ластях промышленности и хозяйства.
— Не видел.
— Значит, плохо смотрел.
— Возможно.
— Это точно…
— Слушай, отстань ты со своими спутниками. Вот я читаю книгу Стила «Морской дракон».
— Ну и что?
— У американцев атомные лодки ходят в Арктику, всплывают во льдах.
— И у нас, вероятно, ходят и всплывают.
— Вероятно. Ты сам своими глазами видел когда-нибудь нашу атомную?
— Нет, не видел.
— И я не видел.
— В газетах писали об одном походе…
— Мало ли о чем в газетах пишут. А потом неизвестно — что это за лодка. Может быть, обычная, дизельная.
— Может быть, конечно… Но, не думаю…
— Ага, доказать не можешь. Один ноль в мою пользу, сэр!.. Борька, засеки, как выражается этот почтенный джентльмен.
— Я говорю, отстаньте… А то…
— Что «то»?
— Слезу с койки и намылю вам шею.
— Попробуй.
— Дождешься ты, Гришка… Ну пошел бы потрепался с кем-нибудь… В кают-компанию, что ли. Ну что тебе стоит, Гришенька?! Ну пожалуйста!
— Презренный книжный червь…
Соколов не успел развить свою ядовито-убийственную мысль.
Дверь в тамбуре резко хлопнула. На пороге без шапки стоял запыхавшийся, красный от мороза гидролог Попов.
— Ребята, скорей!.. Такого в другой раз не увидишь!
— Что случилось? Льдина раскололась? Так мы все это, милый, уже не раз видели.
— Потом жалеть будете! Ну — ваше дело. А я — бегу.
Он исчез, даже не притворив дверь.
— Пойдем посмотрим, что ли, — протянул Гришка. — Все равно скоро на вахту заступать. Разомнемся немного.
— Айда, — поддержал Борис — Посмотрим, что там за невидаль такая.
Только они открыли дверь тамбура, как жгучий ветер с мельчайшими крупинками промерзшего снега ударил в их лица. И прежде чем они огляделись, нахлобучивая капюшоны канадок на самые глаза и надевая сразу застывшими пальцами темные очки, прошла минута-другая.
Они увидели, как все население станции бежит по направлению к ветряку. Впереди всех — начальник станции.
«Черт побери, что-то действительно стряслось», — подумали они одновременно и стали догонять людей. Ноги проваливались в наст, и бежать было трудно. Скоро все запыхались. Мороз не так чувствовался бы, если бы не свирепый ветер.
Завернув за торос, на вершине которого стоял начальник станции Иван Андреевич и нелепо махал руками, Соколов, пораженный, остановился.
Всего каких-нибудь в тридцати — сорока метрах от них словно впаянная в снег, с палубой, покрытой льдинами, стояла гигантская, невиданная ими никогда ранее ни в кино, ни в журналах лодка. На рубке, необыкновенно огромной, заиндевелой и покрытой, как панцирем, прозрачными потеками ледяной пленки, рвался на ветру флаг.
Высоко поднятые мощные трубы перископа и других выдвижных устройств еще более увеличивали размеры и без того немалого корабля.
Человек на рубке поднял руку, что-то прокричал, но слова его отнес ветер. И почти в то же самое мгновение в, казалось бы, монолитно-однородной громаде рубки красным суриком полыхнула на солнце открытая дверь, встал, поеживаясь от мороза, рядом с нею автоматчик, и на лед стали спрыгивать люди в тяжелых черных куртках.
«Ура!» — завопил неожиданно для себя Гришка во всю мощь своих легких и бросился навстречу морякам.
Адрес Бевз зачитал после импровизированного банкета, устроенного полярниками в маленьком домике, который они пышно именовали кают-компанией:
«Славным советским полярникам от моряков-подводников в день замечательной встречи во льдах Арктики».
Бевз читал медленно, торжественно:
«Дорогие друзья! Ваше мужество и бесстрашие, ваша трудная и героическая работа, так нужная стране, наполняет наши сердца радостью и гордостью за нашу Родину, за героизм ее замечательных людей…
Пусть факел дружбы, зажженный нашей встречей в этом безмолвном ледяном крае, будет всегда символом единства армии и народа, символом верности Родине!..
Может быть, только в эти минуты многие и поняли, что встреча эта — не из обычных. И кто знает, подарит ли им судьба еще когда-нибудь такое же повторение пронзительных мгновений сопричастности с высокой историей.
Глава IXЛЕД И ПЛАМЕНЬ
Свет ночника погружал каюту в мягкий синий сумрак, и с верхней койки казалось, что между Юркой и сладко посапывавшим внизу трюмным электриком Васильевым лежит невесомая толща удивительно прозрачной глубины.
Загоруйко взглянул на светящийся циферблат. До вахты оставалось еще два часа. Он вздохнул, повернулся к переборке, попытался заснуть. Но сон не шел. Что-то мешало Юрке забыться, несвязные мысли, как толкущиеся облака, проходили в сознании.
Юрка повернулся на спину и стал изучать подволок — матово блестящую в темноте белую полировку. Сон совсем ушел, и он, стараясь не разбудить ребят, осторожно спустился вниз, приоткрыл дверь, только успел проскользнуть в коридор, как столкнулся с замполитом.
