Уже в Нью-Йорке, когда Елена передавала мне этот ценный груз, она позволила себе пошутить: “Знаешь, Джонни, (для нее он был Джонни Яковлев, для своих — Алексей. — Авт.), все хорошо, но вот беда: эти материалы побывали в руках полиции”»…
…Но тогда, в Альбукерке, ей было не до шуток. «Никогда я, Джонни, не была так близка к электрическому стулу. Очень близко, — тихо добавила Елена. — Впрочем, вы, Джонни, стократно правы. В нашей профессии романтика, острые ощущения, жажда невероятных приключений мало что определяют. Главное — совесть. Со всеми профессиями нас роднит умение всецело отдаваться работе. Как вы говорите: делу — время, танцам — час…»
Это был один из тех случаев, когда срабатывала цепочка «агент — связная — разведчик». Но в этом конкретном случае в руках Анатолия Яцкова оказались документы, оцененные Игорем Курчатовым как способные «значительно сократить время разработки отечественного ядерного оружия».
За несколько месяцев до трагического августа 91-го года Анатолий Антонович встречался с журналистом из «Еженедельника КГБ СССР», который в июльском номере поведал о беседе с разведчиком вроде бы об атомной проблематике, и статья называлась «Вокруг атомной бомбы». Однако разговор зашел в более глубокие и редко раскрываемые основы разведывательной работы.
Анатолий Антонович говорил о «ситуациях, которые разрешались на грани возможного и порой, казалось бы, невозможного». И он рассказал о приведенном выше случае с Лесли-Еленой, назвав его «самым-самым сверхпроисшествием». В заключение он особо заметил, что «жизнь разведчика — штука серьезная, обходится без разных там залихватских приключений. Очень редко оказывается своевременно брошенным спасательным кругом, посланным заботливой судьбой! Ее не один раз выручало мастерство перевоплощения».
Продолжая разговор о особенностях разведработы, и опять же на примере со своей помощницей Лесли, Анатолий Антонович попытался ответить на вопрос об особых критериях в работе службы:
«Очевидно, аккуратность, точность, быстрота. Разведка работала в годы войны на пределе возможного… Иногда делала чудеса. Посудите сами: за три месяца, выполняя указание Центра, она в Канаде добыла образцы урана. В Америке за две встречи с Клаусом Фуксом были получены чертежи атомной бомбы, полное описание смертоносного оружия».
Видимо, покоренный отношением Анатолия Антоновича к своей неординарной помощнице, журналист еженедельника госбезопасности обобщает образ Лесли-Леонтины-Елены не менее яркими определениями:
«Слов нет — он был покорен ее мужеством, находчивостью и изобретательностью, даром перевоплощения. Она олицетворяла для него лучшие человеческие качества, была для него символом благородства. И в ее “арсенале” множество профессиональных уловок, ухищрений, тонких трюков. Легендарная личность, самобытная натура…»
Автор колебался, когда память перенесла его в единственный момент встречи с самими Коэнами-Крогерами. Опасался показаться нескромным. Но для еще более глубокого понимания мира этих скромных в своем величии людей тревожных 30-х, героических 40-х и подвижнических 50–60-х годов о двух эпизодах в обычной жизни Мориса и Леонтины следует рассказать. Они из их интернационального долга… А он проявился в…
Итак, «Пощечина и костюм». Это было в 60-летие Юрия Сергеевича Соколова, коллеги по работе в штаб-квартире и на факультете НТР. Он, соратник атомных разведчиков в Штатах в послевоенное время, готовил спецагентов супругов Коэн в качестве связных в агентурной сети, руководимой легендарным Рудольфом Абелем.
И вот тогда в юбилее, проводимом в узком кругу соратников, участвовали Морис и Леонтина. И Юрий Сергеевич рассказал две из их жизни человеческого порыва истории.
Однажды Леонтина возвращалась поздно вечером в метро. В пустом вагоне напротив нее сидели, как она назвала их, «две расфуфыренные дамы». Они оживленно обсуждали успехи своих мужей в коммерческих делах, связанных с какими-то военными поставками. Одна из них с сожалением говорила, что слишком рано заканчивается война, иначе они с мужем стали бы миллионерами.
Возмущенная Леонтина встала и от души залепила «подлой даме» звонкую пощечину. Вблизи сидел рабочего вида мужчина, и он воскликнул: «Браво, девочка, так им и надо, паразитам!»
А о скромном Морисе с его яркой боевой судьбой Юрий Сергеевич говорил, что в годы войны с Германией он все время проходил в одном костюме, ибо все свои заработки отдавал в Фонд помощи детям России. И это был поступок воина-интернационалиста, начавшего сражаться с фашизмом еще в 30-е годы в Испании в рядах интернациональной бригады…
В начале 50-х годов случилось в ближнем окружении нелегала предательство, и Рудольф Абель был арестован. Спасаясь от ареста, Коэны бежали в Европу. Но и там они «объявились» в роли разведчиков нелегальной резидентуры Бэна и снова работали по атомной программе, но для атомных подлодок стран НАТО.
