История знает немало примеров частичного или полного переселения народов на другие территории. Так происходило освоение Сибири, Америки, Австралии и многих других земель. Но одна из самых ранних массовых миграций — колонизация греками Малой Азии.
Известно, что в начале II тысячелетия до н. э. крайний юг Балканского полуострова и острова Эгейского моря были заселены ахейскими народностями. В XII веке до н. э. туда же хлынули воинственные дорийцы, вытеснив коренных жителей. Ахейцы и раньше селились на западном побережье Малой Азии, но после распада Хеттского царства и падения Трои эта земля стала «ничейной». От Геллеспонта ахейцы на легких гребных кораблях медленно продвигались на юг вдоль берега лазурного Эгейского моря. Там, где попадались удобные гавани, они основывали колонии и торговые порты, постепенно превращая их в города-государства.
Покидавшие Элладу переселенцы увозили с собой не только материальную и художественную культуру, но и образ жизни. А затем ревниво оберегали свои традиции от местных влияний. Процветали новые полисы, формировались новые школы философии и истории, географии и скульптуры. Изучая мифы и историю античной Греции, нетрудно убедиться, что бо́льшая часть описанных в них событий происходила вовсе не в Европе, а на противоположном берегу Эгейского моря — на территории, ставшей впоследствии Османской империей, а затем Турцией. В этой стране масса памятников далеких исторических эпох. В результате кровавых исторических коллизий XX века греки здесь больше не живут. Но остались их дома, развалины античных городов, а древнегреческие топонимы проступают даже сквозь турецкую огласовку.
Троя
С Азией связан и наиболее, пожалуй, известный сюжет античности — Троянская война. Самый удобный маршрут между двумя континентами идет через Дарданеллы, которые эллины называли Геллеспонтом. Это один из важнейших торговых путей древности.
Троя лежала у входа в пролив Дарданеллы, через который из Эгейского моря можно пройти в Мраморное и далее, через Босфор, — в Черное море. Контролируя переправу через пролив, жители Трои держали в руках торговлю между Европой и Азией. Но дело не только в стратегическом положении этой точки, а еще и в особенностях местной розы ветров и течений. Чаще всего здесь дует норд-ост, мешающий парусным судам войти в пролив. В ту же сторону направлено и течение из Дарданелл. И лишь изредка задувает зюйд-вест, позволяющий войти в пролив кораблям, еще не владевшим ни в гомеровские времена, ни много позже искусством хождения под парусами против ветра, галсами. Вот почему в бухте у Гиссарлыкского холма существовал своеобразный «зал ожидания» для судов, идущих в Геллеспонт. Здесь, ожидая попутного ветра, встречались моряки, купцы и воины из разных стран Средиземноморья. Поэтому в Трое собирались все культурные и технические достижения эпохи. Когда в окрестностях еще лепили кривобокие горшки из складывавшихся ярусами глиняных колбасок, в Трое уже работал гончарный круг. Пока соседние народы еще размахивали каменными топорами, троянцы ковали бронзовые.
Вместе с богатством и властью росла и зависть соседей. Все чаще они стремились поживиться за счет троянцев. Не зря в течение одного тысячелетия ширина стен вокруг города увеличилась в пятнадцать раз. Возможно даже, что каждому поколению жителей Трои доводилось защищаться от врагов в своей «троянской войне».
Именно через Дарданеллы проходили персидские армии в Европу, а греческие — в Азию.
Скорее всего, в XII веке до н. э. троянцы не захотели пропускать греков, что и послужило причиной «той самой» Троянской войны. И только уже в VIII–VII веках до н. э., почти через 500 лет после нее, Гомер сочинил романтическую историю о том, как царевич Парис соблазнил и увез в Трою самую красивую женщину Греции — жену спартанского царя Менелая Елену, не забыв прихватить вместе с ней и изрядную долю сокровищницы пострадавшего мужа. Даже в рыцарственном XVIII веке «Илиаду» считали сказкой, поскольку мало кто верил, что для спасения красавицы спартанцы смогли организовать огромную флотилию из 1200 судов. Отсюда и сомнения в существовании самой Трои, развеянные только во второй половине XIX века Генрихом Шлиманом, обнаружившим легендарную крепость под холмом Гиссарлык приблизительно в 5 км к морю от нынешнего шоссе Стамбул — Измир.
Вопреки мнению профессиональных историков и археологов, считавших «Илиаду» всего лишь вымыслом либо предполагавших нахождение Трои совсем в других местах, Шлиман, внимательно прочитав творение Гомера, точно вышел на нужное место. Лишь позже, с развитием научной археологии, после раскопок профессионалов — немца В. Дерпфельда в 1893–1994 и американца К. Блегена в 1932–1938 годах — стало ясно, что Шлиман во многом ошибался, многое понимал неверно, да и нашел он не совсем гомеровскую Трою. Ведь Гиссарлыкский холм представляет собой «слоеный пирог»: на протяжении более чем трех тысячелетий здесь поочередно располагались поселения, разрушаемые пожарами, войнами, землетрясениями. За 100 лет раскопок обнаружено десять культурных слоев. Раскопки же Шлимана, проведенные, по современным понятиям, варварски, с уничтожением многих интересных объектов (археологи не могут простить ему ров длиной 40 и глубиной 17 м, проведенный по самому центру города), вскрыли слой примерно на 1000 лет более ранний, чем гомеровский город.
Между прочим, Гомер приводит два названия этого древнего поселения: Троя и Илион. С чем это может быть связано? При всей своей культуре жители города, по-видимому, не знали письменности — во всяком случае, какие-либо их документы не найдены. Но в середине ІІ тысячелетия до н. э. земли к востоку от Гиссарлыкского холма принадлежали могущественной хеттской державе, где письменность уже была известна. В хеттских записях времен гомеровской Трои упоминаются два названия населенных пунктов в этом районе — Вилуса и Труиса. Из Вилусы греки сделали сначала Вилион, затем Илион; Троя же — явно искаженное название Труиса. Сейчас ученые считают, что город на Гиссарлыкском холме, скорее всего, назывался Вилусой, то есть название Илион ближе к истине, чем Троя. Значит, настоящую Трою-Труису, которая находилась тоже где-то в этом районе, еще предстоит найти. А Гомер, сочинивший или скомпилировавший из более древних источников свой эпос на несколько веков позже описываемых в нем событий, соединил два города в один. Но, помня, что Илион — это не Троя, все же по установившейся традиции оба города называют Троей[39].
Итак, здесь друг на друге, как в слоеном пироге толщиной около 20 м, лежат остатки не менее девяти городов. После очередного разрушения руины не разбирали, а трамбовали и строили новые сооружения прямо на этом слое. Первая Троя (3000–2600 годы до н. э.) была обычной деревней, обнесенной стеной. Поселение диаметром 100 м было застроено очень примитивными жилищами из глиняных кирпичей. Судя по оставшимся следам, оно погибло во время пожара.
Троя II (2600–2300 годы до н. э.) была крепостью с трехметровыми стенами и мощными башнями. Горожане жили в однокомнатных домах с каменными очагами, занимались скотоводством и земледелием. Город стоял прямо на берегу моря, уровень которого был тогда выше, чем сейчас. В центре города появился царский дворец. Именно в этой Трое Шлиман нашел золотой клад, названный им «сокровищами Приама» (потом выяснилось, что клад на тысячу лет «старше» Приама). Троя II также погибла в результате завоевания и пожара.
Последовали Троя III, IV и V (2300–1900 годы до н. э.). Эти слои свидетельствуют о периоде упадка в истории древнего города. Город оставался крепостью, кварталы становились все теснее, население беднело. В ту эпоху культуры раннего бронзового века охватил кризис. В Греции и на островах Эгейского моря происходят беспорядки и мятежи, многочисленные племена начинают мигрировать. Меняются торговые пути в восточной части Средиземного моря. Около 1900 года начинается возвышение Крита. В это время индоевропейские племена вторгаются в Анатолию, возникает Хеттская держава.
После разрушения Трои V на это место пришло новое население, имевшее прирученных лошадей, владевшее новыми методами строительства и изготовления керамики. Именно Троя VI, как считают ученые в последнее время, и является гомеровской. В этот период город достиг наибольшего расцвета. Его площадь составила 18 га (для сравнения: площадь Московского Кремля 27,5 га), что больше всех предыдущих и последующих реинкарнаций Трои. Город становится торговыми воротами из Азии в Европу. Идет интенсивный обмен идеями и новациями. Около 1600 года появляются легкие, маневренные колесницы, таран, бронзовое оружие, эффективно поражающее противника на большом расстоянии.
Мощная крепость, господствовавшая над окружающими землями, была разрушена около 1250 года до н. э. в результате сильного землетрясения и войны, описанной Гомером. Лучше всего сохранились восточные стены с воротами в шестом городе: длина стен около 300, а толщина около 4 м. В высоту они достигают 5 м, а местами, по-видимому, были и вдвое выше.
Троя VII (1250–950 годы до н. э) несколько раз частично восстанавливалась и снова разрушалась войнами и пожарами. Начались «темные века». Рушатся державы бронзового века. Война сокрушает и пелопоннесские Микены, и хеттскую Хаттусу, и левантийские города-государства, в частности Угарит. Происходит массовое переселение народов. В восточной части Средиземноморья культура приходит в упадок. Культура прошлых лет во многом была утрачена, письменность забыта. Был забыт и гончарный круг — снова появились грубые, слепленные вручную горшки. Около 950 года до н. э. на холм Гиссарлык пришли греки, снова отстроившие город и назвавшие его Новый Илион (Троя VIII). В 85 году до н. э. его завоевали и разрушили римляне, чтобы позже восстановить, придав ему новый облик (Троя IX) и переделав имя на свой лад — Илиум. В городе появились непременные атрибуты римской культуры — стадион, театр и акведук. После гибели Римской империи Троя стала глухой провинцией, а с падением Византии в 1453 году люди перестали селиться на Гиссарлыкском холме, и вскоре даже местоположение знаменитого города было забыто — вплоть до открытия Шлимана.
Надо отметить, что ни один археолог и ни одно археологическое открытие не пользовались такой широкой популярностью, как Генрих Шлиман и его находки. Шлимана знали все — от коронованных особ до уличных мальчишек. Но на его долю выпало столько же восторженных похвал, сколько и уничижительных порицаний, и следует признать, что и те и другие вполне заслужены. Он действительно открыл гомеровскую Трою, но, открыв, сам ее и разрушил.
Да и судьба самого Генриха Шлимана — это интереснейший роман, полный приключений, героизма, страшных падений и головокружительных взлетов. Сын бедного, а под конец жизни совершенно разорившегося пастора, Шлиман с малых лет жил самостоятельно. В поисках средств на пропитание он служит помощником в лавке, юнгой на корабле, путешествует пешком из города в город, просит милостыню, попадает в самые отчаянные и безвыходные положения. Наконец устраивается агентом в торговый дом в Амстердаме. В 1846 году судьба забросила Генриха в Россию, где ему в конце концов улыбнулась удача. Здесь он ведет самостоятельные коммерческие операции и на поставках селитры в русскую армию во время Крымской войны наживает миллионное состояние. Сделавшись миллионером, совершает путешествия в Америку, Африку, Индию, Китай и Японию. Но и прося подаяние, и наживая миллионы, Шлиман ни на минуту не забывает о своей мечте. Мечта эта — найти гомеровскую Трою. Идея эта вынашивалась Шлиманом, если верить его автобиографии, с восьмилетнего возраста, когда он впервые прочитал Гомера и увидел изображение Трои. И хотя картинка была чистым вымыслом художника, Шлиман всю жизнь представлял Трою именно такой — и такую ее искал.
В 1870-х годах сведения о Трое и в целом о культуре и истории Греции до начала I века до н. э. ограничивались свидетельством Гомера в приписываемых ему двух поэмах — «Илиаде» и «Одиссее», а также несколькими легендами и мифами. Одни ученые считали все это безусловным вымыслом, другие допускали элементы действительности. Шлиман же доверял Гомеру безоговорочно.
Вопрос о местонахождении Трои был спорным. Среди современных Шлиману историков была распространена гипотеза о том, что Троя находилась на месте турецкой деревни Бунарбаши. Об этом писал еще в конце XVIII века французский ученый и путешественник Лешевалье. Шлиман приехал в это место и усомнился в том, что древняя Троя находилась именно здесь: окрестности Бунарбаши не соответствовали окрестностям Трои, описанным в «Илиаде». Ведь от ахейского лагеря, лежавшего у моря, до стен Трои было совсем недалеко. Греческие воины успевали по несколько раз в день побывать и в своем лагере, и под стенами города: греки слышали звуки флейт из Трои. А деревня Бунарбаши лежала на расстоянии 13 км от моря! Как мог бы Гектор, преследуемый Ахиллом, три раза обежать вокруг Трои, если местность вокруг Бунарбаши изобиловала крутыми обрывами? Где два ключа (один с холодной, другой с горячей водой), о которых упоминается в «Илиаде»? Нет, Трою надо искать не здесь!
