Напомню, что за неделю до этого дня Маленков на внеочередной сессии Верховного Совета СССР высказался в том смысле, что мол, американские империалисты пугают нас сверх-оружием, но мы не только знаем секрет водородной бомбы, но и создали ее.
Как писал в своих воспоминаниях Андрей Дмитриевич Сахаров, это заявление должно было бы подбавить тем, кто собрался на полигоне, еще больше волнения, но не подбавило. Все и так уже были как натянутая струна. Сахаров признавался: «Мы находились у последней черты». Больше чем есть, волноваться уже не получалось.
На Опытном поле, центром которого была 40-метровая Башня с зарядом, возвышались (или — напротив, были заглублены в землю) 308 сооружений. Здания, мосты, блиндажи.
1 300 измерительных, фото- и киносъемочных приборов, 1 700 индикаторов — все, как и ранее. И все, тем не менее, — впервые, потому что политическая цена успеха или неуспеха «водородного» взрыва в 1953 году была чуть ли не такой же, как и взрыва «атомного» в году 1949-м.
Государственную комиссию по проведению испытания первой в СССР термоядерной бомбы возглавил Министр среднего машиностроения СССР Вячеслав Александрович Малышев, однако на это небывалое событие — ожидаемая мощность взрыва должна была иметь тротиловый эквивалент в 400 тысяч тонн тринитротолуола (!) — собралось кроме министра немало крупных и ответственных лиц. Достаточно привести ряд фамилий из утвержденного Курчатовым списка лиц, «представляющих личные наблюдения» о взрыве. В нем значились: два академика — Мстислав Всеволодович Келдыш и Михаил Алексеевич Лаврентьев, без пяти минут академик Андрей Дмитриевич Сахаров (он получил звание академика за РДС-6с), будущий академик Михаил Александрович Садовский и будущие «член-корры» Д.И. Блохинцев и Л.А. Галин, В.П. Джелепов, Б.С. Джелепов, генерал-лейтенанты И.Ф. Чухнов, С.В. Рогинский, И.С. Глебов, Рождественский, генерал-майоры М.Н. Кочергин и Воскресенский.
Их впечатления, хотя и изложены в суховатом стиле людей, привыкших к сдержанности чувств (особенно — в документах), сходятся в одном: в грандиозности впечатления.
Час «Ч» настал в 7 часов 30 минут по местному (в 4.30 по московскому) времени. Не буду приводить те или иные «личные наблюдения» тех или иных участников испытания, а просто сообщу: определенная по методике «огненного шара» температура светящейся зоны взрыва значительно превышала солнечную. Иными словами, людей с расстояния всего в несколько километров какие-то мгновения опаляла маленькая рукотворная звезда.
Огромное зарево красно-оранжевого цвета было видно с расстояния в 170 километров. Размер облака взрыва составил по высоте 15–16 километров, а по горизонтали — 15–17 километров. Полный тротиловый эквивалент оценивался в 400 ± 50 килотонн. Причем схема заряда позволяла получить уже и мощность в одну мегатонну, то есть — миллион тонн тротилового эквивалента…
Это был успех! И какой успех! 20 августа «Правда» опубликовала «Правительственное сообщение об испытаниях водородной бомбы в Советском Союзе». У Сахарова и многих его коллег-физиков напряжение спало — они заслуженно чувствовали себя триумфаторами.
Пройдет какое-то время, и руководитель конструкторской группы КБ-11 Д.А. Фишман попадет сразу в три наградных списка: на награждение орденом Трудового Красного Знамени, на представление к Сталинской премии II степени и на награждение пожизненными льготами.
Гречишников станет Героем Социалистического Труда, а кроме него звезды Героев за РДС-6с получили в КБ-11 еще девять человек: Ю.Б. Харитон, Н.Л. Духов, К.И. Щелкин, Я.Б. Зельдович, В.К. Боболев, В.А. Давиденко, Е.И. Забабахин, А.Д. Сахаров и И.Е. Тамм.
Так будет позднее, а пока у Давида Абрамовича, как и у других подчиненных Духова и у самого Николая Леонидовича, особых возможностей для проявления ликования не было — их, как и ряд теоретиков, напряжение отпустило лишь частично. Успех РДС-6с означал для них выполнение лишь одной из задач на полигоне, потому что предстояли еще четыре (!) новых испытания при сбросе» экспериментальных атомных бомб с самолетов-носителей.
