давности, которое произошло со мной у этого мостика. Тогда я оказался здесь, естественно, не случайно, с источником информации, работавшим по американцам. Конечно, разговор был краток.
– Ну что, подкрепились? Сейчас двинемся дальше, – сказал Брис. – Вы все подремлите, а я вас аккуратненько провезу по горам… Доверяете мне?
– Доверять тебе? Нисколько, – возмутилась Ольга. – Значит, ты предлагаешь нам спать, а сам будешь любоваться Альпами? Мы поспать можем и в другом месте, не затем ехали, чтобы…
– Чтобы за сто верст киселя хлебать, – закончил тираду Влад. Подначка взбодрила Бриса, и он радостно изрек:
– Все же достал я вас: то молчите, то ворчите… Не угодишь на вас… Быстрая еда, а проголодались мы здорово, с традиционным кофе и сэндвичами подвигла нас на ускоренный отъезд с места остановки. Но, отъехав километра два, мы остановились: впереди и внизу перед нами открылась величественная панорама. Мы вышли из автомобиля.
Там, чуть ниже, на высоте полторы тысячи метров, домики еще находились в плену снегов. Красных крыш видно не было – они оказались надежно укрыты толстой горбушкой снега. Игрушечные домики и игрушечная церковь, казалось, были перед нами на расстоянии вытянутой руки – столь чист и прозрачен был воздух. Голубые тени скользили по долине, и чуть красноватые блики на вершинах гор подсказывали нам о приближающемся вечере. Вокруг все было насыщено запахом талого снега…
– Что выбираем? – обратился я ко всем. – Сегодня на перевал Сент-Готард и около него ночевка, или ночевка в ближайшей деревне, а утром – на перевал?
– На перевал, и немедленно! – завопили все. – Там Чертов мост… Там прошел Суворов…
– Отлично! Решение принято… Тогда – по коням…
И мы наперегонки бросились к микроавтобусу.
Чуть более часа головокружительной поездки по альпийской старой дороге, когда приходилось все чаще и чаще пересекать сползающий на асфальт рыхлый и крупнозернистый снег, и мы оказались вблизи знаменитого моста.
Перед нами, пока еще вдалеке, виднелось, казалось бы, хрупкое каменное строение Чертова моста – места славы русских гренадеров во время итальянского похода фельдмаршала Александра Суворова, последнего из семидесяти сражений в его жизни.
Последнее сражение Суворова. Даже глядя на простую географическую карту, поражаешься мощи горного хребта, который одни с древних времен сравнивают с телом дракона, а другие – с динозавром. Альпийские вершины чередой простираются в верхней части «итальянского сапога» – от Вены до перевала Сен-Готард.
В 1799 году Сен-Готардом, этим ключом к Европе, овладела лучшая армия того времени во главе с семидесятилетним князем Александром Суворовым, генерал-фельдмаршалом русской армии.
С 1792 года на континенте велась кровопролитная война европейских монархий с революционной Францией. Державная правительница Екатерина II в войну не ввязывалась и лишь в год своей смерти согласилась отправить 60-титысячную армию Суворова в Старый Свет, но так и умерла, не доведя свое решение до конца.
Но когда французская революция вышла за пределы Западной Европы – перешагнула в Египет, Италию, нависла над Австрией, Англией и Турцией – Суворов был востребован императором Павлом I? и русские гренадеры и казаки вышли к подножью Альпийских гор.
Труден был поход русского войска в Альпы, но не только физически, а из-за интриг западных союзников с их «подковерной дипломатией». Они путали карты чужаку Суворову. Премьер Британии вместе c канцлером Австрии настояли на военном плане своего масштабного наступления на Францию, послав (через Павла) Суворова в Альпы.
Альпийский поход русской армии начался со столицы швейцарского кантона Тичино, в которой три средневековых замка запирали дорогу к пяти перевалам. Русские избрали для перехода главный – Сен-Готард.
Вьючные мулы для горных пушек, патронов и провианта австрийская сторона не приготовила? и все это хозяйство загрузили на тысячу лошадей спешенных казаков.
Маршрут русской армии в 21 тысячу человек пролегал следующим образом: Беллинцона – Сен-Готард (сражение) – Чертов мост (сражение) – Альтдорф (сражение) – перевал Прагель (сражение) – Милитор – перевал Паникс и затем вдоль реки Рейн к озеру Боден.
Русский солдат нес всю тяжесть суворовского похода – от Сент-Готарда путь налегке занимал два часа с перепадом высоты в тысячу метров. Но в этом походе солдат нес на себе мушкет, патроны и четырехдневный запас сухарей. И еще – должен был сражаться…
И русская армия стратегическую задачу решила – французов в Италию не пустила. Но в Альпах навеки остались 5000 солдат, причем больше всего пострадали мушкетерские полки и только несколько сот казаков.
А тем временем пока в генштабах австрийцы и русские генералы обвиняли друг друга в ошибках. Император Павел обиделся и пошел на сближение… с Францией. Суворову, спасшему русскую армию в безвыходной ситуации, царь пожаловал чин генералиссимуса и оказал ему царские почести.
И как это бывает в России, возможно, чаще, чем в других странах, умер Суворов все же в опале – на похоронах не было даже его гвардии.