Впервые тождество холма Гиссарлык с гомеровской Троей предположил в 1822 году Чарлз Макларен. Сторонником его идей был Фрэнк Калверт, который начал на Гиссарлыке раскопки за 7 лет до Шлимана. По иронии судьбы, участок холма, принадлежавший Калверту, оказался в стороне от искомого места. Генрих Шлиман, который был знаком с Калвертом, начал целенаправленное исследование другой половины Гиссарлыкского холма. Здесь все совпадало с описаниями Гомера!
Почти сразу археологу-неофиту посчастливилось найти остатки древних строений. Он был в упоении и не сомневался, что цель всей его жизни близка. К этому времени, в 1870 году, Генрих обосновался в Афинах. Здесь он женился на семнадцатилетней девушке по имени София, правда, жалея, что ее имя не Елена или Ифигения, о которых говорилось в гомеровских поэмах. Однако это «несоответствие» он вскоре исправил, дав своим детям имена Агамемнон и Андромаха. Гречанка София, преданный друг, разделила все трудности беспокойной жизни мужа. Она же носила и многие бесценные украшения, которые откапывал Генрих Шлиман. Ведь поначалу его археологические раскопки были наполовину подпольными, что нередко приводило к судебным распрям.
Получить разрешение на раскопки Гиссарлыка было чрезвычайно трудно. Турецкое правительство недоверчиво относилось к просьбам Шлимана. Турки, которым принадлежала бо́льшая часть холма и которые использовали его как пастбище для коз, запросили неслыханную цену и бесконечно тянули с переговорами. Правда, уже во время этих переговоров, в апреле 1870 года, хитрецу Шлиману удалось провести пробные раскопки. В северо-западной части холма он обнаружил мощные стены, которые не колеблясь признал стенами дворца Приама!
«В то время как мои люди отдыхали и ели, я большим ножом расчищал сокровище. Это была опасная работа, потому что стена, под которой я находился, в любой момент могла обрушиться. Но вид предметов, представлявших неслыханную ценность для науки, делал меня безразличным к опасности», — писал потом археолог.
Начавшаяся франко-прусская война 1871 года прервала изыскания. Но при первой же возможности Шлиман возобновляет хлопоты. В апреле 1871 года ему все-таки удалось купить западную половину Гиссарлыка за 4000 франков, и к лету он получил султанский фирман (указ) на раскопки, где было сказано, что половину всех находок Шлиман обязан отдавать турецкому правительству.
Гиссарлык представлял собой овал, длина которого была 200, а ширина — 150 м. В глубине его, как думал Шлиман, — на самой скале, то есть в самом нижнем слое, должна находиться гомеровская Троя: ведь сказано же у Гомера, что боги Посейдон и Аполлон построили на пустом месте городские стены для первого троянского царя Лаомедонта, что племя троянцев жило в глубине страны, у подножия горы Иды, а не у моря. В тот период Генрих воспринимал поэзию Гомера как совершенно достоверный исторический источник, и многие его ошибки проистекали из этой фанатичной веры в историческую непогрешимость древнего эпоса.
В октябре 1871 года Шлиман начинает свой первый официальный раскопочный сезон в Трое. В своем неудержимом стремлении поскорее дойти до слоев, скрывающих гомеровскую Трою, археолог-дилетант разрушил сравнительно поздние слои, которые представляли огромный интерес для науки. Так, с полным пренебрежением он отнесся к слою, содержавшему обломки расписных греческих ваз VI–IV веков до н. э.
На глубине около 4 м Шлиману встретились остатки домов, нижняя часть которых была сложена из неотесанных, скрепленных глиной камней, а верхняя — из необожженных, высушенных на солнце кирпичей. В этом же слое было обнаружено множество каменных зернотерок и орудий из камня (топоры, ножи, молоты). Поражали керамические изделия. Это были одноцветные сосуды. Некоторые из них имели форму человеческого лица, другие — женской фигуры (на горлышке — глаза, нос, уши, брови; на туловище сосуда — руки, груди), встречались кувшины с необычайно высоким и узким горлышком. Здесь же находилось множество круглых предметов из глины с отверстием посредине. Шлиман предполагал, что это и есть гомеровская Троя. Однако его стали одолевать сомнения: почему оружие, найденное здесь, сделано из камня? Где же медь доспехов троянских героев, которая «сиянием ярким блистала, словно горящий костер иль лучи восходящего солнца»?
Почти одновременно с северным раскопом Шлиман начал копать в северо-восточной части холма. И здесь в самых нижних, лежащих на скале слоях он встречает кладку стен, керамику и орудия, сходные с ранее найденными. Было ясно, что они относятся к одной и той же эпохе, к одному и тому же слою. Следовательно, вновь открытый слой был древнее гомеровского. Шлиман назвал его Троя I. Уже тогда пошатнулась его вера в непогрешимость Гомера: гомеровской Трое, оказывается, предшествовало более раннее поселение.
Шлиман стремился вести раскопки с нескольких сторон холма. Раскопки траншеи с севера шли очень медленно, и он начал на юге встречную. Стены различных кладок, обнаруженные при раскопках, принадлежали сравнительно поздним эпохам. Здесь Шлиман насчитал четыре слоя, четыре последовательно сменивших друг друга города. Но и теперь его интересовали более всего те строения и находки, которые он связывал с гомеровским временем. На юге Гиссарлыка на большой глубине были отрыты остатки большой башни: впоследствии стало ясно, что это одна из четырех башен, которые вместе с мощной стеной составляли крепостные сооружения.
А тем временем шел 1873 год. Особенно замечательны были найденные к тому времени двойные ворота, к которым вела широкая мощенная плитами улица. Близ ворот Шлиман обнаружил помещение, которое, по его предположению, принадлежало последнему царю Трои — Приаму. Все эти сооружения были выполнены в уже известной строительной технике: нижняя часть стен состояла из крупных камней, верхняя — из кирпичей, высушенных на солнце. Керамика была сходна с обнаруженной в первый год раскопок в «гомеровском» слое и поразившей Шлимана необычностью форм. Эти оборонительные сооружения и широкая мощеная улица, которая вела к ним, были покрыты пеплом. Шлиман теперь не сомневался, что перед ним гомеровская Троя — Троя II, погибшая в огне пожарища.
Неподалеку от «дома Приама», под древними стенами, был обнаружен богатейший клад золотых, серебряных и электроновых[40] изделий. С опасностью для жизни, так как пришлось сильно подрыть стену, Шлиман извлек клад. Диадемы, серьги, ожерелья, браслеты, золотые, серебряные и электроновые вазы и кубки, золотые слитки, более восьми тысяч разнообразных мелких предметов, множество бронзовых стрел, топоров, кинжалов составляли этот троянский клад! Все теперь казалось Шлиману ясным: вот стены великой гомеровской Трои, вот на юге холма — Скейские ворота, так часто упоминаемые в «Илиаде», вот большая башня, откуда троянцы наблюдали поединки греческих и троянских героев, вот дом последнего царя Трои — ведь поражающий своим богатством клад мог принадлежать только Приаму![41] Опасаясь, что столь ценные сокровища могут быть конфискованы местными властями и станут недоступными для дальнейшего научного изучения, Шлиман вывез их контрабандой в Афины.
Завершив раскопки в 1873 году, он уехал писать подробный отчет о проделанном, но на месте усидел недолго. Не менее потрясающие находки он сделал и в Микенах, изучение которых начал с 1874 года. О раскопках в столице Агамемнона, одном из крупнейших и могущественных городов Греции гомеровского времени, Шлиман мечтал давно. На этот раз место раскопок не вызывало сомнения: грандиозные развалины Микен (город был разрушен в 468 году до н. э. во время греко-персидских войн и после этого уже не восстанавливался) были хорошо видны в Арголиде (Пелопоннес) на высоком холме. Остатки микенских оборонительных стен поражали своей монументальностью: они состояли из огромных каменных глыб без какого-либо скрепляющего материала. Сохранились и ворота в этих стенах — знаменитые Львиные ворота, украшенные рельефным изображением двух львов. До раскопок известна была и так называемая сокровищница Атрея, или, как ее называли, гробница Агамемнона.
Сенсационные открытия Шлиманом были сделаны здесь во вторую археологическую кампанию, в 1876 году в течение ноября-декабря. В западной части Микен в скальном грунте удалось обнаружить пять гробниц, окруженных огромным кругом из каменных плит. Это — знаменитые шахтовые гробницы. При умерших находилось множество золотых вещей: нагрудники, поножи, пояса, всевозможные украшения, большое количество сосудов. На лицах погребенных лежали золотые маски… Для Шлимана эти открытия были важны более всего потому, что они подтверждали правоту Гомера относительно Микен.
Но Шлиман и здесь многое нафантазировал. Он даже написал Георгию I греческому: «Довожу до сведения Вашего Величества, что обнаружил захоронение Агамемнона, Кассандры и их свиты. Я нашел драгоценности из чистого золота, которых хватило бы для большого музея и который стал бы самым прекрасным музеем мира». Немного спустя 14 кг этого золота заполнили сейфы греческого банка. А золотые маски из Микен сегодня находятся в Археологическом музее Афин.
Вскоре на Шлимана обрушилась слава. Ростокский университет Германии присваивает ему звание почетного доктора, так же поступает и Оксфорд, США дают Генриху свое гражданство. Он становится необыкновенно популярным. Правда в научных кругах его чаще всего называют шарлатаном, поскольку именитая профессура не желала принять выскочку без университетского образования и признать его приоритет. Сенсационные находки Шлимана вызывали многочисленные споры, поскольку он не сразу стал уделять внимание академической карьере и репутации в научном мире, а сознательная мифологизация биографии и склонность к саморекламе приводила к тому, что действительные заслуги Шлимана были оценены только после его смерти.
А вот Турция, прослышав о кладе, привезенном Шлиманом в Европу, затевает судебную тяжбу на предмет наказания ученого «за незаконный вывоз с территории Турции принадлежащих ей ценностей». Пришлось раскошеливаться: Шлиман заплатил турецкому правительству 50 тыс. франков, и только после этого судебное преследование было прекращено.
Шлиман еще несколько раз возвращался к раскопкам в Трое: в 1878, 1882 и 1890 годах. Но до конца дней своих он так и не понял того, что, раскопав до самых нижних, самых древних слоев Гиссарлык, он открыл гораздо более древнюю, чем гомеровская Троя, совершенно не известную ранее цивилизацию.
Немецкий писатель Уве Топпер в своей книге «Фальсификации истории» высказал предположение о том, что клад Приама был изготовлен по заказу Шлимана одним из афинских ювелиров. Подозрительным с его точки зрения является достаточно упрощенный стереотипный стиль, в котором выполнены изделия из золота: сосуд для напитков Приама в 23 карата напоминает соусницу XIX века. Другая теория фальсификации Шлиманом клада утверждает, что все сосуды были им просто куплены. Однако все эти теории были отвергнуты подавляющим большинством ученых мира.
После очень долгого перерыва раскопки Трои возобновил в 1988 году немецкий археолог Манфред Корфман. Средства для экспедиции выделил концерн Daimler Chrysler, а турецкое правительство предоставило ему исключительную лицензию на раскопки. Была обследована территория площадью почти 300 тыс. м2. Обнаружились остатки стены Трои III, хотя ранее считалось, что в этот период город не был крепостью. Археологи нашли еще и «нулевую Трою» — поселение, остатки которого лежат под фундаментами Трои I. Это — самое древнее — поселение было основано примерно в 3600 году до н. э. Длинные дома типа бараков позволяют сделать выводы о быте населявших их людей. Кроме того, отождествление Илиона с Вилусой, о чем говорилось выше, было сделано тоже Корфманом. «Теперь, — отмечает археолог, — мы вправе с еще большей вероятностью отнести Трою (Илион) и ее жителей к хетто-лувийскому миру».
Это — важнейшее заявление, оно переворачивает все известные дотоле представления и имеет далеко идущие последствия. Исследователи Трои могут использовать хеттские источники. Возможно, там удастся отыскать описания Троянской войны. Быть может, именно они были известны и Гомеру?
Большие споры вызвало заявление археологов, что, возможно, в бронзовом веке Троя была в десять раз больше, чем это известно из ранних сообщений археологов, прежде всего Генриха Шлимана. В 1992 году к юго-западу от холма Гиссарлык, где сто с лишним лет назад он вел раскопки, был обнаружен ров, опоясывавший Трою. Он пролегал довольно далеко от городских стен, окаймляя территорию площадью 200 тыс. м2, тогда как сама Троя занимала всего 20 тыс. м2. Очевидно, он окружал нижний город, заявил Корфман. Еще в 1700 году до н. э. здесь проживали тысячи людей. Возник нижний город в середине III тысячелетия до н. э., во времена Трои II. По мнению немецкого археолога, Троя была куда более могущественным городом, чем полагали прежде.
В 1994 году был найден еще один искусственный ров. Первый ров пролегал в четырехстах метрах от крепости, а второй — в пятистах. Оба они оказались почти одинаковыми: глубиной в 1,5 и шириной в 3 м; оба являлись частью хорошо продуманной системы укреплений. Преодолеть такой ров на боевых колесницах, «танках бронзового века», было нельзя. За рвом, как полагают ученые, высилась деревянная стена или же стояли ряды заостренных кольев. Из-за этого ограждения обстреливали врагов. Правда, остатки частокола сегодня уже не обнаружить, но в «Илиаде» подробно описано подобное сооружение.