Ради четвертого звена в цепочке
Чтобы еще более рельефнее представить, в полном смысле этого слова, подвиг разведчиков-интернационалистов Мориса и Леонтины Коэн-Крогер, хотелось бы немного сказать об их втором этапе работы, начиная с 38-го года — для Мориса и с 41-го — для Леонтины. Этих мужественных людей, повзрослевших на нелегальной работе в годы войны под руководством атомного разведчика и их друга Джонни. И каждый раз в цепочке четвертым измерением были потребители информации — ученые, специалисты, инженеры, экономисты, военные…
Эхо из 1962 года. Британская контрразведка вскрыла группу советских нелегалов, живших в Британии под именами Лонсдейла и супругов Крогер.
В течение ряда лет нелегальная резидентура активно и результативно разрабатывала ведущий военный научно-исследовательский центр ВМС Британии. Его главная задача заключалась в создании атомного подводного флота как для своей страны, так и для всех морских сил НАТО.
Агентурные позиции в этом центре принадлежали двум агентам советской разведки в информационном отделе НИЦ. За короткий срок агенты передали советской стороне секретную комплектную документальную информацию общим объемом в тысячи страниц. Возглавлял нелегальную резидентуру разведчик Бэн-Лонсдейл-Молодый Конон Трофимович, а радистами были «Волонтеры» — Крогеры — Морис и Леонтина Коэн, рекомендованные Коминтерном спецагенты в годы начала работ разведки в Штатах над атомным проектом (их — «Манхэттен», а наша — операция «Энормоз»).
Сочетание работы профессионалов — разведчика и опытных связных высокого уровня — предвосхитило успех информационной работы по нелегальной линии НТР в интересах укрепления обороноспособности страны. Причем в самом ее важнейшем месте — создание ракетно-ядерного щита морского базирования.
И завершает журналист свое впечатление о личности самого известного разведчика таким фактически мини-эссе:
«Анатолий Антонович Яцков — интеллигент в первом поколении. Как и каждый, он, очевидно, мог в чем-то ошибаться и все же скроен не по шаблону. Он привычно прислушивается к своему внутреннему голосу, голосу совести. Годы будто бы не отложили своего отпечатка — Яцков по-прежнему энергичен, собран, передает свой опыт молодым коллегам. Он обладает умением быть непохожим на разведчика… На писателя — да, на журналиста — вполне похож, на ученого, инженера — безусловно…»
А ведь вся зарубежная служба Анатолия Антоновича Яцкова состояла из множества подобных «рабочих штрихов» и в Новом Свете, и в Старом Свете, и не годы, а десятилетия…
…Десятилетия в открытой печати не назывался номер архивного дела 13676 — переписки главы советского атомного проекта «Уран» с руководством Совнаркома СССР (в разведке — операция «Энормоз»). В середине 90-х это произошло. Раньше знакомиться с делом могли только председатель госбезопасности и руководители разведки. А это шесть тысяч страниц уникальных документов.
Казалось бы, существует множество важных, сверхважных и чрезвычайно важных документов о динамике создания в Союзе отечественной атомной бомбы. Но и среди них выделяются особенные — это оценки полученной от разведки информации по теме (то есть о ее вкладе в общее дело) и временами скупые сведения о тех, кто из разведчиков имел к ней отношение. Но и имена разведчиков в зашифрованном виде, а о «полевых игроках» и источниках — вообще ни слова. И это понятно, ибо и «на Луне нужна конспирация».
Вот резолюции, которые помогут проследить путь запроса Игоря Курчатова к непосредственным исполнителям по добыванию конкретной информации. Зампред Совнаркома М.Г. Первухин, куратор операции «Уран» по линии ЦК партии, направляет записку ученого-атомщика руководителю госбезопасности: «Прошу дать указание о дополнительном выяснении поставленных в ней вопросов». Резолюция замнаркома: «Лично т. Фитину. Дайте задание по поднятым в записке вопросам». Фитин: «Лично т. Овакимяну. Дайте задание “Антону”».
Итак, Фитин — начальник разведки, Овакимян — его заместитель, Антон — Леонид Квасников, сотрудник НТР, находящийся в то время в Нью-Йорке в качестве руководителя операции «Энормоз». Далее к разведывательной цепочке подключаются Джонни, Калистрат, связники Лесли, Стар, Раймонд, Оса и через них — Чарльз, Персей, Млада, Калибр… и другие, кто трудится «за стеной секретности» в Лос-Аламосе или в других центрах ядерных исследований на территории Штатов.
Глава 4. Мир стратега НТР
В Кремле для стратега отечественного проекта «Уран» Игоря Васильевича Курчатова была выделена специальная тщательно охраняемая комната, в которой он знакомился с поступавшими разведывательными сведениями. В его «атомном досье» много просьб: «Было бы хорошо получить…», «Очень важно знать…», «Крайне важно выяснить…» И еще — «Выяснению подлежат следующие вопросы…», а в документе к этой просьбе отмечены десятки строк в виде пометки синим карандашом — это и есть перечень вопросов для тех, кто будет на разведывательном поле работать с источниками информации.