– Максим, – замешкалась она с моим отчеством, – Максим, Влад… Там – земля!
И она передала нам бинокль. Земля узкой береговой черточкой вставала от края до края по всему горизонту. Концы ее терялись в дымке там, где море встречалось с небом.
Я взглянул на моих спутников. На их лицах отражалось волнение, даже смятение. Нас всех объединяла чувство: что ждет нас впереди? Будет ли «добрая Болгария» добра к нам? Найдем ли мы выход из нашего странного положения беглецов не по своей воле? Чужая земля тревожила нас своей неопределенностью.
– Ребята, по коням, – большая уборка. Все привести в порядок и еще раз проверить всякие уголки – не дай Бог, если кто-либо избрал нашу яхту для хранения непотребного товара!
Главной по визуальному контакту с берегом мы назначили Ольгу. И занимаясь уборкой, время от времени она поглядывала в сторону земли через бинокль.
И вот долгожданное:
– Влад, Максим… Вижу маяк… Такая тоненькая спичка на горизонте…
И мы один за другим посмотрели на эту «спичку», пока еще беловатую, без традиционных цветных колец по всей его высоте. И через минуту Влад уже кричал из-за навигационного столика в каюте:
– Вот лоцманские характеристики маяка: высота – 22 метра, бело-желтый, тут еще о проблесках в ночное время и цвете их… А главное – точное местоположение в градусах, минутах и секундах…
Вскоре маяк стал уже виден невооруженным глазом. Мы еще раз подправили курс, и яхта стала огибать берег дугой. Море стихло совсем, по морским понятиям, конечно. Волны стали плавными, и провалы между валами – покатыми.
И вот мы у входа в бухту. Створы двух мысов – толстый с маяком и тонкий северный. С этой линии мы и начали двигаться к центру бухты. Место будущей стоянки было идеальным – открытая вода, никаких судов на якоре. Они все оказались сосредоточенными вдоль небольшой причальной линии: в основном рыболовецкие барки и несколько сейнеров, несколько деревянных суденышек с парусами, видимо, вывешенными для просушки.
За всем этим – красота черепичных крыш традиционного красного цвета на белоснежных домах, взбирающихся по пологому склону кольца окружавших городок гор.
Издалека это поселение городом назвать было трудновато – его улицы от центра взбирались круто вверх, и окраины его хорошо просматривались. Городок утопал в цветущих садах и окружавших его ровными рядах виноградниками. А дальше, на склонах пологих гор – типичный скромный пейзаж блекло-зеленых холмов, сходных с нашими феодосийскими или судакскими.
Чуть выше причала возвышалась белоснежная церковь с чуть выпуклым куполом из той же красной черепицы. Видимо, там была главная площадь городка, и от нее во все стороны расходились улочки.
Встав на якорь, мы затаили дыхание… Здесь двести лет назад решалась судьба выхода России к Черному морю. Здесь погибали наши моряки и, возможно, их могилы можно будет найти на берегу. Нам очень хотелось встретить здесь следы памяти о делах болгар и русских – это потаенно проявлялось у каждого из нас без слов в надежде, что толика добра ко всему русскому достанется и нам, беглецам из России.
На яхте мы имели четыре флага: советский, военно-морской советского времени, Андреевский и российский – трехцветный. И еще загодя решили идти под российским флагом – все же это был знак принадлежности к сегодняшней стране, нашей Родине. Мы перенесли флаг с кормового флагштока на верх мачты, под самый топ.
Входили под одним кливером – так было легче маневрировать. Когда вышли на траверз обоих мысов, кливер приспустили наполовину. Ветра хватало, и нас по спокойной волне плавно понесло к середине бухты.
Влад – он, естественно, был на руле, – классически построил треугольник, в центре которого оказалось наше суденышко в момент отдачи якоря. Без лишних вопросов мне стал понятен его замысел: треугольник – это маяк на толстом мысу, тонкий мыс и белоснежная церковь на берегу…
Еще проходя в «ворота» между двух мысов, мы обратили внимание на людей у маяка, махавших нам, вернее всего, с приветствием. В бинокль за два километра от них было видна троица – двое детей лет десяти– двенадцати и старый человек с копной седых волос. Мы ответили тем же и видели, как девчушка сбегала в помещение маяка и принесла… подзорную трубу. Теперь мы как бы сблизились: они видели наши лица, а мы – их.
На тонком мысу никого не было. Там видны был развалины крепостных стен. Видимо, в давние времена именно здесь стояла турецкая береговая батарея, обстреливавшая наши корабли в том судьбоносном для России морском бою. Стояла тишина, нарушаемая лишь плеском волны у режущего гладь воды носа яхты.
Неожиданно мы услышали колокольный звон, доносимый до нас с берега мягкими порывами ветра. Не тревожный, а радостный, приглушенный расстоянием звон переливался тонкими голосами малых колоколов. На часах было еще далеко до полудня! Что бы это означало?