Уже в 1992 году, «по горячим следам» раскопок Корфмана, немецкий геолог Эберхард Цанггер выпустил нашумевшую книгу «Атлантида — разгадка легенды». На ее страницах он утверждал, что Троя и была той самой мифической державой, о которой поведал Платон, а найденный ров, конечно же, «был одним из тех каналов», что окружали Атлантиду.
Но основное открытие Корфмана вызвало более яростные споры, чем неизвестный ранее ров. В бронзовом веке, настаивал он, Троя была частью анатолийской цивилизации, а вовсе не крито-микенской, она была форпостом Азии, нависшим над Европой, а не крупнейшим европейским городом…
Еще в 1995 году в Трое была найдена бронзовая печать с надписью — первый письменный памятник, встреченный здесь. Надпись выполнена иероглифами на лувийском языке. За 1500 лет до н. э. лувийский язык был широко распространен на просторах Малой Азии. Им пользовались и хетты. Говорили ли на этом языке троянцы? По одной находке, безусловно, это нельзя утверждать, однако Корфман уверен, что жители Трои VI по происхождению были лувийцами.
Лувийцы — это один из индоевропейских народов, которые наряду с хеттами около 2000 года до н. э. переселились в Анатолию. И, по мнению Корфмана, многие из предметов, обнаруженных в Трое, скорее принадлежат этой восточной анатолийской культуре, нежели греческой цивилизации. Крепостные стены Трои напоминали анатолийские укрепления, а вовсе не микенские: книзу стены расширялись, вверху же, возможно, были зубчатыми; по периметру высились башни-надстройки. Оборонительный ров также хорошо вписывается в «восточный» облик Трои: именно в Центральной Анатолии и Северной Сирии, а никак не в микенской Греции, можно встретить подобные крепости с хорошо укрепленным и тесно застроенным нижним городом. И характер жилищ типичен именно для анатолийской архитектуры.
Культовые предметы, найденные в Трое, тоже хеттско-лувийского происхождения. Перед южными воротами Трои еще и сегодня видны четыре стелы, установленные на мощном каменном постаменте, у хеттов они служили символами бога — покровителя города. Наконец, на кладбище, устроенном близ городских стен, видны следы кремации. Такой способ погребения характерен для хеттов, а вовсе не для жителей Греции той эпохи. Как известно, до позднеминойского периода, то есть до 1400 года до н. э., греки предавали тела покойников земле.
Весной 2001 года Корфман организовал грандиозную выставку «Троя: мечта и явь». Она с успехом была показана в ряде немецких городов. В одном только Штутгарте ее посетили 250 тыс. человек.
Впрочем, ряд коллег Корфмана выступили с резкой критикой, отмечая, что «все эти компьютерные модели Трои, показанные на выставке, создают у зрителей определенные стереотипы, в то время как сами ученые пока еще не пришли к единому мнению по данным вопросам». Один из историков, Юстус Кобет, отмечает, что Корфман «пока не нашел» ни храмов, ни торговых лавок, ни складов, без которых была бы немыслима жизнь древневосточной метрополии. Историк из Кельнского университета Карл-Иоахим Хелькескамп заявил, что «опубликованные пока результаты раскопок не доказывают, что вокруг крепости Троя существовал нижний город». Плотные ряды домов у подножия горы, по его словам, «чистая фикция». Корфман якобы дурачит публику, выдавая свои выдумки за научно проверенные данные. Однако дальнейшие раскопки в августе 2003 года дали результаты в пользу теории Корфмана, и он заявил: «Троя была гораздо больше, чем до сих пор принято полагать, что я могу доказать моими раскопками».
Благодаря деятельности Корфмана интерес к древнему городу неимоверно возрос. В 1996 году он помог создать национальный парк вокруг Трои, а два года спустя ЮНЕСКО объявила эту территорию местом мирового культурного наследия.
В 2004 году за выдающийся вклад в развитие страны правительство Турции предоставило Корфману турецкое гражданство. При этом археолог взял своим вторым именем имя Осман, признав этим свое давнее прозвище — Осман-бей. Но долго пробыть турецким подданным ему не пришлось: профессор Манфред Осман Корфман умер от рака легких в 2005 году в возрасте 63 лет.
Каждый год Трою посещает огромное количество туристов. Разумеется, территория превращена в источник прибыли, где кроме музея разбросаны многочисленные магазины и сувенирные лавки, а над всей этой суетой возвышается большой деревянный конь, в точности соответствующий описанию Гомера. Троянский конь, придуманный в Гомеровской версии хитроумным Одиссеем для захвата Трои, служит нынче оригинальной панорамной площадкой и одновременно игровой площадкой для детей.
Поскольку здесь часто производились раскопки, сама местность представляет собой сплошную путаницу частично опознанных слоев города, где можно увидеть расставленные в художественном беспорядке мраморные колонны, а также находящиеся в процессе реконструкции храм, жертвенный алтарь, римский театр и здание сената.
А что же Троянская война? Была ли она на самом деле?
Известный хеттолог Тревор Брюс, выпустивший в 1998 году книгу «Царство хеттов», приводит ряд доводов, из которых следует, что историческая основа «Илиады», поэмы о Троянской войне, не вызывает сомнений. Однако, продолжает Брюс, самой Троянской войны, пожалуй, не было. Был ряд грабительских набегов, разбойничьих походов или военных экспедиций. А в памяти потомков эти события слились в одну долгую войну, длившуюся — почему бы нет? — 10 лет кряду. Возможно, вместо одной большой войны был десяток походов, один из которых увенчался взятием и разрушением Вилусы-Илиона. Возможно, некоторыми из этих походов руководили племенные вожди, которых звали Одиссей, Ахилл, Аякс, Менелай, Агамемнон. Сам Брюс полагает, что гомеровский эпос описывает события, протекавшие на протяжении 100 с лишним лет.
В памяти рапсодов и аэдов, разносивших по городам и весям рассказы о славном прошлом, эти события слились воедино. И «Илиада», возможно, начиналась с разрозненных песен, своего рода саг, воспевавших походы отдельных вождей греков к берегам Малой Азии.
С большой степенью вероятности можно предположить, что возвращение домой после удачного похода тоже было сопряжено с риском. Ахейцы подчас скитались по всему Средиземному морю, сталкиваясь с дикими племенами, населявшими отдельные острова и побережья. Из этих приключений, вернее, сказаний и песен о них, впоследствии выкристаллизовалось историческое ядро «Одиссеи» — другой великой поэмы Гомера, все еще принимаемой за сказочный вымысел.
И еще одна версия. Может быть, археологи до сих пор пребывают в заблуждении и Троя находится вовсе не на холме Гиссарлык?
Черный холм ассирийского Гомера
Весной 2008 года австрийский филолог Рауль Шротт выпустил книгу «Родина Гомера», которая сразу же стала литературной сенсацией. Знаток античной истории, Шротт утверждал, что город бронзового века, найденный Генрихом Шлиманом на северо-западе современной Турции, вовсе не был «гомеровской Троей». К тому же, по словам автора, «о Гомере мы знаем лишь одно: ничегошеньки!».
Шротт утверждает: в «Илиаде» описан — и очень реалистично! — совсем другой город, когда-то лежавший на юго-востоке Турции, близ границы с Сирией. Это — крепость Каратепе («Черный холм»), расположенная неподалеку от Аданы, на побережье древней Киликии. Что же позволило это предположить? Да та самая «Илиада», точнее — Троянская война, которую так подробно описывают все 24 песни этой знаменитой античной саги!
С тех пор как Шлиман обнаружил «сокровища Приама» на холме Гиссарлык, поколения археологов непрестанно ищут подтверждения тому, что на исходе бронзового века у стен лежавшей здесь крепости шла ожесточенная война между ахейскими греками и троянцами. Война, описанная Гомером.
Большинство ученых уже давно сошлись во мнении, что все это происходило именно здесь. Тем бо́льшим диссонансом звучат высказывания Шрота. В пользу своей гипотезы он привел более сотни доводов, которые, впрочем, не всегда нравятся специалистам. На протяжении нескольких лет он работал над новым переводом Гомера на немецкий язык и неизменно сравнивал описания, оставленные поэтом, с пейзажами в окрестности Гиссарлыка. Многое его удивляло.
Так, гомеровская Троя была воздвигнута на крутом холме (3, 74), «открытая ветрам» (8, 499)[42]. Но холм Гиссарлык возвышается над берегом моря всего на 25 м. Возведенная здесь крепость занимала площадь примерно 20 тыс. м2. Не очень внушительно. А ведь гомеровская Троя выглядит едва ли не самым неприступным городом бронзового века!
В окрестности Гиссарлыка нет ни высоких гор, ни обширной равнины, на которой могла бы расположиться многотысячная армия греков. Исторические документы, относящиеся к той эпохе, ничего не сообщают о войне, продолжавшейся долгие 10 лет. При раскопках Трои так и не найдены бесчисленные наконечники копий и стрел, которые всегда можно отыскать на месте кровопролитных сражений. Писал же Гомер о том, что «тучами копья и стрелы летали, народ поражая» (319).
Что же касается развалин крепости Каратепе, расположенной в 800 км к юго-востоку от Гиссарлыка, то они как нельзя лучше подходят к описанию, оставленному Гомером. Просторная равнина окружена устремленными ввысь белоснежными горами. «Две наводненных реки, по ущелистым руслам с горных вершин низвергая шумящие грозно потоки, в общей долине сливают свои изобильные воды» (4, 452–454). Крепость находилась на громадном холме, взметнувшемся ввысь на 225 м. Два кольца стен окружали ее. «Идеальное место, чтобы выдерживать длительные осады, — отмечает Шротт. — Крепость в три раза больше Трои. С мощными стенами, увенчанными зубцами, как изображает их Гомер[43]. Расположенная на реке, что позволяло контролировать здешнюю переправу. Это — Каратепе, прототип гомеровской Трои».
Немецкий археолог Хельмут Теодор Боссерт обнаружил руины Каратепе в 1946 году. На протяжении десятилетий турецкие археологи в сотрудничестве с немецкими коллегами реконструировали облик античной цитадели. В частности, здесь была найдена двуязычная надпись, билингва, выполненная на финикийском и лувийском иероглифическом языках, что немало способствовало расшифровке последнего.
После длительного перерыва, в 1997 году, были возобновлены раскопки Каратепе. Работами руководили Мартина Зиккер-Акман из Германского археологического института и видный турецкий археолог Халет Чамбел, в молодости изучавший здешние развалины.
Многое, очень многое вспоминается знатокам «Илиады» при виде Каратепе. Двое ворот вели в гомеровскую Трою: Скейские и Дарданские. Двое монументальных ворот вели и в Каратепе. Эта крепость нависала над обширной равниной. А вот на узкую прибрежную полосу, лежащую перед гаванью гиссарлыкской Трои, можно было вытащить, в лучшем случае 12, но никак не 1200 кораблей, как это сделали греки. Рядом с кораблями, по Гомеру, располагался лагерь ахейцев. В шлимановском городе рядом с береговой полосой, где могли лежать суда, начиналось болото.
Река Дюмрек, больше похожая на ручеек, никак не напоминает Симоис, несущий свои «быстрокатные воды» (5, 774, пер. Н. И. Гнедича). А другой ручеек — Карамендерес — разве похож на «Скамандр, водовертью богатый» (21, 124)? В одном из эпизодов поэмы «троянцы до брода реки добежали Ксанфа пучинного» (21, 1–2). Так началась битва у реки. Возле исторической Трои им незачем было отчаянно сражаться, чтобы захватить брод, — переправиться на другой берег тамошних рек можно было едва ли не в любом месте. Здесь же, в окрестности Каратепе, важно было добраться до брода. Так было веками. Справиться с коварным норовом здешней реки и пересечь ее в стороне от брода было непросто. Гомер описывает подобную попытку: «Троянцы в потоке плавали с криком туда и сюда, крутясь в водовертях» (21, 10–11). Еще в 1940-е годы караваны, груженные товарами, переходили здесь реку, только добравшись до брода.
Вот лишь некоторые странности, обнаруженные Шроттом. Чем они объяснялись? Промахом Шлимана? Или прошедшими за три тысячелетия изменениями ландшафта? Или тем, что Гомер, описывая события, разыгравшиеся несколькими веками ранее, думал о совсем другом городе, судьба которого была ему не чужда?
Отвергая возобладавшую в последнее время традицию видеть в поэме Гомера лишь историческое сочинение, украшенное мифологическими мотивами, Шротт считает «Илиаду» еще и политическим памфлетом, который иносказательно описывает реалии того времени, когда жил поэт. В таком случае Каратепе как нельзя лучше отвечает его задачам.
История появления крепости Каратепе известна. Она была сооружена в VIII веке до н. э. близ караванного пути, что позволяло ее обитателям, как и троянцам, контролировать важный торговый маршрут, собирая дань с проезжающих мимо купцов. Выгодное положение крепости у многих вызывало зависть. Противник же был могущественным — Ассирия, завоевавшая к тому времени многие области Азии.
