е желание оставаться в этом мире, и я вернулся к чрезвычайной осторожности. Когда я получил сообщение от Марселя, то в одиночестве проплакал три дня и попросил звезды позаботиться о мсье Ландовски в иной жизни.
Что касается Лорена Бройли, то я не видел его после того рокового дня в Париже, когда мы с Элле были вынуждены бежать из города.
Я приехал по адресу, указанному в письме Бройли, и постучался в дверь его скромного городского дома на тихой мощеной улице в районе Монпарнаса. Дверь открыла девушка в синей медицинской униформе. Она вопросительно посмотрела на меня.
– Здравствуйте, мадам. Я не ошибаюсь, здесь живет мсье Бройли?
Она улыбнулась.
– Да, это дом профессора Бройли. Он ожидает вас?
Я немного подумал.
– Знаете, я не вполне уверен. Не могли бы вы сообщить ему, что старый друг Бо приехал навестить его?
– Разумеется. – Она закрыла дверь на задвижку, но быстро вернулась. – Он был очень взволнован, когда я назвала ваше имя, Бо. Пожалуйста, заходите.
Я вошел в маленький дом Бройли, такой же захламленный, как и его крошечная квартира много лет назад. Повсюду в коридоре валялись старые холсты, пыльные простыни, наполовину законченные скульптуры… Это было логово настоящего художника.
– Что бы вы ни услышали, мсье Бо, его здоровье довольно хрупкое. Будьте внимательны к нему. – Я кивнул. – Прошу сюда.
Девушка аккуратно распахнула дверь в комнату, наполненную зелеными растениями. Посреди листвы я увидел болезненно худую фигуру пожилого Лорена Бройли, лежавшего на широком бархатном диване. По правде говоря, он выглядел так, словно его могло унести в окно порывом ветра.
– Что-то не припомню, – сказал Лорен. – Ты уже заговорил?
Я открыл рот, не зная, что сказать.
– Я шучу! – хрипло рассмеялся Бройли.
Облегчение буквально затопило меня.
– Здравствуй, Лорен. – Я подошел к дивану и пожал его руку, которая оказалась легкой, как перышко.
– Увы, мое рукопожатие не такое крепкое, как раньше, – сказал он. – От скульптурной работы пришлось отказаться несколько лет назад, однако я продолжаю рисовать. Садись, пожалуйста. – Он указал на свободный угол дивана. – Ты по-прежнему играешь на скрипке… или на виолончели?
– Иногда. Выдерживаю около пятнадцати минут, прежде чем старая травма дает о себе знать.
– Да, Ландовски рассказывал об этом.
Он пристально посмотрел на меня, и я был рад тому, что, несмотря на седину и старческую хрупкость, его пронизывающий взгляд ничуть не изменился.
– Спасибо, Элен, – обратился Лорен к девушке, стоявшей в дверях.
– Просто крикните, если я понадоблюсь, профессор. – Она вышла из комнаты.
Я приподнял брови, глядя на старого друга.
– Профессор, вот как?
– Я дорос до директора скульптурного отдела Института изящных искусств. Можешь поверить?
– Вполне могу, Лорен. – Я помедлил, прежде чем задать трудный вопрос. – Ты написал, что хочешь «последний раз» встретиться со мной. Что, черт побери, это может означать? Сколько тебе, шестьдесят один год?
– Уже шестьдесят два. Но ты же не слепой и видишь, что я болен. Проклятые врачи не обещают выздоровления. Они не могут точно предсказать, сколько это продлится, но мне осталось не больше нескольких месяцев.
– Лорен… Прости.
Он беспечно пожал плечами.
– Легче примириться с раком, чем с утратой Бел много лет назад.
Я мягко положил руку на его ногу и покачал головой, когда почувствовал выпиравшую кость.
– Ты все еще думаешь о ней? – спросил я.
– Каждый день, каждую минуту, – тоскливо ответил он. – Но… – На его губах заиграла улыбка. – Несмотря ни на что, мне повезло в жизни. Я расскажу историю, в которую даже тебе будет трудно поверить… – Он прикрыл глаза. – Много лет назад я закончил лекцию о творчестве Донателло. Когда я собирал книги, ко мне подошла студентка. Бо, как только я увидел ее лицо… я понял, что смотрюсь в зеркало. Она представилась как Беатрис Айрис-Кабрал.
Бройли покачал головой.
– Айрис-Кабрал? – повторил я. – Это была фамилия Бел?
– Вот именно. – Он посмотрел мне в глаза.
– Бог ты мой, – недоверчиво пробормотал я.
– Она спросила, помню ли я, как создавал скульптуру ее матери для ее отца Густаво, отправленную в Бразилию в качестве свадебного подарка. – Он хохотнул. – Если бы она знала! Моя собственная дочь стояла передо мной в учебной комнате.
Некоторое время мы сидели в молчании.
– Я… не знаю, что и сказать.
– Да. Она сообщила мне, что потеряла мать, когда ей было лишь полтора года. В Рио была эпидемия малярии, и… – Его голос прервался, глаза затуманились. – Бел умерла в двадцать один год. После всех беспорядков и трагедий умереть такой молодой… Прости меня. – По пепельно-серой щеке Бройли скатилась слеза. – Так или иначе, я осведомился насчет ее отца, вернее, того, кого она считала своим отцом. Она сказала, что их отношения были тяжелыми и что с годами он все больше увязал в пьянстве. Густаво запретил Беатрис развивать ее художественные способности, но он умер, когда ей было семнадцать лет. После его смерти она поступила в Школу изящных искусств, как раньше сделала ее мать.
