1950 года ему все же вручили именную выписку из документа, оригинал которого подписал в Кремле сам Сталин.
На бланке Совета Министров СССР была отпечатана на машинке «Выписка из Постановления от 16 мая 1950 года № 2108-814» и она гласила:
«Совет Министров Союза ССР
ПОСТАНОВЛЯЕТ:
ПРЕМИРОВАТЬ нижеследующих научных, инженерно-технических работников, рабочих и служащих, отличившихся при выполнении специальных заданий:
ФИШМАНА Давида Абрамовича, старшего инженера-конструктора, — денежной премией в сумме 2500 рублей Председатель Совета Министров Союза ССР
И. Сталин
Управляющий Делами Совета Министров СССР
М. Помазнев».
Это была первая, пока скромная награда за новую работу. Но это была награда высшего государственного уровня, первая награда от Сталина.
Первая, но — далеко не последняя.
КО ВРЕМЕНИ, когда и Фишмана впервые вызвали в директорский кабинет для поощрения из Кремля, на Объекте вновь кипела работа… Все определилось — в конце
1949 года из Москвы приехал Курчатов, и всем, прямо причастным к Проблеме, стало известно, что перед КБ-11 поставлена задача совершенствования и развития атомного оружия. Принципиальные направления были понятны: повышение мощности атомных зарядов и их экономических показателей по использованию ядерного «горючего» при уменьшении габаритов и массы бомб.
Новые «изделия» задумывались как решающий шаг уже к полноценному оружию. То есть, необходимо было разработать такую боевую систему, которая могла бы эксплуатироваться в войсках и доставляться к цели самолетами-носителями без нарушения работоспособности после полетных нагрузок — вибрационных, температурных и т. д.
Была и еще одна особенность новых разработок: они базировались на отечественных идеях, и их конструкция была оригинальной, русской. Теоретикам, экспериментаторам и конструкторам предстояла большая работа. Последние слова выглядят, не возражаю, всего лишь общей фразой, но даже сегодня выразиться более конкретно возможности у меня нет. Скажу лишь, что идеи физиков однозначно вели к усложнению инженерного, конструкторского облика заряда, а это гарантировало генералу Духову и подчиненным ему конструкторам по-прежнему напряженную, зато увлекательную жизнь.
Новые веяния привели и к новой структурной перестройке внутри КБ-11. Первого марта
1950 года вышел приказ начальника «Объекта» об объединении научно-конструкторского сектора (НКС) № 38 (духовского) и НКС-47 (алферовского) в единый НКС № 5. Начальником его стал заместитель Главного конструктора Николай Леонидович Духов. Позднее этот объединенный сектор вновь разделился, и из него выделились оба «внииэфовских» КБ: первое — «зарядное», и второе — «головастиков» (по разработке головных частей). Однако в тот период, когда задачи зарядостроения начали впервые серьезно усложняться, объединение конструкторских усилий под одним началом было, очевидно, шагом, в системном отношении разумным. Да и в личностном отношении — тоже.
Владимир Иванович Алферов во всех воспоминаниях о нем предстает перед нами личностью по характеру и манерам непростой, с яркой и богатой биографией. Родившись в 1904 году в Ростове-на-Дону, он в ранней юности окончил школу садоводства и огородничества и сельскохозяйственный техникум в Петроградской губернии, а в 18 лет стал уже курсантом. Высшего военно-морского училища имени Фрунзе в Ленинграде.
Потом он командовал торпедным катером, летал над морями летчиком-наблюдателем, вновь учился и затем преподавал, служил в минно-торпедном НИИ, бывал за границей, писал учебники, был директором торпедостроительного завода в Махачкале, членом правительственных комиссий по перспективам развития военно-морских сил, начальником главка в Наркомате морского флота.
Алферов имел и ум, и энергичную натуру, но как один из руководителей атомных конструкторских работ он уступал Духову во всех отношениях, кроме быстрой реакции и способностей в сфере жесткого администрирования. Задачи же дня требовали высокой инженерной культуры и широкого взгляда на возникающие проблемы при умении внимательно вслушаться в любую идею и оценить ее по достоинству, отбросив или поддержав. А тут Духов подходил больше.
Алферов остался заместителем Главного конструктора, с 1952 по 1955 год был заместителем директора КБ-11 по серийному производству, а затем его перевели в Москву, в министерство.
Ближайшими же помощниками Духова по конструкции непосредственно заряда оставались Николай Александрович Терлецкий и Владимир Федорович Гречишников. Первый — выходец из московского НИИ, имел характер весьма экспансивный. Второй также отличался кипучей энергией и порывистостью. Терлецкий был крепким профессионалом. Гречишников обладал явным инженерным талантом. За плечами Терлецкого была школа НИИ-6, за плечами Гречишникова — школа двигательных КБ заводов танковой промышленности, но также и знаменитое училище имени Баумана.
Итак: Духов, Терлецкий, Гречишников. Тогда это была ведущая зарядная конструкторская «тройка». Однако рядом с ней уже определилась надежная «пристяжная» — Фишман. И сегодня можно не колеблясь сказать, что Давиду Абрамовичу еще раз повезло: в лице своих непосредственных начальников он обрел и товарищей, и воспитателей, и опытных коллег.