Теперь же ассирийцам противостояла непокорная крепость, полная несказанных богатств. Царские войска подошли к стенам Каратепе. Гордая крепость долго выдерживала осаду, но в 676 году до н. э. она наконец пала и была сожжена. Победители не знали пощады. Устрашая всех, кто попробует противиться Ассирии — а среди непокорных были и малоазийские греки (гомеровские ахейцы), — они казнили правителя Каратепе.
По гипотезе Шротта, Гомер был очевидцем борьбы киликийцев с огромной, противостоявшей им ассирийской ратью и, рассказывая о древней Трое, описывал события недавней войны. Изображал хорошо знакомые ему места, которые видел своими глазами[44]: равнину, лежавшую у стен крепости; бурные реки; брод; скалистые вершины; «крепкостенную» цитадель, к которой так долго не удавалось подступиться. У стен Каратепе поэт, несомненно, провел немало времени.
На чьей же стороне он был?
И здесь итогом расследования, проведенного Шроттом, становится ответ, не особенно приятный для любителей греческой классики. Падение Трои (или Каратепе?) описывает, несомненно, победитель — человек, состоявший на ассирийской службе.
Возможно, он был писцом при одном из ассирийских военачальников и хорошо знал и историю ассирийских завоеваний, и древневосточную литературу, например «Эпос о Гильгамеше». Гильгамеш, легендарный царь шумерского города Урука (Месопотамия), жил на 1000 лет раньше Гомера, тем не менее его приключения очень похожи на то, что довелось пережить героям гомеровских поэм.
Согласно шумерским мифам, Гильгамеш вступает в борьбу с царем Киша — Агой, пожелавшим поработить жителей Урука. Они отказываются покориться, и Ага, прибывший с войском на ладьях, берет город в осаду, но терпит поражение. После славной победы Гильгамеш вместе с другом Энкиду отправляется странствовать — искать бессмертие.
Связан со смертью и другой мотив восточного эпоса: друг Гильгамеша, Энкиду, умирает. Смерть друга заставляет шумерского правителя пересмотреть свои взгляды: он понимает, что жизнь не может продолжаться вечно.
Центральное место в «Илиаде» Гомера, как и в шумерских мифах, занимает война — поход греков (ахейцев, данайцев и аргивян) под предводительством македонского царя Агамемнона против Трои (Илиона) и ее союзников. Обидевшись на царя, отважный воин Ахилл отказывается участвовать в войне. И возвращается на поле боя лишь тогда, когда его ближайший друг Патрокл принимает смерть от руки Гектора, старшего сына троянского царя Приама. Примирившись с Агамемноном, Ахилл убивает Гектора. Его сердце переполняет жажда мести, он готов глумиться над бездыханным телом. Но в греческий стан является сломленный горем царь Трои, и Ахилл отдает ему убитого сына. В этот момент недавние враги, совсем как Гильгамеш, вынуждены пересмотреть ценности: перед лицом смерти они смотрят друг на друга без ненависти, в их глазах только боль.
Дальнейшая судьба героев «Илиады» тоже перекликается с шумерским сказанием. Вся «Одиссея» посвящена странствиям, которые так любил Гильгамеш.
И таких параллелей множество, констатирует Рауль Шротт. Вряд ли можно считать случайным совпадением, к примеру, то обстоятельство, что обоим — и Гильгамешу, и Ахиллу — является умерший друг и сообщает, что происходит в загробном мире. Гомер прочитал о Гильгамеше на ассирийских клинописных досках — вот в чем причина этих перепевов и вариаций, убежден австрийский литератор.
Гомер искусно вливает «молодое вино в мехи ветхие» — вплетает местный колорит и подробности сражений, которые ему доводилось видеть, в траченную ткань забытых легенд, наполняя их красками, возвращая им жизнь. Природный талант и прекрасное образование — «восточная ученость» — помогают ему создать эпическую поэму, которая переживет не века, а тысячелетия.
В «Илиаде», по мнению Шротта, можно встретить многочисленные параллели с ассирийскими текстами и даже с «Книгой Бытия». Почему они не были до сих пор замечены? «В филологии, в отличие от археологии и этнографии, Запад и Восток все еще разделены и идеологически, и культурно», — полагает Шротт. Литературные и мифологические мотивы, метафоры и компоновка сцен — многое указывает на знакомство Гомера с образцами древневосточной словесности. Киликия, область, лежащая на границе Сирии и Малой Азии, регион, где соприкасаются разные языковые пространства (древнегреческое, ассирийское, арамейское), где, возможно, на основе финикийского алфавита был создан алфавит греческий, как нельзя лучше подходит для появления поэта, который, отталкиваясь от хорошо известных ему памятников письменности Востока, создал первую поэму на греческом языке.
Разумеется, подобные заявления принять на веру, равно как и доказать их, сложно. «Оснований для критики версии Рауля Шротта более чем достаточно», — убежден главный оппонент австрийца Вальтер Буркерт, профессор классической филологии Университета Цюриха. Крепость Каратепе, рассуждает профессор, расположена почти в 45 км от моря. Если именно ее считать гомеровской Троей, то рядом должна быть гавань Тарс, где стояли греческие корабли. Между тем, доказательств присутствия греков в Киликии времен Ассирийского царства не существует. Здесь нет даже греческой керамики. В VIII столетии она появляется южнее — в Сирии и Ливане. В противовес версии писателя ученый приводит и множество других фактов.
Однако Шрот парирует все обвинения с хитроумием легендарного Одиссея. «Я утверждаю, что это совершенно естественно, что Гомер, рассказывая старинную историю о Трое, подобно любому поэту, наполнил ее намеками на современные ему события, на людей, которых он знал. Во времена Гомера от древней Трои почти ничего не осталось, и то, что он описывает, все эти подробности, эти дворцы, эти стены, окружавшие их, он, как и любой поэт, описывает, глядя на то, что у него находится перед глазами, передает это во всех деталях, все эти киликийские пейзажи, все, все, все, что он видит» — так в интервью одной из немецких радиостанций Рауль Шротт излагал творческий метод Гомера.
А что же подлинная Троя? Да, Шлиман действительно нашел ее руины, раскопав Гиссарлыкский холм, соглашается мятежный исследователь. Но Гомер, по-видимому, никогда не был там, где лежала Троя. Да и что ему было там лицезреть? Поросшие мхом камни давно повергнутых стен? Убогое греческое поселение, лежавшее на месте некогда златом обильной Трои?
Но как бы ни были увлекательны дискуссии по поводу реальности содержания «Илиады» и обстоятельств ее создания, установить истину трудно, потому что о жизни Гомера не известно почти ничего, а дошедшие до нас отрывочные «биографические» сведения часто похожи на легенду. Версий множество: одни доказывают, что Гомер был слепым, другие, в частности Шротт, называют его евнухом, третьи утверждают, что поэта не было вообще, а «Илиада» и «Одиссея» — сборник произведений разных авторов. И каждый из исследователей знает, что никогда не встретит другого «гомериста», с мнением которого можно было бы безоговорочно согласиться.
Истина же, как обычно, лежит где-то посередине. Но так ли важны детали? Ведь в любом случае имена критиков со временем забудутся. А Гомер в памяти человечества будет жить вечно.
Столица забытого царства
На юго-западе современной Турции, между Антальей и Даламаном, под метровым слоем песка скрывается забытое царство. Там, невдалеке от туристического рая, погребена Ликия. В древности эта страна входила в состав Персидской державы и империи Александра Македонского, государств Птолемеев и Селевкидов, Римской и Византийской империй. На протяжении нескольких столетий, с III века до н. э. по IV век, ее столица, Патара, лежавшая на берегу Средиземного моря, оставалась одним из важнейших транспортных узлов Малой Азии. Сюда прибывали многочисленные корабли из Греции и Леванта. В ту пору в Патаре проживало 15–20 тыс. человек.
Но со временем все изменилось. Сама природа восстала против города. Укрепленную гавань, имевшую важное стратегическое значение, постепенно занесло песком, который приносил с собой Ксанф — город был основан в устье этой реки, упоминаемой еще в «Илиаде» (2; 875: к стенам Трои прибывает войско «из отдаленной Ликии от водоворотного Ксанфа»). Под толщей песка оказались и руины зданий, тем самым сохраненные для археологов. Теперь они изучают древние строения, стремясь восстановить историю таинственного народа, который почти две тысячи лет был забыт. А история эта уходит в далекое прошлое, и многое в ней все еще не понятно исследователям.
На одном из обелисков, найденных на земле Финикии, в Библе, упоминается некий народ «лукка». Возможно, речь идет именно о ликийцах. Этому обелиску — 4000 лет. Если догадка археологов справедлива, то истоки культуры ликийцев уходят в III тысячелетие до н. э. Впрочем, древнейшие археологические находки на территории Ликии относятся лишь к VIII веку до н. э., а потому археологи не могут пока пролить свет на ранний период в ее истории.
Сама по себе Ликия очень мала — примерно вдвое меньше современной Албании. Значительную часть ее территории занимают карстовые горы. Это — царство, прилепившееся к скалам, затерянное среди них. Еще и сегодня эта горная местность кажется средоточием первозданной дикости, хотя глаз неизменно выхватывает руины древних построек: широкие аллеи, обрамленные колоннами, величественные храмы и театры, термы и акведуки. Особое внимание всех, кто приезжает сюда, привлекают скальные гробницы. Вырубленные на отвесных склонах горной гряды, они напоминают издали пчелиные соты. Когда-то эти склепы, в которых навсегда останавливалось время, сооружались по окраинам ликийских городов. Особенно знамениты скальные гробницы Миры, связанной с именем святого Николая — Николая Мирликийского. Их начали сооружать еще в IV веке до н. э. Рядом с ними и теперь виднеются высеченные в камне проклятия, адресованные тем, кто посмеет осквернить дорогой прах. Но даже эти магические формулы не уберегли древние некрополи от разграбления.
А здесь было чем поживиться! Ликия лежала буквально на перекрестке различных культур. Сюда прибывали купцы из Финикии и Греции, Персии и Рима. Многие завоеватели устремлялись в эту горную страну, чтобы украсить ею, словно дорогой жемчужиной, свою корону. Удивительный народ, живший здесь, смело перенимал чужие достижения, но не утрачивал своей самобытности. Долгое время ликийцы сохраняли собственное наречие, принадлежавшее к индоевропейской семье языков, и придерживались веры, заповеданной им отцами и дедами. Их архитектура отличалась большим своеобразием. На протяжении многих веков Ликия входила в состав крупных держав, но никогда не была оккупирована ими, здесь, подчеркивают историки, не размешались чужие войска.
Ликийцы создали даже свою письменность. Первые ее памятники относятся к концу VI века до н. э. При создании алфавитной системы вновь проявилась извечная двойственность, в которой пребывали ликийцы. Многие письменные символы, которыми они пользовались, напоминают буквы греческого алфавита, и лишь 10 букв из 29 выглядят оригинально.
Ключевую роль в частичной расшифровке ликийского языка сыграли два памятника: найденная в 1974 году трилингва — надпись на греческом, арамейском и ликийском языках, датируемая 337 годом до н. э., и стела, обнаруженная при раскопках города Ксанфа с надписями на ликийском и греческом языках (примерно 400 год до н. э.). Однако полностью расшифровать эту загадочную письменность так и не удалось. Лингвистам известны лишь значения отдельных слов и некоторые особенности грамматики.
Проблема в том, что сохранилось слишком мало текстов на ликийском языке: примерно 180 надписей на камнях и 200 — на монетах, относящиеся в основном к V и IV векам до н. э. Ведь после того как в 333 году до н. э. Александр Македонский завоевал Ликию, здесь окончательно утвердился греческий язык и таинственный алфавит больше не употреблялся.
Чужое и самобытное, подлинно ликийское и заимствованное — как их разделить? Одни археологи, изучающие культуру древних ликийцев, всячески стремятся подчеркнуть малейшие следы влияния греческой и финикийской цивилизаций, другие, напротив, настаивают на своеобразии их культурных достижений.
Так, исследователи обращают внимание на то, что некоторые образы греческой мифологии могли зародиться в Ликии. Например, в одном из гомеровских гимнов говорится, что божественные близнецы Аполлон и Артемида родились под пальмами. Может быть, местом их рождения был не остров Делос, как традиционно считается, а Патара? В окрестностях этого города есть пальмовая роща. С такой гипотезой выступил руководитель раскопок ликийской столицы — турецкий археолог Фахри Ишик. Впрочем, большинство специалистов с ним не согласны. Можно добавить, что в Патаре находился оракул Аполлона, который соперничал в древности с Дельфийским оракулом.
В XI веке новой эры на территории Ликии начали расселяться тюрки. Вскоре местность пришла в запустение. Лишь пастухи со своими стадами кочевали теперь по некогда цветущей стране. Археологи могут только радоваться этому внезапному вторжению варваров. Их равнодушие и неведение сохранило многочисленные памятники культуры, оставленные ликийцами. Ученые, приезжающие сюда в наши дни, чувствуют себя так же, как первые открыватели древностей Месопотамии и Египта в XIX веке.
