Прошу. представить Ваши предложения по персональному составу в пятидневный срок».
В реальности все силы сотрудники КБ-11 отдали тогда РДС-1, и до РДС-6 руки не дошли. Но чем более дела продвигались к испытанию РДС-1, тем больше у теоретиков и газодинамиков оставалось времени на обдумывание перспектив. Первую бомбу они осмыслили, обсчитали и отработали, а кроме нее думать было над чем и в силу научной пытливости, да и, как видим, по прямому служебному заданию. Возникали новые мысли, частично реализованные в испытанных в 1951 году РДС-2 и РДС-3. В этих двух зарядах, к слову, была впервые использована некая идея Некруткина и Феоктистовой, за счет характеристики бомбы улучшились.
Теперь можно и нужно было двигаться дальше — еще более снижая массу и габарит. А как главная, «слоновая» задача дня возникала задача разработки термоядерного заряда, то есть, того, что в просторечии именуется «водородной бомбой».
«Термоядерные» работы уже активно велись в США, и это в Америке не скрывалось. Напротив, вокруг возможности создания «Супербомбы» было много газетной и журнальной шумихи. Так, в журнале «Science News Letter» доктор Уотсон Дэвис 17 июля 1948 года опубликовал статью с названием «Супербомба возможна». А 1 ноября 1952 года на Маршалловых островах в Тихом океане, в атолле Эни-веток, был произведен опыт под кодовым наименованием «Майк» — термоядерный взрыв огромной физической установки с использованием жидкого дейтерия — тяжелого изотопа водорода (откуда и пошло гулять по страницам газет словечко «водородная»).
У нас над этой проблемой задумывались тоже с конца сороковых годов, но сразу был взят курс на транспортабельный термоядерный заряд, и вскоре определились две основные физические схемы, которые кодировались как РДС-6с («слойка Сахарова») и РДС-6т («Труба Зельдовича»). Кроме того, развивалось направление по новым атомным зарядам.
Пожалуй, для читателя будет небезынтересным познакомиться с письмом заместителя начальника ПГУ Завенягина начальнику КБ-11 Зернову от 8 марта 1950 года. Несмотря на обычные для тех лет иносказания, это письмо кроме обычного грифа «Совершенно секретно (особая папка)» имело также дополнительный гриф «Хранить наравне с шифром. Только лично».
Завенягин писал:
«Во исполнение Постановления Совета Министров СССР № 827-303сс/оп от 26 февраля 1950 года, предлагаю:
а) к 1 мая 1952 (выделенное подчеркиванием и курсивом вписывалось от руки. — С.К.) года изготовить по принципу, предложенному т. Сахаровым А.Д. изделие РДС-6С с малой многослойной заправкой на обычном магнии (так в переписке кодировался литий. — С.К.) с добавкой 5 условных единиц иттрия (радиоактивного изотопа водорода— трития. — С.К.) и в июне 1952 года провести испытания этого изделия для проверки и уточнения теоретических и экспериментальных основ РДС-6С.
б) к 1 октября 1952 года представить предложения о конструкции РДС-6С. ее технической характеристике и сроке изготовления»…
Всего же в «Плане научно-исследовательских, опытно-конструкторских и испытательных работ КБ-11 на 1951 год» значились работы по РДС-1 (уже по серийным изделиям), РДС-1М, РДС-5 (4), РДС-2М, РДС-7, РДС-8 и по РДС-6с и РДС-6т. Как видим, перечень солидный, хотя не все из заявленного было доведено до поздних стадий разработки, не говоря уже об изготовлении экспериментального изделия для полигонных испытаний.
ЗАБОТ постоянно прибавлялось, и в КБ-11 появились первые настоящие молодые специалисты — не только по возрасту, но и по статусу, то есть, только что закончившие различные вузы.
Конечно, коллектив КБ-11 был молодым по среднему возрасту сотрудников и до этого. Даже Главный конструктор, «ЮБ» — так все звали Харитона чуть ли не в глаза, не дотягивал в конце сороковых годов до пятидесяти (родился в 1904 году). Директор «Объекта» Зернов был Юлия Борисовича на год моложе!
Но если в начальный период — в ««эпоху РДС-1», КБ-11 комплектовалось только опытными кадрами готовых специалистов, работавших до этого в других отраслях, то сейчас на «Объект» начали приезжать ученые и инженеры, приходящие в атомные работы прямо со студенческой скамьи. И это тоже было «знаковой» приметой, живым подтверждением перспективности и долгого века оружейных работ. Впрочем, эти, не очень, вообще-то, радующие, перспективы обуславливались не агрессивными планами СССР, а все более очевидной агрессивностью Америки. Против ядерного меча США нужен был советский Ядерный Щит.
За счет новичков увеличились в численности все подразделения — начиная с теоретического. Прибыло и полку будущих конструкторов-зарядчиков. Забегая вперед, скажу, что эти «ребята 50-х» и составили в будущем костяк «школы Фишмана», со временем возглавив почти все структурные подразделения зарядного конструкторского «куста» в «Арзамасе-16».
