Из застольных бесед во время «чаепития на факультете» складывалось впечатление, что никто так и не подсчитал «экономическую эффективность разведки» (понимай — НТР).
Только уже в новом столетии бывший начальник разведки и глава КГБ Владимир Александрович Крючков воистину верно выразил признательность нашей разведке в экономическом развитии Союза: «Мы встроили работу научно-технической разведки в нашу народно-хозяйственную структуру… Разведка была самым рентабельным хозяйством в нашей стране». Как пишут на Западе, и тогда, и сейчас за сотни долларов приобретаются миллионные секреты. А ветеранам НТР остается лишь тяжело вздыхать, вспоминая о былом бескорыстии агентуры. Атомные ветераны чувствовали, а потом и увидели, как в 80–90-е годы идеологические симпатии стремительно сменялись материальной заинтересованностью. (Множество книг о разведке вышло из-под пера разведчиков, праведных и неправедных журналистов после событий девяностых годов. Все они вторглись «в тайну из тайн» этой специфической службы государства. Но еще в начале шестидесятых годов на столе Анатолия Антоновича появилась книга на французском языке «Шпионаж — вот реальность» все того же Жака Бержье. Значит, изложенное в ней в разной степени оказалось в поле зрения окружения Яцкова на факультете НТР, когда он начал его создавать в 1969 году.)
Вот некоторые мысли профессионала от промышленного шпионажа:
«Каждая разведывательная служба непременно должна для сохранения своей сети и создания новых применять все новые и новые средства… Если бы все шпионы имели одинаковое прикрытие и применяли одинаковые стандартные методы, контрразведка была бы детской игрой. Фактически каждое дело представляет собой особый случай».
Ну не парадоксально ли, что именно Яцков, Барковский, Феклисов и их идеолог и стратег Квасников провели в жизнь целую серию «особых случаев», в частности операцию «Энормоз».
Глава 3. Там, за океаном
Много позднее работы в Штатах Анатолий Антонович Яцков часто повторял, что нет необходимости искать противоборства между учеными-физиками и разведчиками-атомщиками. Он говорил:
«Я никогда не видел смысла заниматься зряшным делом — взвешивать на аптекарских весах каждый факт, подчеркивающий значительный и исключительный вклад ученых-физиков или, наоборот, разведчиков. Ученые сами с усами. Получая полезную информацию, они сверяли ее со своей, отбрасывали малоперспективные тупиковые направления. Информация разведки позволяла нащупывать новые ориентиры и, как подчеркивал И.В. Курчатов, “…миновать многие весьма трудоемкие фазы разработки проблемы и узнать о новых научных и технических путях ее решения”».
Разведчики и ученые
К теме приоритетов Яцков возвращался неоднократно, ибо этот вопрос был, казалось бы, болезненным для обеих сторон — для ученых и разведчиков. Однако для разведки «перетягивание каната» не имело значения. Разведка привыкла к тому факту, что в большинстве случаев ее заслуги не были в центре внимания верхов, ибо, как говорят в разведке, «такая у нас работа».
В своих книгах об отечественной разведке автор отмечал государственный подход разведчиков к оценке своих заслуг. А государственный подход — это никогда не претендовать на главенствующую роль, которая по праву всегда принадлежит ученым и специалистам, в разной степени получавшим помощь от разведки.
Так было в операции НТР «Воздух» — первичное и последующее добывание информации в помощь военного авиа— и ракетостроения. Так было в операции «Радуга» — судьбоносной для успешного появления полномасштабной отечественной науки кибернетики, а значит, радиолокационных систем для всех трех родов войск — сухопутных, авиационных и морских. Более того, кибернетика — это будущая робототехника для космоса. И конечно, в операции «Энормоз» — от первого сигнала до отечественной атомной промышленности и появления в нашем советском небе (и по сей день) ракетно-ядерного щита.
В этих трех основополагающих отраслях оборонной промышленности доля успеха разведки имеется, но… не в деле создания изделий «в металле», ибо это стезя ученых, инженеров, рабочих… В результате тесного профессионального общения с двумя атомными разведчиками — Анатолием Яцковым и Владимиром Барковским — они подсказали и автору, и всем сомневающимся своеобразную компромиссную формулу, взвешенную на «аптекарских весах времени»: «Каждый занимался своим делом».
Правда и в том, что в атомных делах и разведчики, и физики серьезно рисковали головой. Это звучит парадоксально, но так и было… Причем если физики — только в своей стране, то разведчики — еще в Англии и США.
Справка. Серьезно рисковали в своей стране… По приказу Берии была даже создана вторая запасная команда ученых, которая должна была заменить «первый состав, опростоволосившийся и оскандалившийся», если бы произошел какой-нибудь непредвиденный срыв и бомба не взорвалась. Вероломный по своей сути и в жизни нарком и здесь шел по пути двойного звучания: в случае неудачи — расстрел (или нары), в случае удачи — звание Героя Социалистического Труда.