Так, археологи из Тюбингенского университета (Германия), обследовав территорию площадью 110 км2 близ Патары, обнаружили остатки более 3000 античных поселений. Вся эта местность была покрыта плотной сетью зажиточных хозяйств. Здесь возделывали пшеницу, пасли коз, выращивали оливки и виноград, делали масло и вино, ценившиеся далеко за пределами Ликии.
Особое внимание исследователей привлекает сама Патара. Именно здесь, на территории площадью в 100 га, ведутся наиболее масштабные раскопки. Обнаружены руины дворца, возведенного в VII веке до н. э., осколки керамики, пролежавшие в земле около 4000 лет. Самые поздние постройки относятся уже к византийской эпохе, к тому времени, когда гавань занесло песком и город стал быстро приходить в упадок. Большинство зданий, исследованных археологами в Патаре, возведены в римскую эпоху, в I–III веках.
Проводимые здесь раскопки приносят все новые любопытные находки. Так, на одной из стен обнаружен указатель всех дорог Ликии, высеченный в 46 году по распоряжению первого римского наместника Квинта Верания. На нем указаны расстояния между ликийскими городами. Например, можно прочитать, что от Патары до Ксанфа — 56 стадий, то есть 10,4 км (1 стадий равнялся 184,98 м), от Тлоса до Телмеса — 160 стадий. Археологи подчеркивают, что речь идет об уникальном памятнике. Благодаря ему появилась возможноть не только ознакомиться с транспортной системой Ликии, но и точно узнать, где находился тот или иной город, упоминавшийся в письменных источниках: известные нам названия без труда соотносятся с обнаруженными археологами руинами — в то время как при проведении раскопок на территории других государств Древнего мира снова и снова приходится дискутировать об этом. Ведь даже местоположение Трои, как мы убедились, до сих пор вызывает споры ученых.
Еще одна уникальная находка — величественное здание, напоминающее театр. Это был булевтерий — место заседания властей Ликии, своего рода Совет Федерации этой страны. Ведь Ликия была федеративным государством, союзом целой группы городов-государств, объединившихся когда-то, чтобы противостоять могущественным противникам. Это произошло предположительно в 167 году до н. э. Несомненно, при создании этого союза был использован опыт полисов Греции, часть которых объединилась не позднее 367 года до н. э. в Этолийский союз, а еще часть около 280 года до н. э. — в Ахейский союз.
В булевтерии могло разместиться до полутора тысяч человек, призванных решать судьбы страны. Организация союза была поразительно современной. Каждый полис — в зависимости от территории и количества жителей — делегировал одного, двух или трех депутатов. Каждый год на собрании депутатов избирались глава государства — «ликиарх», а также правительство страны. Споры между городами решались в стенах суда. Руководители Ликийского союза следили за тем, чтобы все города, входившие в его состав, соблюдали принятую конституцию. После того как в 43 году, при императоре Клавдии Ликия последней из областей Малой Азии вошла в состав Римской империи, Союз лишился части своих полномочий, но продолжал существовать примерно до 400 года.
В середине XVIII века французский философ Шарль Монтескье восторженно отозвался о Ликийском союзе, живописав его как образец федеративной республики. В отличие от таких же объединений, созданных в Греции, его преимущество было в том, что количество депутатов разнилось в зависимости от величины полиса. К мнению Монтескье прислушались через несколько десятилетии на другом конце света — в Америке. Отцы-основатели Соединенных Штатов учли опыт создания этого союза, принимая конституцию новорожденной страны.
Примерно в десяти минутах ходьбы от булевтерия располагался древнеримский маяк, который был обнаружен в 2004 году почти в неизменном виде — он не был перестроен в позднейшую эпоху, только пострадал от стихийных бедствий. Пока это — единственный в мире подобный памятник, ведь он точно соответствует известным нам античным изображениям. Когда-то он находился в западной части порта, а в его восточной части, по некоторым сведениям, был сооружен другой маяк (но пока никаких следов его не найдено).
К началу раскопок древний маяк оказался почти в километре от берега и был полностью скрыт под толщей наносов — так сильно затянуло песком гавань. Археологам пришлось вывезти более 6000 грузовиков песка, чтобы освободить уникальное сооружение. Оно было возведено на квадратном постаменте площадью 20 × 20 м и высотой 5 м. На этом фундаменте и высилась башня, состоявшая из трех встроенных один в один цилиндров. Башня, впрочем, была опрокинута. По мнению некоторых исследователей, маяк был когда-то снесен волной цунами, поскольку все его блоки рухнули на землю в одном направлении. Если бы он был разрушен землетрясением, то эти каменные глыбы лежали бы в полном беспорядке.
Раскопки в Патаре ведутся вот уже два десятилетия. «Всего два десятилетия», — уточняет Фахри Ишик, неизменно добавляя, что для того, чтобы разгадать все тайны Ликии, понадобится не менее пяти веков…
Пергам — учитель Рима
До начала XX века жители турецкого городка Бергама и не подозревали, что живут на руинах великого города древнего мира. Куски мрамора со следами скульптурных изображений, которые выкапывали здесь крестьяне, пережигались на известь. Этот процесс застал немецкий инженер Карл Хуман, приехавший в Турцию по приглашению султана, чтобы строить мосты и дороги. Заручившись финансовой поддержкой берлинского Музея скульптуры и получив официальное разрешение османской стороны, в 1878 году Хуман нанял сорок землекопов, вместе с ними поднялся на гору и первым ударил заступом в сухую потрескавшуюся землю… Так был открыт древний Пергам и величайший памятник эллинистического искусства Алтарь Зевса.
Пергам считался третьим по величине городом античного мира (после Рима и Александрии). Он прославился своей роскошной архитектурой, библиотекой, которая соперничала с александрийской, музеем скульптуры, научными школами и крупнейшим центром театрального искусства.
Появился же на свет этот великолепный город в результате предательства. Согласно древнегреческому мифу, один из сыновей царя Трои Приама Гелен, обладавший пророческим даром (как и его сестра Кассандра), подсказал Одиссею, как можно завоевать Трою.
За этот неблаговидный поступок, по рассказу Вергилия, ему досталась захваченная в Трое Андромаха — вдова его старшего брата Гектора, и часть царства в Эпире[45]. Родившийся у Гелена и Андромахи сын был наречен Пергамом. После смерти Гелена подросший Пергам с Андромахой переселились в Малую Азию, где заложили новый город, получивший название по имени своего основателя.
Эта в целом обычная для того времени история произошла в XII веке до н. э. А через 1000 лет город Пергам в результате еще одного предательства стал столицей Пергамского царства.
После смерти Александра Македонского один из его ближайших сподвижников — диадох Лисимах — присвоил значительную часть казны великого завоевателя — 9000 талантов[46]. Состояла она из бесчисленных сокровищ, награбленных когда-то в Персеполе, Индии и Вавилоне. Для хранения казны Лисимах избрал подземелья небольшой, но неприступной крепости Пергам. По сей день сохранились вырубленные в твердом камне коридоры, в которых, вероятно, были сложены драгоценности македонского царя.
Лисимах доверил охрану сокровищ своему слуге, евнуху Филетеру. Но тот умело использовал давнюю вражду Лисимаха и другого диадоха — Селевка I Никатора — для захвата казны и власти в Пергаме. Перейдя на сторону Селевка, Филетер вместе с ним в 281 году до н. э. победил Лисимаха в битве в Лидии и в 283 году до н. э. создал новое эллинистическое государство в области Мисия, основав династию Атталидов[47]. Свое царство Филетер завещал сыну своего брата Эвмену I.
Впрочем, верность Селевкидам хранилась недолго, и при царе Аттале I Сотере (241–197 гг. до н. э.), племяннике Эвмена, Пергам осмелился провозгласить независимость, однако для верности заключил союз с Римом и в дальнейшем показал себя его верным союзником.
Пергамское царство стало самым сильным в Малой Азии, но величие государства и его царей Атталидов было недолговечным. В 133 году до н. э. Аттал III умер бездетным, завещав царство римлянам, обеспечив при этом свободу некоторым городам и прежде всего — столице.
Столица царства находилась в 30 км от побережья Средиземного моря и располагалась на 300-метровой скале, разделявшей два притока реки Каик — Селинунт и Кетий. Со временем выступы скалы были превращены в просторные террасы. Фактически греческие архитекторы построили три города один над другим, соединив их лестницами с бельведерами и террасами, несущими двухэтажные портики.
В верхнем городе, административном квартале, находилась двойная агора (обширная площадь) с храмом Диониса. На верхней площадке стоял большой алтарь Зевса и Афины — здание замечательное как своими размерами, так и красотой скульптурного убранства, а также святилище Афины Паллады, ограниченное с двух сторон портиками. На этой площадке также располагалась библиотека, а на самом верху — дворец и обширный арсенал. Немного ниже под террасой размещался театр.
В среднем городе находился великолепный гимнасий, построенный на разных уровнях, соединенных широкими лестницами и подземными переходами, а также храмы Деметры и Геры. Нижний город с агорой, окруженной двухэтажной колоннадой, был торговым центром и местом жительства большей части 120-тысячного населения.
Таким образом, из общего ряда греческих городов Малой Азии Пергам выпадает не только географически (располагаясь вдали от берега), но и политически. Распространенной в те времена демократией здесь никогда не пахло, что видно из городской планировки: обычно в демократических полисах дома граждан были построены на одном уровне полукружий; каждое полукружие все ниже по мере удаления от Акрополя и центральных общественных зданий — храмов и театров. В Пергаме пик холма занят царским дворцовым комплексом. Ниже — театры и храмы. А частные дома — на большом удалении от центра города, за пустырем у подножия горы. Так в Средиземноморье строились столицы античных государств, где правили тираны.
Своим богатством, успехами и славой Пергам обязан был не только торговле, но главным образом наличием богатейших угодий, где выращивали зерновые культуры, оливки, виноград, а также занимались селекционным животноводством. В самом Пергаме производили благовонные масла, тонкое льняное полотно и золотую парчу, а также знаменитый пергамент — материал для письма из недубленой сыромятной кожи животных. Согласно легенде, переданной Плинием Варрским, изобрел пергамент царь Пергама Эвмен II (197–159 годы до н. э.) для нужд городской библиотеки после того, как египетские Птолемеи ввели запрет на вывоз папируса. Причем запрет этот был следствием ревности александрийцев именно к богатству пергамской библиотеки. Впрочем, он послужил во благо. Новый писчий материал уже не сворачивали в трубочку, как на Ниле, а складывали в стопки — лист к листу. Это были настоящие книги, ни одна из которых, к сожалению, до наших дней не сохранилась.
Народ жил богато, и свободные граждане ежедневно благодарили богов за то, что те даровали им такую завидную долю. Жители Пергама не поскупились и возвели самый богатый в греческом мире алтарь, посвященный Зевсу. Он представлял собой помост из белоснежного мрамора, квадратный в плане. Вдоль трех стен шла мраморная лента рельефа, а с четвертой лестница вела на окруженную колоннадой площадку, где находился мраморный жертвенник. Ваятели Пергама создали великолепный фриз, украшавший алтарь и изображавший схватку богов и восставших против них гигантов. Фигура Зевса превосходит остальные величиной и силой. Кажется, что все тело, каждая мышца пронизаны страстью. Вооруженный молнией верховный бог ведет бой сразу с тремя гигантами. Громовержец сокрушает своих врагов, и они гибнут в страшных мучениях. Алтарь уже в то время был признан выдающимся произведением искусства.
Карл Хуман так романтично писал о своей знаменитой находке: «Когда мы поднимались, семь громадных орлов парили над акрополем, предвещая счастье. Откопали и расчистили первую плиту. То был могучий гигант на змеиных извивающихся ногах, обращенный к нам мускулистою спиною, голова повернута влево, с львиной шкурой на левой руке… Перевертывают другую плиту: гигант падает спиною на скалу, молния пробила ему бедро — я чувствую твою близость, Зевс!
Лихорадочно обегаю все четыре плиты. Вижу, третья подходит к первой: змеиное кольцо большого гиганта ясно переходит на плиту с гигантом, павшим на колени… Я положительно дрожу всем телом. Вот еще кусок — ногтями я соскабливаю землю — это Зевс! Памятник великий и чудесный вновь подарен миру, увенчаны все наши работы…
Глубоко потрясенные стояли мы, трое счастливых людей, вокруг драгоценной находки, пока я не опустился на плиту и не облегчил свою душу крупными слезами радости».
Немецкие археологи смогли отыскать практически все основные фрагменты алтаря. Ценнейшие артефакты на повозках, запряженных ослами, пять часов перевозились к побережью, перегружались на немецкие корабли и отправлялись в Берлин. Восстановленный Пергамский алтарь был выставлен в Берлине, а Германия получила возможность достойно противопоставить «пергамские древности» фризу из Парфенона в Британском музее Лондона.