– И оказалась в твоем классе, – пробормотал я. Мы переглянулись и обменялись улыбками.
– Вселенная движется своими неведомыми путями, не так ли, Бо? Так или иначе, Беатрис пять лет оставалась в Париже. Естественно, я взял ее под крыло. Она часто посещала меня здесь, на Монпарнасе. Мы даже устраивали еженедельный ланч в «La Closerie des Lilas», куда я ходил с ее матерью. – Он хмыкнул. – О, какое блаженство! Знаешь, я приводил ее в мастерскую Ландовски. Он с гордостью показывал ей фотографии нашей работы над статуей Христа Спасителя и рассказывал истории о моей юности.
Мне не терпелось задать следующий вопрос:
– Ты… когда-нибудь говорил ей правду о своем отцовстве?
Бройли опустил глаза и покачал головой:
– Какое право я имел говорить, что Густаво не был ее настоящим отцом? Нет, мсье, нет.
Я откинулся на спину и уставился на пыльный потолок. Мне было трудно сдерживать чувства. При виде умирающего Лорена у меня встал комок в горле, а история о его дочери еще больше расстроила меня. Но какой урок хотела преподать нам Вселенная? Примерно через минуту я овладел собой.
– Ты все еще переписываешься с Беатрис?
– Мы ежемесячно обмениваемся письмами. Я все знаю о ее жизни, Бо. Она вышла замуж за хорошего человека, который любит ее и прекрасно относится к ней. – Бройли вздохнул. – Увы, ее первый ребенок умер, но она родила второго, девочку.
– Как ее зовут? – спросил я.
– Кристина, – тихо ответил Лорен. Его лицо вдруг омрачилось. – Судя по тому, что рассказывала Беатрис, это очень трудный ребенок. Хотя ей всего лишь семь лет, она дурно относится к матери. – Лорен посмотрел в окно, подыскивая слова. – Кристина чрезвычайно умна, но лишена сочувствия и сопереживания, когда речь идет о других людях. С ней почти невозможно иметь дело.
– Как это ужасно, – пробормотал я. – Беатрис и так пришлось столько вынести.
– Да. – Бройли медленно повернулся ко мне. – И это приводит меня к тому вопросу, из-за которого я попросил тебя приехать сюда.
– Продолжай, пожалуйста.
Бройли сделал глубокий вдох, и я услышал клекот в его груди.
– Я хочу обеспечить моей дочери всевозможную поддержку, но мне осталось недолго. Я оставлю ей деньги, какие у меня есть, хотя и небольшие. Хотелось бы… – Его голос сорвался, и я положил ладонь на его руку. – Хотелось бы, чтобы ты время от времени присматривал за этой семьей. Я больше никого не могу попросить без риска раскрыть секрет рождения Беатрис, а это недопустимо.
Я кивнул.
– Разумеется, Лорен. Хочешь, чтобы я связался с Беатрис?
– Нет. Это лишь вызовет новые вопросы. Вероятно, ты сможешь… наблюдать издалека, и, если семья будет отчаянно нуждаться в помощи, я буду очень рад, что кто-то окажет ее.
– Понимаю, мсье Бройли. – Серьезность задачи, возложенной на меня Лореном, только начала проясняться у меня в голове. Его семья жила в Бразилии, а я обитал в Швейцарии. Это подразумевало многочисленные практические затруднения, не говоря уже о помехах, которые это могло создать в моих поисках Элле. Я перехватил умоляющий взгляд Лорена. Его единственным преступлением была безраздельная любовь, и я был знаком с этим феноменом. Тогда я решил, что не подведу его.
– Не сомневайся, я сделаю все, как ты попросил.
Его лицо озарилось благодарностью.
– Спасибо тебе, Бо. – Он похлопал меня по руке. – Знаешь, я устал, но, может быть, перед уходом ты хочешь узнать что-то еще?
Я на секунду задумался.
– Эвелин, – сказал я. – Что тебе известно о ней.
Лорен поморщился.
– Мне жаль, Бо, но Эвелин умерла вскоре после мсье Ландовски.
У меня заныло сердце. Эвелин была очень добра ко мне, и в моем яростном увлечении поисками Элле я утратил связь с ней.
– Когда я беседовал с ней пятнадцать лет назад, она упомянула о том, что даже не встретилась со своей внучкой. Скажи, эта проблема разрешилась?
Бройли покачал головой:
– Нет. Я видел Луи на похоронах, но там не было Жизели или Марины.
– Марина, – вспомнил я. – Да, так ее звали. Должно быть, ей сейчас больше двадцати?
– Да. Это грустная история. Как ты слышал от Эвелин, Жизель была похожа на природную стихию. Ходили слухи, что она поддерживает себя выпивкой. Ее отношения с Луи совершенно испортились. Однажды она просто забрала Марину и ушла от мужа. По его словам, с тех пор он часто пытался связаться с дочерью, но Жизель как следует промыла ей мозги и настроила против него.
– Ужасно.
– Да. Но, согласно доходившим до меня историям, Жизель постоянно ссорилась с дочерью и в конце концов выгнала ее из дома. Судя по всему, с тех пор… – Бройли замолчал.
– Пожалуйста, скажи, Лорен.
– Недавно я слышал от Марселя Ландовски, что Марина часто бывает на рю Сен-Дени. – Я непонимающе посмотрел на него, и он вздохнул. – Очевидно, она торгует своим телом ради жилья и пропитания.