Да, задачи множились и «ветвились». Но главными в 1952 и 1953 годах стали, все же, работы по термоядерному заряду РДС-6с. При этом с какого-то момента схема «трубы Зельдовича» была раз и навсегда отставлена, а конструкторские компоновочные «прорисовки» по ней уничтожены. Зато, кроме «водородной» РДС-6с, КБ-11 вплотную приступило к созданию экспериментальных зарядов РДС-4 и РДС-5 с расчетом на их полигонные испытания во второй половине 1953 года. Первоначальный срок, установленный Завенягиным, оказался нереальным, что само по себе говорит об объеме и сложности проблем.
1952 год стал этапным для конструкторов-КБ-11 и в другом отношении. В очередной раз произошла структурная реорганизация, и 1 апреля 1952 года научно-конструкторский сектор преобразовали и разделили на два самостоятельных сектора. Сектор № 5 возглавил Николай Леонидович Духов, а сектор № 6 — Самвел Григорьевич Кочарянц. Этим было положено начало специализации конструкторских подразделений по так называемым первому и второму тематическому направлениям.
Духов, будучи заместителем Г лавного конструктора, то есть — Харитона, руководил пятым сектором до конца октября 1952 года, а в 1954 году уехал в Москву директором и Главным конструктором нового КБ-25 (будущего ВНИИ автоматики). Впрочем, первые два года КБ-25, образованное на базе завода № 25 Минавиапрома, существовало в виде филиала № 1 КБ-11.
Исполняющим обязанности начальника 5-го сектора надолго (до августа 1958 года!) стал сорокадевятилетний Виктор Федорович Шатилов. В 1939 году он закончил Московский химико-технологический институт имени Менделеева и до 1948 года работал на номерном заводе в Дзержинске Горьковской области. Дорос до должности начальника цеха, а потом был назначен начальником отдела охраны труда и техники безопасности. В 1949 году его направили в КБ-11, но здесь он тоже ведал «безопасностью» и на испытаниях, например, 1951 года входил в административно-хозяйственную группу Н.И. Нецветова в качестве ответственного за ТБ. Если учесть, что все мало-мальски значимые вопросы техники безопасности были в ведении компетентных технических специалистов, то роль Шатилова в работах на Полигоне выглядит достаточно скромно.
Почему исполняющим обязанности начальника конструкторского сектора после Духова назначили Шатилова — сказать трудно, хотя рекомендовал его, возможно, сам Духов, с которым Шатилов имел добрые неофициальные отношения. Объяснение могло быть и иным: в сложившейся ситуации руководство «Объекта» не сочло целесообразным отвлекать на администрирование тех, кто был нужен прежде всего как инженерный руководитель.
Так или иначе, произошло то, что произошло. Заместителем начальника НКС по науке вскоре стал Гречишников, а замом по конструкторской части остался Терлецкий. К тому времени оба уже были атомными «асами», поэтому особых проблем у Шатилова не появлялось — коллектив сформировался опытный, боевой. Плохо о Викторе Федоровиче никто не отзывался, но Геннадий Александрович Соснин, ветеран
КБ-11 и многолетний начальник 5-го сектора, в своей книге о конструкторах сказал о нем коротко: «Он не был по образованию и опыту работы конструктором и поэтому проявил себя больше административным руководителем».
Соснин хорошо описал и суть конструкторских проблем, впервые возникших при разработке «водородной бомбы» РДС-6с:
«Эта работа для конструкторов была совершенно новой, знаний и опыта по созданию конструкций со столь необычными материалами не было…
Вопросы взаимодействия газообразных изотопов водорода с материалами заряда (водород, как известно, химически очень активен. — С.К.), крупные размеры заряда. наличие в его составе ряда специальных материалов, несовместимых при длительном хранении и имеющих существенно различные физико-механические характеристики, делало заряд весьма сложным в конструкторском и технологическом отношениях. Отсутствие аналогов потребовало проведения разработки основных элементов заряда в различных вариантах».
К сказанному можно прибавить, что надо было сразу же учитывать требования к возможной войсковой эксплуатации (обслуживание, транспортирование, контрольные проверки, разборку и т. п.).
В РАЗРАБОТКЕ конструкции первой термоядерной бомбы РДС-6с «первую скрипку» вел, пожалуй, Владимир Федорович Гречишников — удивительный человек, судьба которого также прекрасно выявляет роль инженера в Атомной Проблеме.
Гречишников прожил чуть более сорока лет, буквально сгорев на работе. И, возможно, лишь ранняя смерть (уже на Урале) не позволила ему стать самой значительной конструкторской фигурой в истории советского зарядостроения. Он просто не успел сделать всего, что мог, не успел создать собственной прочной конструкторской школы, но память о себе оставил, что-то передав от себя и своему другу-ровеснику Фишману.
Заместитель Главного конструктора зарядного КБ ядерного центра на Урале, в «Челябинске-70»-Снежинске, Петр Иванович Коблов начинал в Сарове, а потом был переведен на Урал. Позднее он вспоминал:
«Мне выпало счастье долгие годы работать с Давидом Абрамовичем и с Владимиром Федоровичем. Это, безусловно, — главные наши учителя-конструкторы. Не случайно Давид Абрамович при встречах всегда вспоминал Владимира Федоровича. Нам, их ученикам, не