В фашистской Германии форма алтаря стала образцом для подражания. Архитектор Вильгельм Крайс выбрал для своего Солдатского зала в здании Верховного командования сухопутных войск в Берлине, а также для нереализованного проекта памятника погибшим воинам у подножия греческого Олимпа, архитектурную форму, обнаруживавшую значительное сходство с Пергамским алтарем. В Солдатском зале предусматривался фронтальный фриз, который так и не был воплощен в реальности. Такая реминисценция не в последнюю очередь обусловлена идеологическими представлениями национал-социализма. Алтарь соотносился с жертвенностью и героической смертью. Как и Пергамский алтарь, оба эти проекта являются культовыми сооружениями. Национал-социализм пытался присвоить себе послание о победе добра над злом, которое нес алтарный фриз.
После Второй мировой войны алтарь в числе прочих ценностей был вывезен из Берлина советскими войсками. Он хранился в Эрмитаже, где через девять лет после окончания войны для него был открыт специальный зал. В 1958 году алтарь, как и многое другое, жестом доброй воли Никиты Хрущева был возвращен Германии. Сейчас реконструкция алтаря экспонируется в берлинском Пергамском музее, построенном специально для этой цели.
Русский писатель И. С. Тургенев, осмотрев в 1880 году обломки рельефа, только что привезенные в Берлинский музей, так выразил свои впечатления от Пергамского алтаря: «…Все эти — то лучезарные, то грозные, живые, мертвые, торжествующие, гибнущие фигуры, эти извивы чешуйчатых змеиных колец, эти распростертые крылья, эти орлы, эти кони, оружия, щиты, эти летучие одежды, эти пальмы и эти тела, красивейшие человеческие тела во всех положениях, смелых до невероятности, стройных до музыки, — все эти разнообразнейшие выражения лиц, беззаветные движения членов, это торжество злобы, и отчаяние, и веселость божественная, и божественная жестокость — все это небо и вся эта земля — да это мир, целый мир, перед откровением которого невольный холод восторга и страстного благоговения пробегает по всем жилам».
Славу Пергаму принесла также знаменитая библиотека, о которой мы уже начинали разговор. В прохладных залах в мраморе стен были устроены выложенные кедром ниши. В них хранили 200 тыс. свитков с творениями греческих философов и поэтов, трудами географов, священными книгами персидских, египетских и иудейских жрецов.
Глава Пергамской библиотеки, ученый Кратес Малосский, первым в мире выдвинул гипотезу о расположении на поверхности шарообразной Земли четырех массивов суши, разделенных полосами океанов. Около 168–165 годов до н. э. он изготовил большой глобус, на котором изобразил четыре массива суши, симметрично расположенные по отношению друг к другу: в Северном полушарии он поместил известную грекам ойкумену (обитаемую землю) в виде развернутого плаща и «землю пэриеков» («рядом живущих») — прообраз Северной Америки; по другую сторону экваториального океана, занимавшего широкую полосу между тропиками, были помещены «земля антеков» — прообраз Австралии, и рядом с ней «земля антиподов» — прообраз Южной Америки.
Многолетнее соперничество со знаменитой Александрийской библиотекой, которое привело к эмбарго на экспорт папируса и изобретению пергамента, стало причиной гибели этой сокровищницы. Царица Египта Клеопатра однажды уговорила Антония подарить ей все собранные в Пергаме книги. Их перевезли в Александрию, где они и сгорели во время великого пожара. Как знать, останься пергаменты в Пергаме, может, наши знания о древней истории не были бы такими отрывочными…
В библиотеке во множестве хранились также уникальные рукописи по медицине, ведь город считался центром медицинской науки. Тому способствовало покровительство Асклепия — бога врачевания. Именно в Пергаме был возведен знаменитый Асклепион — величественный храм, украшенные змеями колонны которого стали широко известным символом медицины. Рядом с храмом находился источник лечебной воды, а вскоре горожане возвели поблизости лечебницу и украсили ее многозначительной надписью: «Во имя богов, смерти вход запрещен». Там больные принимали ванны в отделанных бронзой бассейнах, пили целебные воды, а руки искусных массажистов и благовонные притирания возвращали силу ослабевшим мускулам. В здравнице можно было отдохнуть в тени галерей, сидя на каменных скамьях или прислонившись к колонне. Под сводами здесь были скрыты особые рупоры, и через них доносились голоса невидимых психотерапевтов. Они убеждали больного забыть свои недуги, не думать о горестях и физических страданиях, подавлять болезнь силой собственного духа. Известно также, что широко применялся «святой сон» — больные просили богов о решении проблем или прощении и ждали во сне ответа.
В 133 году Пергам стал столицей римской провинции Азии, и новые правители также не жалели денег на украшение города. На Акрополе вырос гигантский храм императора Траяна. Каждая его колонна была вдвое выше храма Афины, стоявшего рядом.
В III веке на террасе театра возник храм в честь императора Каракаллы, который приезжал лечиться у знаменитых пергамских врачей. Этот храм был невелик, но зато весь отделан драгоценным цветным мрамором. Римляне построили в Пергаме еще два театра, на 25 и 35 тыс. зрителей, так что в городе стало больше театральных мест, чем жителей.
В 713 году замечательный малоазийский город был разрушен арабами. Пергам, который, по словам историка Плиния Старшего, являлся учителем Рима, ушел в небытие. Может быть, это была расплата за предательства его основателей…
Город рыбы и кабана
Пожалуй, из всех средиземноморских городов, за исключением Помпеев, лучше всего сохранился Эфес. Его руины находятся по дороге в Кушадасы, недалеко от современного города Сельчук на юге турецкой провинции Измир.
Согласно легенде, Андрокл, сын афинского правителя Кодра, получил от Дельфийского оракула странный указ: основать новый город в месте, которое ему укажут рыба и дикий кабан. Андрокл отправился на поиски загадочных знаков вдоль берега Эгейского моря и однажды высадился на берегу прекрасной бухты. Как раз в это время местные рыбаки жарили рыбу. От вылетевшей из костра искры загорелся куст, из которого тут же выскочил потревоженный кабан. Здесь и был построен город.
Эфес, оказавшийся на перекрестке эгейских торговых путей и караванных троп, идущих из глубин Азии, быстро разросся. При этом горожане даже не позаботились окружить свой город крепостными стенами. Возможно, в этом был свой плюс: захватчики во время штурма не так сильно ожесточались и, войдя в Эфес, не испытывали желания «не оставить камня на камне».
Так было и в 560 году до н. э., когда город завоевал лидийский царь Крез, богатство которого вошло в пословицы. Несмотря на жесткий стиль правления, Крез относился к жителям Эфеса с уважением, а город при нем достиг наибольшего расцвета и пышности.
Период благополучия продолжался до завершения эллинистического и начала римского периода истории города. В I–II веках были построены огромный театр, вмещавший до 25 тыс. зрителей, несколько крупных бань, развитая система акведуков, включавшая в себя помимо четырех основных водоводов множество сооружений меньшего размера, а также общественные туалеты с уникальной системой проточной канализации. Один из таких древних санузлов действует до сих пор!
Руины города — словно ожерелье, на которое нанизаны бусины прекрасных археологических памятников далекого прошлого. И сейчас внимание многочисленных туристов привлекают стены знаменитой Библиотеки Цельса, где в античную эпоху хранилось почти 12 тыс. свитков, распределенных по нишам в стенах, на полках и в мебели. Это была одна из самых крупных библиотек древнего мира, построенная во время правления Адриана для римского проконсула провинции Азия Тиберия Юлия Цельса из Сардеса его сыном, Тиберием Юлием Аквилой. Строительство началось в 114 году и было завершено в 135 году уже наследниками Аквилы, который завещал большую сумму средств на приобретение книг и содержание библиотеки.
Увы, все великие библиотеки древности постигла одинаковая печальная судьба. В середине III века во время нашествия готов внутренняя часть здания библиотеки Цельса вместе со всеми книгами была полностью разрушена пожаром, который, однако, пощадил фасад здания. Нынче этот двухъярусный фасад имеет вид театральной декорации длиной 21 м и высотой 16 м. Его восстановили практически в первозданном виде в 1978 году на средства австрийского гражданина Каллингера Прскавеца. Колонны нижнего яруса, которые стоят на подиуме центральной лестницы из девяти ступеней, сгруппированы попарно в четыре ряда и увенчаны коринфскими капителями. В нишах между колонн стоят четыре мраморные женские скульптуры: Премудрость, Добродетель, Мысль и Познание, изображающие различные добродетели Цельса. Правда, это копии античных скульптур. Оригиналы как были вывезены после раскопок 1910 года в Вену, так оттуда и не вернулись.
Во время раскопок Эфеса археологи обнаружили, что библиотека Цельса была связана подземным переходом с расположенным напротив публичным домом. Мнения ученых по этому поводу разделились: то ли писатели скрывали свою связь с гетерами, то ли гетерам приходилось скрывать свой интерес к литературе.
Но самое славное сооружение Эфеса — храм Артемиды, первое в мире здание, целиком построенное из мрамора. Богине плодородия Астарте (Иштар), со временем отождествленной с греческой богиней Артемидой, здесь поклонялись с незапамятных времен. Деревянные храмы Артемиды строились не раз, но они ветшали, сгорали или гибли от нередких здесь землетрясений. В середине VI века до н. э. было решено построить, не жалея средств и времени, новое жилище для богини-покровительницы. Средства на строительство пожертвовал Крез, о чем на базах колонн храма сохранились две надписи.
Проект храма разработал архитектор Херсифрон из Кносса. Печальная судьба прежних святилищ заставила его принять смелое и нестандартное решение: сделать храм мраморным и поставить его на болоте у реки, где когда-то стояло древнее святилище Матери-Кибелы. Херсифрон рассудил, что мягкая болотистая почва послужит амортизатором при возможных землетрясениях. А чтобы под своей тяжестью мраморный колосс не погрузился в землю, был вырыт глубокий котлован, который заполнили смесью древесного угля и шерсти, а также костями и пеплом жертвенных животных, создав эластичный фундамент толщиной в несколько метров. Эта подушка и в самом деле оправдала надежды архитектора и обеспечила долговечность храму. Правда, не этому, а другому…
Строительство храма было сплошной инженерной головоломкой, о чем есть сведения в античных источниках. Зодчему приходилось вести уникальные расчеты, чтобы быть уверенным в необычном фундаменте для первого мраморного храма в мире. Приходилось решать и, например, проблему доставки по болоту многотонных колонн. Какие бы повозки ни конструировали строители, под тяжестью груза они неумолимо увязали в болотистой почве. Херсифрон нашел гениально простое решение. В торцы стволов колонн вбили металлические стержни, на них надели деревянные втулки, от которых шли оглобли. Колонны клали горизонтально, и они, не проваливаясь в топкую почву, катились за упряжками быков.
Херсифрон не дожил до завершения строительства. При нем были возведены стены и установлена колоннада. Большие мраморные блоки для них везли из карьера Белеви. Эстафету принял сын зодчего Метаген, а когда скончался и он, за работу взялись архитекторы Пеоний и Деметрий. Три поколения зодчих создавали этот прекрасный храм! Строительство длилось 120 лет и закончилось примерно в 450 году до н. э. В нем принимали участие все государства Малой Азии. Когда огромное беломраморное сооружение во всей своей красе и величии наконец открыли взорам горожан, их удивлению и восторгам не было предела. Ширина храма составляла 51 м, длина 105 м, колонны достигали 18-метровой высоты. Перекрытия и стропила были из кедра, а высокие двустворчатые двери, ведущие в целлу (культовое помещение посреди святилища), — из полированного кипариса. В целле стояла статуя Артемиды, сделанная из древесины виноградного куста и облицованная золотом и слоновой костью. Богатое убранство храма создавали лучшие мастера греческого мира.
Храм не подчинялся городским властям и управлялся коллегией жрецов. Со временем он стал не только культовым местом, но и финансовым и деловым центром Эфеса. Однако злая судьба предшественников постигла и его: простоял Артемисион лишь 100 лет.
Согласно легенде, в 356 году до н. э., в ночь, когда в Пелле, столице Македонии, родился будущий Александр Великий, некий тщеславный гражданин Эфеса по имени Герострат поджег святыню Малой Азии, желая таким образом прославиться. Человек, ничем не примечательный, решил добиться бессмертия, совершив преступление, равному которому не совершал еще никто. Деревянные части храма, просушенные солнцем, запасы зерна, сваленные в его подвалах, приношения, драпировка и одежда жрецов оказались отличной пищей для огня. С треском лопались балки перекрытий, падали, раскалываясь, колонны…
Имя Герострата по решению городского собрания должно было исчезнуть из памяти людской навечно. В официальных документах о нем говорится просто как об «одном безумце». Но историк Феопомп, рассказавший о чудовищном преступлении, упомянул и имя преступника, которое за ним вставляли в свои сочинения и другие авторы. Так оно дошло до наших дней, и Герострат все-таки добился своего: приобрел бессмертную, пусть и позорную, славу. Впрочем, возможно злодея звали по-другому, а его настоящее имя все-таки забылось. Ведь судьи, скорее всего, безумцами не были и могли предположить, какую огласку получит имя злоумышленника.
Так или иначе, полностью уничтожить храм все же не удалось. Под рухнувшими колоннами и мраморными статуями, превратившимися в известь, между расплавленными сосудами и потрескавшимися стенами эфесцы обнаружили почти не поврежденную статую Артемиды. Они восприняли это как чудо, как волю богов выстроить здесь новый храм, еще великолепнее прежнего. По всей Греции и за ее пределами прокатилась волна пожертвований. Стар и млад, богатый и бедный — все несли свои украшения, золото и другие дары, которые стекались в Эфес.