– Ребята, а ведь это нас встречают! – пронзенный неожиданной догадкой, воскликнул я. – Пусть меня проглотит кит, если это не так… Последними словами я здорово озадачил моих спутников, но и догадка озадачила меня. Во мне заговорил голос жизненного опыта общения с сотнями людей, причем разных национальностей и сословий в десятках стран мира – от коммерсанта до миллионера, от учителя до историка, от рабочего до фермера… И среди них были и болгары.
…Когда я работал в Монреале, живущие в Канаде болгарские сотрудники целыми семьями приходили к нам в генконсульство на просмотры фильмов и детские утренники. Они посещали нашу библиотеку, а иногда просто заходили посидеть у нас в фойе.
Их доброе отношение к нам, русским, носило искренний характер. Наш завхоз и его жена, мастер поварского искусства, ибо она была бывшим директором кулинарного техникума, всегда угощали гостей чаем с испеченными ею домашними булочками. Другие представители соцстран так не поступали, а некоторые даже сторонились общения с нашим генконсульством, не посещая приемы в традиционные праздники. В последующем московские встречи с «моим» телевизионщиком только усилило доброе чувство к болгарам…
Яхта уже стояла на якоре и разворачивалась носом к дувшему с берега ветерку. Трос от якоря хорошо просматривался в глубине сине-лазурной воды – так чиста и прозрачна она была.
Было видно, что к центру пристани у приземистого здания с государственным сине-бело-зеленым флагом неторопливо сходились люди. От причала отошла моторка с тремя людьми.
В бинокль я напряженно всматривался, с тревогой пытаясь определить по лицам и одежде, – что за люди направлялись к нам? Постукивая подвесным мотором средней мощности, катерок близко подошел к яхте. Мы стояли у мачты, одетые опрятно и по-морскому – в свитерах, куртках, простых брюках и кедах. Радость на наших лицах от чувства прихода к берегу скрывала наше тревожное ожидание. А в моторке все были обращены к нам с открытой, широкой и радушной улыбкой.
Чуть покачиваясь, моторка и яхта сближались. Перед нами стояли в полный рост три продубленных солеными ветрами и жарким солнцем явных моряка, вернее всего, рыбаки. Возраст – от 25 до 50–60. Эти крепко скроенные люди вызывали симпатию своим видом, и мы не ошиблись – они оказались чрезмерно добры к нам и нашим трудностям.
– Привет вам, добрые люди, – протягивая к нам руки, воскликнул старший из них.
Ему вторили двое других.
– Братья наши, – говорил среднего возраста болгарин, и ему вслед – другой, из молодых, – гости наши…
В этот момент никто из нас не обратил внимания, что они говорили только по-русски. Позднее я про себя отметил, что весьма чистая русская речь, столь иногда трудная для наших республиканских лидеров, вообще была свойственна болгарам.
Старший представился, протянув руку через борт моторки и яхты:
– Дино Денев, председатель рыбной артели, учился в Союзе… Бывал у вас не раз… Это мои друзья – Христо Попов и Коля Златев… Бывали в России…
Понимая, что все имена запомнить вот так сразу трудновато, он поправился и весло назвал:
– Я – Дино-рыбак, Христо – глава управы, а Коля– капитан… Назвали и мы себя: отставной военный моряк Максим Бодров, Влад Костров, начинающий капитан, и Ольга Самарова, библиотекарь. В это время мы уже были в моторке.
Дино похлопывал меня по спине, явно поощряя к разговору и стремясь помочь нам всем преодолеть смущение первых минут знакомства. Начал он первым:
– Давно в море?
– Вторые сутки на исходе… Вышли от Крыма, из Судака… В ночь… Бежали, – коротко произнес я.
Дино перестал улыбаться и переспросил:
– Бежали? Два дня назад? Но тогда был сильнейший шторм?!
– Дино, – похлопал я его по руке, – нужно было… Убили бы нас… Выбора не было: или отдать концы на берегу, или рискнуть и уйти морем…
И немного помолчав, видя, что к разговору прислушиваются все сидящие в моторке, закончил, кивнув на Ольгу:
– Нужно было спасать жизни этих молодых ребят… И свою…
Вот так, думая каждый свою думу, мы молча подходили к пристани. И только несколько нервное учащенное похлопывание Дино по моей спине говорило о его волнении в связи с услышанным.
Мы – у причала, и десятки рук бережно перенесли нас на его твердь. Но когда мы распрямились, десятки рук снова потянулись к нам – земля под нами качнулась, как палуба нашей яхты. Несколько шагов, и мы уже твердо стоим на своих ногах, правда, широко расставив их. И глядя на нашу неуклюжесть после стольких часов пребывания на волнах, все весело рассмеялись – они нас приветствовали, они нам были рады, они нас приняли.
А уже как были рады мы!
«Случайная семерка»
У камня русской славе
Нам показалось, что на пристани собрался весь народ городка. На лицах – открытая приветливость и добрый интерес. Вернее всего, и как к путешественникам, и как к людям «оттуда», из тревожной России.
Дино коротко представил нас, называя имена без фамилий. Мы объяснили, что попали во вчерашний шторм и зашли в бухту отдохнуть и поправить такелаж яхты. Жители оказались понятливыми и ос