Сам Духов — вначале конструктор тяжелых танков серии «ИС», за что и получил первую Золотую Звезду, в итоге стал трижды Героем Социалистического Труда, лауреатом Ленинской премии, трех Сталинских и двух Государственных премий СССР, членом-корреспондентом АН СССР.
Начальник отдела Терлецкий — участник разработки РДС-1, после ее испытания был награжден орденом Ленина и удостоен звания лауреата Сталинской премии. Позднее он получил еще два ордена Ленина и еще дважды стал лауреатом Сталинской премии. Это — не считая ордена Красной Звезды, полученного в 1944 году за оружейные работы времен войны.
Заместитель Терлецкого — Гречишников стал Героем Социалистического Труда за испытание первой советской водородной (термоядерной) бомбы РДС-6с, был лауреатом двух Сталинских премий 1951 и 1953 годов, и Ленинской премии 1958 года.
Эти люди редко носили свои ордена. Хотя они и не были разведчиками, но привлекать к себе внимание им тоже не рекомендовалось — не какими-то официальными инструкциями, конечно, а самой сутью их работы. Но то, что награды Родины приходилось носить в груди, а не на груди, пожалуй, сообщало жизни и работе дополнительную остроту и аромат некнижной романтики.
С НАЧАЛА 1950 года в КБ-11 развернулись работы сразу по двум новым «изделиям». Внешние их обводы и масса по сравнению с РДС-1 стали меньше, хотя наружный радиус сферического заряда химического ВВ — так называемый «Квв»>остался тем же. «Внутри» же изменялось многое, и это ставило перед конструкторами ряд новых оригинальных проблем. Увы, и здесь не выходит пояснить, что имеется в виду, более конкретно — даже сегодня, через много лет после того, как все давно прошло.
Дело в том, что конструкция ядерного заряда — один из наиболее охраняемых секретов любого ядерного государства. Даже современные межконтинентальные баллистические ракеты ныне описаны в красочных энциклопедиях и справочниках подробно — с внутренними разрезами, с детализацией общей конструкции, конструкции двигательных установок, тех или иных систем. Но ни в одном справочнике вы не найдете мало-мальски точной конструкционной схемы ядерного заряда даже многолетней давности. И это — разумно и верно.
Вернемся, однако, к герою книги и к тому, чем он был занят с начала 50-х годов.
В отделе Терлецкого было тогда четыре группы.
Группа Владимира Федоровича Гречишникова вела общую компоновку заряда и разработку заряда из химического ВВ.
Группа Бориса Акимовича Юрьева разрабатывала узлы из делящихся материалов. Позднее Юрьев стал лауреатом Сталинской премии 1953 года и дважды кавалером ордена Трудового Красного Знамени.
Группа Анатолия Ивановича Абрамова занималась нейтронными запалами и технологической оснасткой для их изготовления. Абрамов был старше Гречишникова и Фишмана на пять лет, в 1942 году за оборонные работы получил орден Красной Звезды, в 1944 году — орден «Знак Почета», в 1951 году стал лауреатом Сталинской премии, в 1951 и 1954 годах удостоился двух орденов Трудового Красного Знамени, а в 1958 году получил Ленинскую премию.
Вот какими были старшие коллеги молодого Давида Фишмана. Сам он в июле 1950 года был назначен руководителем четвертой конструкторской группы по разработке центральной части заряда и оснастки для его окончательной сборки. И как раз этой группе выпадала двойная, по сравнению с другими, работа. Надо было позаботиться о новой оснастке как для заводской сборки, так и о соответствующей оснастке для окончательной сборки заряда на полигоне. И это в условиях, когда сроки, как и прежде, поджимали! Осенью 1951 года предполагалось испытать с небольшим интервалом сразу оба разрабатываемых «изделия» — РДС-2 на Башне, как и РДС-1, а РДС-3 — после сброса с самолета-носителя Ту-4.
Работы хватало, но для Фишмана жизнь в режиме перегрузки давно стала нормой. А одно время необходимость полной отдачи делу оказалась для Давида Абрамовича даже благом, хотя и по принципу — не было бы счастья, да несчастье помогло.
Причина была в том, что его брак с Екатериной Алексеевной Феоктистовой окончательно разладился. Прибыв на «Объект» раньше мужа, она начала работать в газодинамическом отделе Василия Константиновича Боболева, где занималась проблемами фокусирующей системы заряда химического ВВ.
Специалистом Екатерина Алексеевна была талантливым, позднее она стала доктором технических наук, дважды лауреатом Сталинских премий 1951 и 1953 годов, лауреатом Государственной премии 1970 года, кавалером орденов Ленина и Трудового Красного Знамени. Но личная жизнь у них с Давидом Абрамовичем на «Объекте» не сложилась. Военные передряги, а потом служебные обязанности то и дело разлучали их надолго и незаметно отдаляли друг от друга.
Детей не было, и быть не могло, с мужем жена виделась редко — оба были очень загружены, а в 1949 году Фишман все лето пробыл на полигоне. С другой же стороны…