В 333 году до н. э. к Эфесу подошла армия Александра Македонского. Посетив развалины храма Артемиды, где уже началась расчистка пепелища, царь предложил оплатить все расходы по восстановлению. Свое предложение он мотивировал тем, что косвенно виноват в случившемся несчастье, ведь первый мраморный Артемисион сгорел, когда Артемида улетала помогать при родах матери будущего завоевателя, Олимпиаде, и не имела возможности защитить свой храм. Но у жителей крупного торгового города, имевшего морской порт и собственный монетный двор были и свои средства на строительство. К тому же на храм собирали всем миром. Связывать же себя какими-либо обязательствами с воинственным юнцом они не хотели. Поэтому эфесцы денежную помощь отклонили. Страбон передает их отказ следующим образом: «Негоже одному богу строить храм, посвященный другому богу». Конечно, македонского царя все просто боялись — доказательством того служит восстановление Артемидова святилища сразу же по смерти Завоевателя самими жителями города в полном соответствии с оригиналом. Легенда же гласит, что польщенный такими словами, македонский царь покинул Эфес, предложив своего придворного зодчего Динократа в качестве главного архитектора.
На этот раз строительство заняло считанные годы. Благодаря давно умершему Херсифрону оригинальные технические решения уже были не нужны, путь был проторен. Динократ воскресил величественное великолепие храма в еще больших масштабах, внеся некоторые поправки в первоначальный проект. Он увеличил габариты и общий вес ступенчатого основания, которое стало выше на два метра. По периметру старый фундамент был окружен дополнительной террасой пятиметровой ширины, сложенной из циклопических каменных блоков.
Получились две ступенчатые террасы, облицованные мраморными плитами-ортостатами. Новый храм достигал 109 м в длину, 50 — в ширину. Количество колонн увеличилось до 127, установленных в 8 рядов: по преданию, каждая являлась даром одного из 127 царей, почему и пришлось несколько «улучшить» оригинал: никто не желал остаться вне списков дарителей храма. Второй вариант храма имел уже не деревянную, а массивную каменную кровлю, чтобы какой-нибудь безумец не смог снова ее поджечь.
Изнутри храм тоже облицевали мраморными плитами. В святилище вновь установили 15-метровую статую многогрудой Артемиды Эфесской. Чудом уцелевшее изваяние облицевали золотыми пластинами и драгоценными камнями. Внутреннее убранство дополнили замечательными статуями работы Праксителя — величайшего скульптора Древней Греции, а также рельефами не менее знаменитого Скопаса. Но даже их превзошли своим великолепием украшавшие храм живописные полотна. На одном из них, выполненном по заказу зфесцев художником Апеллесом, изображался Александр Великий «с молнией в руках, подобный Зевсу». Когда заказчики пришли принимать полотно, их столь поразили техническое совершенство картины и ее оптические эффекты (казалось, что рука полководца с молнией выступает из полотна, а гроздья обрамляющего портрет сочного винограда пытались поклевать птицы со всей округи), что заплатили автору, не торгуясь, двадцать пять золотых талантов. Слухи о несравненной красоте, стройности, грандиозности и богатстве восстановленного храма распространились по всей Ойкумене. Неудивительно, что храм Артемиды в Эфесе был признан одним из семи чудес света.
Увы, такое сооружение слишком заметно, чтобы долго оставаться в целости. Начал опустошать храмовую сокровищницу в 63 году Нерон, а в 263 году храм был дочиста разграблен и разрушен готами. В 391–392 годах император Феодосий I запретил все языческие культы, и храм Артемиды в Эфесе официально закрыли. На его месте была построена церковь, которая тоже вскоре разрушилась — древняя богиня не хотела уступать место конкуренту. В VI веке камни и колонны с руин использовались при возведении храма Святой Софии в Константинополе. Довершила гибель храма болотистая почва и река Каистра. Покореженный фундамент перестал защищать сооружение от наступления болота: оно поднималось все выше и выше, жадно засасывая падающие части, постепенно поглощая огромное здание. Через несколько десятилетий под жижей и наносами Каистры скрылись последние следы одного из лучших храмов Эллады и почти всего древнего города. Даже место, где он некогда стоял, постепенно ушло из памяти людей.
Обнаружили руины легендарного храма лишь в XIX веке. Целых семь лет потребовалось английскому инженеру-железнодорожнику и по совместительству — археологу-любителю Дж. Т. Вуду, чтобы отыскать его следы. Его упорство оказалось вознаграждено 31 октября 1869 года: он натолкнулся на древние остатки. Впрочем, полностью фундамент позднего храма вскрыли лишь в XX веке. Под ним потом нашли и руины предыдущего храма, сожженного Геростратом, и самых первых святилищ, относящихся еще к микенскому периоду. Но сейчас на месте строения, в четыре раза большего, чем афинский Парфенон, стоит лишь одинокая колонна, восстановленная из обломков былого величия.
Еще один знаменитый эфесец, чье имя восходит к верховной богине Гере, — Гераклит Эфесский из рода Катридов (544–483 годы до н. э.). Любовь к афоризмам и аллегориям при изложении глубокомысленных теорий создала ему репутацию одного из самых мудрых, но непонятных философов и принесла прозвище «Темный». Именно Гераклит первым стал утверждать, что «все течет, все меняется» (panta rhei).
По своим политическим взглядам Гераклит был ярым противником демократии. Он отнюдь не считал народные массы источником мудрости. По мнению философа, «звери, живя вместе с людьми, становятся ручными, а люди, взаимодействуя друг с другом, дичают».
Во время своего третьего миссионерского путешествия апостол Павел около трех лет провел в Эфесе, население которого в то время составляло по меньшей мере четверть миллиона жителей. Эфесский порт служил главным связующим звеном в морской торговле Запада с Востоком. Судя по многочисленным литературным и документальным свидетельствам, это был богатейший город.
Павел неустанно проповедовал христианство. Именно он основал весьма влиятельную в будущем Эфесскую церковь. «Страшное препятствие для новой проповеди представлял храм Артемиды, — пишет в историческом труде “Апостол Павел” французский писатель и историк Жозеф Эрнест Ренан. — Это гигантское учреждение, одно из семи чудес света, было жизнью и существеннейшим нервом всего города, по своим колоссальным богатствам, по числу привлекаемых им иностранцев, по преимуществам и известности, которые он давал городу, по богатым празднествам, центром которых оно было, и по промыслам, которые оно поддерживало…
Одним из промыслов города Эфеса был промысел ювелиров, делавших маленькие naos[48] Артемиды. Иностранцы увозили с собой эти предметы… Над этим работало очень много людей. Подобно всем живущим на счет благочестия паломников эти рабочие были очень фанатичны. Проповедовать культ, подрывающий значение того, который обеспечивал их, казалось им ужасным святотатством… Начальник их, некий Димитрий, подстрекнул их произвести резкую манифестацию, утверждая, что дело идет прежде всего о чести храма, почитаемого Азией и всем миром. Рабочие бросились на улицы с криком “Да здравствует великая Артемида Эфесская!” — и скоро весь город пришел в смятение. Толпа хлынула к театру, обычному месту сборищ. Высокие ступени шли по поверхности холма, и по ним огромная толпа могла хлынуть сверху и в один момент все наводнить… Беспорядок сразу достиг высшего напряжения: двое фессалоникийских христиан, Гай и Аристарх, присоединившихся к Павлу в Эфесе и приставших к нему в качестве товарищей, находились в руках бушующей толпы… Павел хотел войти в театр и увещевать народ: ученики умоляли его не делать этого… Павел, назначивший свой отъезд на несколько дней позже, не захотел затягивать такого опасного положения. Он решил уехать как можно скорее».
И уехал. Так Артемида изгнала из Эфеса апостола Павла. А арена, ставшая свидетельницей его бегства, и сегодня производит мощное впечатление. Эфесский театр, огромная воронка которого и сейчас видна на склонах горы Прион, был чуть ли не самым большим театром античного мира. В нем должно было помещаться по меньшей мере 56 тыс. зрителей. Свой нынешний вид театр получил в годы правления императоров Нерона и Домициана. Многочисленные землетрясения и неумолимое время изрядно поработали над ним, но он и сегодня способен вместить как минимум 24 тыс. человек.
Народные собрания, участниками которых являлись все свободные граждане Эфеса, проводились именно здесь, а не на агоре[49], как в других полисах. А вот для концертов использовали амфитеатр поменьше — Одеон. Там же, в Одеоне, проводились и заседания городского совета: в таких случаях амфитеатр называли по-другому — Булетерион, поскольку орган местного самоуправления из 300 человек назывался «буле».
Согласно записям на стелах, которые нашли во время археологических раскопок, этот амфитеатр был построен в 150 году по заказу Публия Ведия Антония — представителя знатной римской семьи Ведиев. На средства этой семьи, кстати, возведен и большой гимнастическо-банный комплекс рядом с городским стадионом, который Ведии подобострастно посвятили императору Антонию Пию и его семье.
Одеон-Булетерион вместе с традиционной для греческих полисов агорой и Пританеоном — зданием городской администрации — составляли правительственный район. Внутри Пританеона горел священный очаг, который никогда не тушили. Очаг был посвящен богу огня, неутомимому кузнецу Гефесту, и следить за его горением обязан был сам притан, отвечавший за соблюдение всех религиозных культов города и избиравшийся из числа самых богатых граждан Эфеса, ибо многие городские расходы производились за его личный счет.
От замечательных колонн Пританеона мало что осталось: в 400 году, когда языческие боги, а вместе с ними и Пританеон, потеряли былое значение, некая богатая и предприимчивая женщина по имени Схоластика велела их перетащить и использовать на восстановление бани ее славного имени на улице Куретов. Часть этих колонн археологи все-таки вернули на место, в Пританеон. Надписи на этих колоннах представляют собой список имен жрецов из касты куретов. Ежегодно в мае куреты собирались и шли из Пританеона на торжества в Ортигию, расположенную по пути к Птичьему острову. Ортигия считалась местом рождения Артемиды. Куреты воспроизводили там сцену рождения богини в виде классической древнегреческой драмы. Сейчас в Ортигии ведутся раскопки.
Короткая дорога от Пританеона вниз по склону холма ведет к площади, названной в честь императора Домициана. Барельефы вдоль дороги посвящены Гефесту. По пути стоит еще одно любопытное сооружение, посвященное Мемию — внуку диктатора Суллы. В центре площади — руины храма Домициана. Он небольшой, всего с четырьмя колоннами по фасаду и тринадцатью — по бокам. На основание можно подняться по каменной лестнице из восьми ступенек. Перед восточной стеной храма стоял жертвенник, богато украшенный барельефами с изображениями мечей и щитов греческих гоплитов, а также сценами жертвоприношения быков. Рядом с жертвенником нашли обломки императорской статуи и 7-метровое основание для нее. Похоже, статуя выглядела весьма внушительно.
Как известно, Домициана предательски убил один из его слуг, а новый император проклял имя своего предшественника. Изворотливые эфесцы, дабы не разрушать красивый храм, тут же переименовали его в честь отца Домициана — императора Веспасиана, к которому у новой власти никаких претензий не было.
Улица Куретов начиналась у Пританеона, пересекала площадь Домициана и заканчивалась у библиотеки Цельса. Ее неоднократно перестраивали и изменяли, но и сейчас неспешно пройтись по ее мощеной части — большое удовольствие. Вдоль улицы стоят колонны, бюсты, барельефы, собранные со всего города, это своего рода филиал Эфесского музея под открытым небом. Из немногих сохранившихся вдоль улицы сооружений привлекает внимание источник императора Траяна полукруглой формы, с двухэтажной колоннадой и двумя бассейнами.
Рядом с источником — те самые бани Схоластики, замахнувшейся, как и Герострат, на святое, в данном случае — на колонны Пританеона. Хорошо сохранились фригидариум — холодное отделение бань с бассейном овальной формы, и калдариум — горячее отделение, круглые кирпичи которого покрыты мраморной плиткой. По этим кирпичам проходил горячий воздух из печи, расположенной в западной части бань, который согревал это большое помещение. Осталась цела и скульптура самой Схоластики.
Второй этаж бань не сохранился. В Средние века, когда мыться не любили, бани стояли заброшенными, но с приходом турок — османов и сельджуков — их вновь отстроили и использовали по назначению.
Самое красивое из восстановленных зданий на улице Куретов — храм императора Адриана. Этот могущественный правитель государства, именно при нем достигшего своего расцвета, несколько раз приезжал в Эфес и весьма его жаловал. В городе построили еще один храм в его честь, больше и величественнее, но в византийский период очередные завоеватели разрушили его до основания. А вот сохранившийся храм богато украшен бюстами и фресками.
Перед храмом Адриана стоит гробница с пирамидальной крышей — Октагон. Ее архитектурный стиль и украшения указывают на то, что склеп построен в 50–20 годах до н. э. Внутри — скелет молодой девушки 15–16 лет. Специалисты полагают, что, скорее всего, здесь покоится Арсиноя из династии Птолемеев.