Вот и получается: или грудь в крестах, или голова в кустах… Тюрьма и лагерь — высокие звания и ордена. А это чисто по-русски, извечное: «огонь и пламень» либо «ликуя и скорбя». Разведчики не могут быть суеверными, ибо их «суеверие» — это два фактора в их оперативной работе: ждать и догонять. Ждать встречи с источником информации в виде считалочки: «придет — не придет» либо догонять события в пользу Отечеству, как это случилось с атомом и с кибернетикой.
Исторический портрет Лаврентия Павловича Берии отобразил академик Петр Капица в своем письме И.В. Сталину (25.11.1945):
«Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом комитете по атомной бомбе как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижерская палочка. Это неплохо, но вслед за ним первую скрипку все же должен играть ученый. У тов. Берии основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берии слабо… Следует, чтобы все руководящие товарищи, подобные Берии, дали почувствовать своим подчиненным, что ученые в этом деле ведущая, а не подсобная сила».
В свою очередь сын академика Сергей Капица писал, что судьба его отца сложилась все же нетрагично. Его отлучили от работы, но до расправы дело не дошло. Сын академика с горечью отмечал: «Возглавлявшие тогда крупнейшие ядерные институты И.В. Курчатов умер в 57 лет, А.И. Алиханов — в 66. И не от радиации, как это иногда представляют, а от болезни сердца, доведшей до инфаркта в первую очередь режимом и обращением с ними шефа “проблемы”»…
А разведчики? Конечно, они не знали, что были «запасные расстрельные списки» и на них. А Анатолию Антоновичу реально угрожал электрический стул, и по его следам шло американское ФБР. Но ему удалось вовремя «эвакуироваться» через Мексику. Разведчик Яцков-Яковлев сразу после Штатов появился во Франции и затем активно работал по линии НТР в разных странах.
Государственно мыслящие атомные разведчики никогда не стремились утверждать, что разведка в атомной проблеме — всему голова. Именно Анатолию Яцкову принадлежит крылатое выражение: «Каждый занимался своим делом». Наша страна с опозданием не по вине ученых приступила к развертыванию работ в области ядерной физики в оборонном аспекте. Правда, случилось это «под нажимом» и разведки, и ученых только в октябре 1942 года.
И в роли догоняющих были и разведчики, и ученые. В узком кругу своих коллег Игорь Курчатов замечал: «Единственный путь защитить нашу страну — это наверстать упущенное время и незаметно для внешнего мира создать достаточного масштаба атомное производство. А если у нас об этом раззвонят, то США так ускорят работу, что нам уже их не догнать». И вот «мировая сенсация, проще — ушат холодной воды» на голову воинствующего американского президента и «горячие пожелания» его генералов выступить «атомной дубинкой» против СССР — сообщение ТАСС от 27 сентября 1949 года:
«Советский Союз овладел секретом атомного оружия еще в 1947 году. Что касается тревоги, распространяемой по этому поводу некоторыми иностранными кругами, то для тревог нет никаких оснований…»
Обладая информацией разведки, глава атомного проекта Курчатов понимал реальную возможность создания в США ядерного оружия — это и научные кадры, и техническая база, и финансирование. Понимал он и вероятные сроки его появления в руках «бесноватых американских генералов». Как никто другой, располагая подобной информацией и англо-американскими сроками изготовления бомбы, Игорь Васильевич хорошо осознавал жизненную необходимость скорейшего решения проблемы с отечественным атомом.
Записи Курчатова свидетельствуют, что в разведчиках он видел своих подлинных соратников, хотя имел общение по теме только с начальником разведки Фитиным и куратором по линии научно-технического ее аспекта Квасниковым (со временем деловое общение Леонида Романовича с Игорем Васильевичем переросло в дружбу). В оценке одного документа из-за рубежа Курчатов писал:
«Материал дал возможность получить весьма важные ориентиры для нашего научного исследования, миновав многие трудоемкие фазы разработки проблемы, и узнать о новых научных и технических путях ее решения.
Таким образом, данные материалы позволяют, минуя первоначальную стадию, начать у нас в Союзе новое и весьма важное направление разработки проблемы разделения изотопов. Материал представляет большой научный интерес, в нем наряду с разрабатываемыми нами методами и схемами указаны возможности, которые до сих пор у нас не рассматривались…»
«Ориентиры», «миновав», «о новых», «важное направление», «у нас не рассматривались»… За этим всем стоит титанический труд всех, кто работал над атомной проблемой, с их тысячами и тысячами часов, сотнями дней и десятками месяцев. И таких оценок были десятки.