— Что так рано, Загоруйко? До вахты еще далеко.
— Не спится что-то.
Замполит улыбнулся, отчего его обычно строгое лицо стало каким-то добрым, домашним.
— «И сны зловещие мне душу растравили?..»
— Это откуда?
— Не помню. — Волков задумался и неожиданно признался: — А мне тоже не спится…
— Почему?
— Скоро будем на месте гибели «Щ-421».
— Видяевской?
— Точно. Федора Александровича.
— Но он же тогда не погиб!
— Не погиб… А лодки не стало… На ней дружок моего бати служил.
— Я смутно помню эту историю.
— Сегодня буду рассказывать ребятам. Когда придем на место…
Неожиданно для себя, пожалуй первый раз в жизни, Юрка вдруг почувствовал, что душа у него не на месте. Он испытывал потребность что-то сделать, сказать, предложить… Неизвестно, откуда пришла эта тревога, но ему вдруг показалось кощунственным, что они — молодые, здоровые парни — почти в комфортабельных условиях пересекают океан, который, как и во все времена, конечно, может показать себя по-разному, но сейчас не грозит им ни притаившейся в глубине миной, ни хищной торпедой со стороны, ни глубинными, ни какими иными бомбами, коими гитлеровцы «салютовали» видяевцам изо дня в день, из месяца в месяц.
«Конечно, — подумал Юрка, — и у нас служба не из легких… Но те годами ходили как по лезвию ножа, и каждый неосторожный шаг означал в те страшные годы попросту смерть… Самую реальную смерть, кажущуюся сейчас Юрке почти нереальным, мифологическим понятием. Мы сейчас рядом, — размышлял Юрка. — В тех же водах. А вахта спокойно спит, и, может быть, только одному ему, Загоруйко, пришли сейчас в голову все эти сумбурные мысли, требующие какого-то действия… Но какого?»
— Что задумался, Юрий? — Замполит внимательно смотрел на него.
Они перешли в другой отсек, и замполит открыл дверь своей каюты.
— Откуда это, Михаил Александрович?
Весь столик в каюте был заставлен горшками с живыми цветами.
— С базы. Так и храним.
— Для чего?
— Для видяевской лодки… Так решили ребята. А это уже в походе сделали. — Волков достал из-за цветов матово-блеснувшую пластинку.
Юрий взял ее в руки и прочел черную вязь гравировки:
«Команда АПЛ салютует доблестной «Щ-421».
Вечная слава героям-североморцам, павшим в боях с фашизмом за честь и независимость нашей Родины».
— Кто писал текст?
— Валерий.
— Розанов? — машинально переспросил Юрий.
— Он самый. А что?
— Нет, ничего… Хорошо сказано, — вслух ответил Загоруйко, а про себя подумал: «Зря я к нему все время придираюсь… А что, собственно, сделал мне Валерка? И что я перед ним?.. Он и здесь заранее обо всем подумал».
— В твою вахту как раз все и произойдет, — донесся до Загоруйко усталый голос Волкова. — Отдадим «Щ-421» почести. По-морскому. По-североморски…
Юрий уже заступил на вахту, когда в динамиках корабельной трансляции раздался голос командира:
— Внимание! Мы приближаемся к месту гибели прославленной подводной лодки «Щ-421». Слово имеет заместитель командира по политической части капитан 2 ранга Волков.
Динамики на минуту умолкли, потом из них донесся всем знакомый хриповатый басок замполита:
— Товарищи! Близится момент, когда наша атомная окажется в координатах, где лежит на грунте «Щ-421». Когда она вышла в последний свой боевой поход, то имела замечательный счет: восемь потопленных фашистских кораблей водоизмещением 49 000 тонн. Лодкой командовал Николай Александрович Лунин.
А в новый поход «Щ-421» вел другой замечательный подводный ас Федор Александрович Видяев. Уже в море, когда «Щ-421» потопила еще один большой транспорт, радист принял радостные для экипажа вести: указы о награждении корабля орденом Красного Знамени, а бывшего командира Лунина — званием Героя Советского Союза.
Но экипажу так и не довелось поднять над рубкой гордый краснознаменный флаг. Корабль подорвался на мине и стал проваливаться в глубину.
В этих жесточайших условиях началась битва за жизнь лодки. В дело шло все — бушлаты, одеяла, матрацы. Вода била через пробоины, через крышки развороченных взрывом торпедных аппаратов. Экипажу удалось поднять лодку на поверхность моря, поставить на перископ паруса. Но корабль несло на вражеский берег, и, когда в небе появлялись самолеты противника, паруса срочно убирались.
А в это время на выручку «Щ-421» шла подводная лодка «К-22» под командованием капитана 2 ранга Виктора Николаевича Котельникова.
Встретились лодки во время шторма. И здесь, перед ежесекундной угрозой гибели, моряки еще раз попытались спасти «Щ-421», отбуксировать ее на базу. Сделать это не удалось: волна разводила корабли, буксирные тросы рвались, как нитки. Тогда командующий флотом приказал покинуть «Щ-421». Видяев и находившийся с ним в походе комдив Колышкин последними перешли на борт «К-22», а «Щ-421» была потоплена торпедой «К-22»…