Напротив храма Адриана разбросаны по склонам тысячи жилых домов. Но основательные раскопки произведены только на двух участках. Главная особенность этих домов на склонах — их стены и потолки, украшенные мозаиками и фресками. Изображения летящего Эроса указывают на то, что вы попали в детскую комнату; рыб и птиц — что это кухня; театральных сцен — гостиная. Есть и изображения рабов-африканцев. В одном из домов — красивейшая стеклянная мозаика с Дионисом и Ариадной в центре, а по краям — с павлинами, петухами, пантерами и все тем же шаловливым Эросом.
В Эфесе есть еще немало других достопримечательностей. Арку почетных южных ворот некогда украшала великолепная фреска, изображающая подвиги Ахилла. Сейчас она хранится в Лондоне.
Стоит отметить церковь и крепость Святого Иоанна. Автор Евангелия после распятия Иисуса поселился вместе с Марией в Эфесе, где усиленно вербовал новых адептов христианства. Его похоронили на вершине горы Айасулук, где позже, в IV веке, построили базилику, а в 527–565 годах по распоряжению императора Юстиниана возвели большую, хорошо сохранившуюся до наших дней церковь. В годы арабского нашествия церковь обнесли крепостной стеной.
Церковь Святого Иоанна венчают пять куполов. Гробница святого находится под центральным куполом, куда можно спуститься из апсиды[50] по лестнице. Святой изображен на нескольких фресках, украшающих часовню.
Местные гиды любят показывать туристам другую довольно большую крепость на вершине холма, называя ее узилищем святого Павла. Но это неправда: апостола не бросали здесь в темницу. Он вовремя спасся от гнева поклонников Артемиды.
Страна красивых коней
Каппадокия — одно из немногих мест на планете, которое дарит ощущение нереальности. Пейзажи в этой части центральной Турции словно сошли с полотен самых смелых сюрреалистов: здесь все не так, здесь все иначе…
Каппадокия — это географически нечетко определенная область в Малой Азии, сформированная небольшими плато на высоте 1000 м над уровнем моря. Ассирийцы называли эту землю Катпатука, что значило «Страна красивых коней». Греки этот топоним переиначили на свой лад, и таким образом Каппадокия в античные времена получила название, под которым известна и по сей день. Этот район ограничен горами Эрджияс (3916 м) и Хасан (3253 м) с одной стороны и протянулся рядами долин к реке Кызылырмак и соленому озеру Туз. Одной из интереснейших особенностей пейзажа являются множественные остатки вулканической деятельности: конусы потухших вулканов, застывшие потоки лавы, россыпи обломков пирита.
Миллионы лет назад горы Эрджияс, Хасан и Гюллюдаг были действующими вулканами. Пик их активности пришелся на период позднего миоцена, примерно 70 млн лет назад. Лава и камни, выброшенные извержениями, создали огромное плато.
После древних извержений вулканов атмосферные воздействия сотворили запутанный узор долин, ущелий, оврагов, холмов. Благодаря климатическому фактору и процессу окисления появилось многоцветье этого каменного узора, поражающее своей живописностью. Неровные, зубчатые фиолетовые плиты, гладкие охристые скалы, белые утесы из туфа, холмы застывшего серого пепла, черные базальтовые столбы — все это формирует причудливый рисунок, отражающий смещение геологических пластов, которому подверглась эта местность.
Разнообразие пейзажей Каппадокии обусловлено также и климатическими различиями Турции. Каждая часть страны имеет свой собственный климат. Это умеренный климат Черноморского региона, средиземный вдоль Эгейского моря и на южном побережье страны, континентальный и субпустынный в центре, горный климат на востоке Турции. В районе Каппадокии основными являются последние из перечисленных. Местной особенностью является переход от субпустынного климата в районе озера Туз к континентальному на плато между озером, рекой Кызылырмак и основными вулканическими горными хребтами.
Миллионы лет сжатия превратили вулканический пепел в мягкий палевый камень — туф. Его накрыл более тонкий слой темной затвердевшей лавы — базальта. Ручьи и потоки пересекали плоскогорье во всех направлениях, все глубже размывая его, а подземные толчки и зимние морозы, не переставая, разрушали туф и базальт. В наши дни процесс эрозии продолжается, медленно подтачивая зубчатый ландшафт и обнажая слои почвы разных оттенков, от самого бледного (туфа) до черного (базальта). Внимательно приглядевшись к этому удивительному ландшафту, кое-где можно обнаружить довольно необычные признаки присутствия человека: в мягком туфе вырублены туннелями небольшие помещения.
В течение многих столетий люди устремлялись в Малую Азию, а отсюда рассеивались по всему свету. Европейские и азиатские завоеватели пересекали эту землю из конца в конец, оставляя после себя уникальные культурные памятники, многие из которых дошли до наших дней. Правда, нередко лишь в виде развалин. Но и последние способны заговорить и немного рассказать, например, о древнем могущественном государстве на территории современной Каппадокии — царстве хеттов. В XVII веке до н. э. его властитель Хаттусили I сделал своей столицей город Хаттушаш, который его потомки украсили храмами и скальным святилищем Язылыкая. Держава скотоводов, писцов и солдат просуществовала около 1000 лет. Шесть веков боевые колесницы хеттов ужасали народы Малой Азии. Их стремительный бег едва смогли остановить Вавилон и Древний Египет. Но царства не вечны — около 1200 года до н. э. империя хеттов пала под натиском «народов моря» и фригийцев. А Хаттушаш погиб в огне, оставив нам лишь развалины циклопических стен и бесценную коллекцию клинописи.
Пришедшая им на смену персидская эпоха, растянувшаяся до вторжения Александра Македонского в 336 году до н. э., также не богата историческими памятниками. Персы больше известны своими разрушениями, а не строительством. Хотя в Каппадокии, где селилась знать, их культура просуществовала на несколько столетий дольше, чем на остальной части древней Анатолии.
Александр Великий промелькнул в истории подобно метеору. За невероятно короткое время — 11 лет со дня начала походов и до своей смерти — он сумел не только освободить Анатолию от персов, но и способствовал стремительному распространению греческой культуры. Не избежали этой участи и государства Каппадокии: греческий язык и литература стали постепенно вытеснять анатолийские языки. Сначала зажиточные классы, а затем и крестьяне начали пользоваться греческим в качестве основного средства общения.
Конец непрерывным междоусобным войнам, начавшимся после смерти Александра Македонского, положил Рим, который с 190 года до н. э. медленно, но верно присоединял Анатолию к своей огромной империи. В 17 году Тиберий сделал всю область Римской провинцией. Тогда же центральный город Мацака стал называться Цезарией или Кейсарией. Сегодня он называется Кайсери.
Впрочем, мировые империи в новое время не особенно интересовались труднодоступным краем, и местные жители наслаждались относительным покоем долгие столетия. Научились выдалбливать в туфе дома, церкви, монастыри, использовать голубиный помет для удобрения почвы, делали оригинальные изделия из керамики, производили прекрасное вино. А элитные породы лошадей выращивались здесь еще с хеттских времен, давших этой земле поэтичное и гордое имя.
С другой стороны, Каппадокия, не особенно привлекая завоевателей сама по себе, всегда оказывалась на их пути — через нее проходили все армии, от персидских до арабских, крестоносных и османских. В таких случаях хитроумные горцы отсиживались в подземных городах. Они были так хорошо замаскированы, что «показались» миру только в 30-е годы XX века. Сейчас в районе между Кайсери и Невшехиром найдено уже свыше 200 таких катакомбных селений, причем самые обширные из них (например, Деринкую) углубляются на 8 этажей вниз и вместили бы, пожалуй, до 30 тыс. человек.
Деринкую («Глубокий колодец») занимает территорию примерно четыре на четыре километра, а отдельные коридоры тянутся на 9 км до соседней деревни Каймаклы. Впрочем, туристам доступно только 10 % подземелья — эта часть хорошо освещена и даже на самых нижних уровнях там отличная вентиляция. Вглубь «города» ведет сужающийся проход высотой 160–170 см (очередное доказательство того, что предки были значительно меньше нас ростом), с гладкими серо-коричневыми стенами. Вправо и влево отходят просторные камеры, которые еще недавно использовались местными крестьянами для хранения овощей и винограда. Дышится на удивление легко, воздух чист и прохладен. В нишах справа по ходу установлены круглые, похожие на вертикальные жернова, двери; 52 вентиляционные шахты доходят внизу до уровня грунтовых вод, поэтому служат одновременно и колодцами. С нижнего уровня города на поверхность ведет лестница из 204 ступеней — ее преодоление требует определенной физической подготовки…
Подземные города, строго говоря, — не греческое изобретение. Первые из них возникли еще за 2000 лет до Рождества Христова, и в них находят и хеттские печати, и сирийские статуи львов, и шумерские надписи. Но говоря о Каппадокии, невозможно оставить в стороне христианство. Зародившись в римской Палестине, оно удивительно быстро закрепилось в этих местах, что в значительной степени было результатом миссионерской деятельности святых Петра и Павла, живших и проповедовавших в то время на землях Анатолии. А в III веке Каппадокия становится одним из основных центров христианства, но наибольшего расцвета достигает во времена Византийской империи. В IV веке здесь возникает то, что потом оказывало влияние на всю историю Анатолии, вплоть до нового времени: монашество и аскетизм. В первые 250 лет христианства монахов не было. Однако постепенно среди «святых людей», которые отделяли себя от остальной общины путем воздержания и жизни в посте и молитве, выкристаллизовалась идея монашества, по-гречески — «одиночества». В 360 году каппадокийцы Василий Кесарийский и Григорий Богослов написали свод правил для возникающих монастырей. Эти правила до сих пор действуют в Греческой православной церкви. Они же составили основу правил Святого Бенедикта на Западе. В это время немало монахов селилось в каппадокийских долинах, вырубая в скалах целые монастыри. На пространстве между Кайсери, Нигде, Гюлшехиром и долиной Ихлары (площадью всего несколько сот квадратных километров) насчитывается 3000 скальных церквей. До сих пор время от времени здесь обнаруживаются новые пещеры и даже новые подземные города. В них крестившиеся эллины прятали новую веру от римских солдат. В освещаемых неверным светом факелов проходах зазвучали псалмы, стены покрылись изображениями рыб и знаками IXΘYΣ — ранними символами Иисуса Христа, а затем и крестами; в сырых помещениях разместились церкви, семинарии и винные погреба. Так продолжалось приблизительно до VIII века, когда скрываться пришлось уже от арабов…
Каждое поселение на поверхности было связано с этими подземными укрытиями через систему замаскированных лазов. Входы быстро блокировались огромными валунами: если захватчикам все же удалось бы прорваться, то пришлось бы штурмовать каждый уровень подземелья отдельно. Даже преодолев эти преграды, но не зная тайных ходов, они легко заблудились бы в лабиринтах туннелей, среди которых — много тупиковых. В то время как осажденные через известные только им проходы давно перешли бы в соседние катакомбы.
Каппадокия, превратившаяся из «страны прекрасных лошадей» в «страну церквей и отшельников», как духовный центр всей Анатолии просуществовала вплоть до XI века. Византийская империя дряхлела. Бесчисленные набеги тюркских племен подрывали ее могущество. При императоре Романе IV Диогене в 1071 году произошло решающее сражение с армией турок-сельджуков. Несмотря на огромное численное превосходство над нерегулярной турецкой конницей, византийские войска были разгромлены. Сам Диоген попал в плен и купил жизнь за счет части своих земель. К их числу принадлежала и Каппадокия. К чести сельджуков, они были довольно терпимы к христианам и христианству, и монастыри вполне могли продолжать существование. Однако связи с греческим миром были разорваны, коммуны стали распадаться, и постепенно бо́льшая часть их обитателей занялась земледелием.
Сельджуки исповедовали ислам, и с их появлением на территорию Каппадокии пришла новая религия. Именно с этого момента последователи Магомета начали победное шествие по всей Анатолии, сделав временной столицей город Конью, входивший тогда в состав каппадокийских земель. Султан Аладдин Кейкубат собрал в нем выдающихся ученых и теологов своего времени. А чуть позже в городе возвели первые мечети и медресе. Но культурный подъем закончился внезапно и несчастливо: в поисках «последнего моря» в Анатолию забрели бесчисленные орды Чингисхана.
В те времена, когда монголы хозяйничали в Анатолии, отряд отступавших сельджуков, под командованием султана Аладдина, неожиданно был атакован ими и полностью окружен. На выручку изумленному Аладдину пришли не известные никому ранее воины. Монголы отступили, а благодарный султан немедленно поинтересовался именем командира храбрых всадников. Это был Эртогрул, отец Османа, основателя Османской империи. Так описывает легенда появление Эртогрула с 444 всадниками и, собственно, возникновение всей Османской империи…
Османы стали последними завоевателями Анатолии. Великая Османская империя просуществовала с конца XIII века до 1918 года, а Каппадокия в ее составе неспешно и неотвратимо превращалась из арены бурных исторических событий в мирную и тихую провинцию. Но изумлять мир она продолжает до сих пор…