И вот что примечательно: 24 мая 1800 года, когда гроб с телом великого усского полководца Александра Васильевича Суворова, генералиссимуса князя Рымникского, опускался в могилу, на один из перевалов Альп взошел со своей армией Наполеон…
…По серпантину дороги мы спустились к одному из мостов – теперь их было здесь два, даже три, включая железнодорожный через туннель. Но все под одним и тем же названием – Чертов мост. Естественно, нас интересовал старый, еще суворовских времен. Как и в те годы, мост был в рабочем состоянии.
Рядом в скале был вырублен огромный православный крест, серый цвет которого хорошо смотрелся в любое время года. Сейчас он был чуть припорошен снегом, и лишь отдельные огромные метровые буквы говорили, что надпись сделана по-русски.
«Доблестным сподвижникам генералиссимуса-фельдмаршала графа Суворова Рымникского – князя Италийского, погибшим при переходе через Альпы в 1799 году».
Считается, что это память и австрийцам, и швейцарцам, которые шли в Альпы под командованием русского полководца. Монумент возведен стараниями полковника князя Сергея Голицына в 1898 году. И решением местной общины этот участок скалы был передан России в бессрочное владение. Причем и Императорский двор, и ЦК КПСС выделяли все годы средства на содержание и ремонт памятника.
Но в год нашего визита в Альпы платить было некому. Было видно, что буквы потускнели. Позднее деньги нашлись… в Национальном резервном банке Швейцарии у защитника русской славы предпринимателя Ахметова.
Микроавтобус мы оставили на изгибе дороги около кафе. Подошли к старому мосту и насладились тишиной и мыслями, возникающими в момент присутствия в этом историческом для каждого русского месте. Справа и выше от креста в массу горы уходила железная дорога, судя по всему, сейчас бездействующая. А ведь мы хотели добраться до Сен-Готард именно по узкоколейке! Однако в кафе нам сказали, что перевал еще закрыт – кругом снега, ибо еще не сезон. Правда, посоветовали добраться автомашиной до местечка Андерматт, где имеется гостиница и дома частного пансиона.
Про наш шестиместный «остин» говорили, что он внутри больше чем снаружи (такой вот архитектурный прием!), и он старательно перебирал колесами уменьшенного размера, увязал в снегу, но все же вывез нас к деревеньке, которая совершенно утонула в снегу и темноте.
Мы решили не останавливаться в гостинице, а попроситься на ночлег в швейцарский дом. Искали по размерам – все же нас было шестеро. Осторожно и гуськом двигались мы от дома к дому по узким, аккуратно врезанным в снег тропинкам. Нашли быстро – трехэтажное беленое чудо, утопавшее в снегу по окна первого этажа. У калитки увидели объявление в одно слово: «комната», правда, на трех языках – немецком, французском и итальянском.
– А почему нет на английском? – шепотом, видимо, боясь нарушить патриархальную тишину под светящимся огромным циферблатом местной церкви, спросила Ольга.
– Английский – общедоступный, – коротко ответил Стоян.
И он решительно двинулся по ступенькам к дверям дома. Через минуту нас принимали две благородного вида, неопределенного возраста дамы. Они вступили с нами в разговор на английском и, не расспрашивая, разместили нас по разным комнатам. Как мы поняли, комнаток было как раз шесть – крохотных, чистеньких и уютных. Молодежь ушла на третий этаж, едва помещаясь в проемах крохотной деревянной лестницы. А мы, трое мужчин, остались на втором этаже.
Только я снял куртку и умылся над фарфоровым тазиком, поливая сам себе из кувшина, как услышал серебряный звук колокольчика, а затем голос одной из дам, звавшей спуститься вниз.
В миниатюрной гостиной для нас был накрыт стол: по булочке, горка галетного печенья, много сортов сыра, квадратный, из разрисованного голубого фарфора чайник и такого же рисунка кувшинчик с молоком. Дам не было, как и следов их присутствия – стояла мертвая тишина, нарушаемая мерным звуком хода напольных часов.
Через несколько минуту голодные путешественники расправились с булочками и галетами, на которые намазывалось отличного качества масло, такого ярко-желтого цвета, что казалось, что это сыр. Сыр исчез весь, хотя кое-кто предлагал оставить по кусочку… из вежливости. И молоко выпили из большого кувшина полностью, запивая им сооружение в виде бутерброда из булки, масла и сыра. Молоко долили в чай только Стоян, Брис и я, а молодежь фыркнула – мол, с детства не терпят такого чая.
Только закончив трапезу, вернее, расправу с едой, мы обратили внимание на крохотную сахарницу с крохотными кусочками и крохотными щипчиками для них. Переглянулись, улыбнулись и пошли наверх. Хотелось спать, но хотелось и оглядеться. Приехав затемно, мы упустили переход дня к ночи во всем его горном великолепии. Со склона горы из окна домика открывался вид заснеженной, далеко внизу лежащей долины, в колорите которой преобладали три цвета: общий сине-фиолетовый фон, желтые пунктиры и точки освещенных домов и почти черное небо. Неожиданно все преобразилось – из-за гор вышла луна, придав всему округ серебристую окраску, а в теневых местах – зеленоватость.