мальчи… этого изверга Вотшу в ранг моего пажа!
И после этих слов нависшее над пиршественным столом грозовое напряжение мгновенно исчезло. Гости возбужденно загалдели, послышались смешки, звон кубков, но голосок княжны снова перекрыл поднявшийся гвалт:
— Я говорю совершенно серьезно, отец!