Психологически все было непросто — выдержать после эйфории 12 августа тот же деловой стиль, что и до 12 августа, не давая воли естественным эмоциям. Через много лет А.Д. Сахаров напишет: «В первых числах августа (1953 года. — С.К.) было проведено испытание обычного (атомного) изделия. В другое время это стало бы для меня событием, но в тот момент я его почти не заметил, поглощенный ожиданием термоядерного взрыва».
Однако тут память Сахарова подвела: до испытания РДС-6с никаких «обычных» атомных испытаний не было! И первый — после 12 августа — взрыв «обычной» (теперь уже и «обычной»!) атомной тактической авиабомбы РДС-4Т («Татьяны») прогремел на Полигоне лишь через одиннадцать дней — 23 августа 1953 года.
Чем же объясняется такая странная аберрация памяти, такое смещение хронологии и порядка событий? Возможно, дело в том, что для Сахарова все сконцентрировалось на термоядерном «первенце», и остального он просто не замечал — «до.» или «после.» была испытана какая-то там «атомная мелочевка».
Да вот, теперь уже и мелочевка — «какие-то» 20 килотонн против двадцать раз по двадцать при возможности иметь пятьдесят раз по двадцать килотонн.
Радость от Большого Успеха смещала все временные ориентиры — смещала для физика Сахарова. А вот конструкторы КБ-11 так расслабиться не могли. Они по-прежнему пребывали в рабочем напряжении, готовясь к новым работам — воздушным испытаниям
РДС-4Т и РДС-5. Причем опыты с РДС-5 готовились в трех различных «редакциях» (решалась поставленная еще Сталиным проблема минимизации закладки плутония). Выходило — за одну неделю надо было подготовить к испытаниям и взорвать три заряда.
РДС-4Т — ЭТО заряд для первой советской серийной атомной авиационной бомбы, поступившей на вооружение непосредственно в войска. Бомба с этим зарядом была на треть меньше по калибру и в три раза легче бомбы с зарядом РДС-3 (1,2 тонны вместо 3,1 тонны).
Буква «Т» в официальном названии означала «тактическая», но в КБ-11, а потом и в войсках, РДС-4Т назвали «Татьяной»…
Почему так, а не иначе?
«Кодовые» наименования — официальные и неофициальные, были популярны у оружейников всегда — прежде всего потому, что они удобны при телефонных разговорах. Кому надо — поймет все, кому не надо — не поймет ничего.
Неофициальные названия первых наших зарядов: «Россия делает сама», «Дурак», и т. д., появлялись, естественно, неофициально, так что установить как авторство, так и происхождение того или иного жаргонного названия сегодня чаще всего невозможно. Относительно «Татьяны» уже известный нам Геннадий Александрович Соснин считает, что так назвал ее Гречишников по имени своей приемной дочери Татьяны, что вполне возможно. При этом тот же Соснин замечает, что еще одна «кандидатка» — Татьяна Геналиева, появилась в 5-м секторе уже после того, как название «Татьяна» было в ходу.
Так или иначе, у легендарной «Катюши» времен войны появилась младшая богатырская «сестрица» «Татьяна». Однако известность ее была ограничена строгими режимными рамками, и об этой русской «Татьяне» знал мало кто даже из советских людей, не говоря уже о врагах.
Поскольку РДС-4Т предназначалась для использования в качестве могучего тактического средства, носителем для нее был выбран фронтовой бомбардировщик Ил-28. И 23 августа 1953 года РДС-4 была сброшена с него на высоте 11 километров. На высоте чуть более 600 метров в 8.00 по местному времени произошел взрыв, мощность которого оценивалась до 20 килотонн.
Но подобное уже не впечатляло — особенно после сотен килотонн РДС-6с. Отчет Научного руководителя Учебного Полигона № 2 Министерства обороны СССР Михаила Александровича Садовского о личных впечатлениях об испытании РДС-4Т был весьма краток и начинался так:
«Наблюдения (не по программе испытаний, естественно, а личные наблюдения Садовского. — С.К.) велись из окна моей квартиры на пункте «М» примерно в 65 км от места взрыва. В 8 часов по местному времени вспыхнуло яркое свечение на высоте более 1 км, что меня сильно удивило («штатная» высота срабатывания была определена в 400 метров. — С.К.).
Однако, как оказалось, я видел не само явление, а лишь отблеск его. Звук слышен не был, в момент прихода волны слегка стукнули прикрытые двери (окно в комнате, из которой я наблюдал, было открыто)».
Пункт «М», «площадка М» — это официальное кодовое наименование военного городка испытателей на берегу Иртыша. Позднее он назывался «Семипалатинск №.», в итоге получил имя собственное «Курчатов», но было это уже в «перестроечные» годы, когда не только полигон, но и вся ядерная оружейная работа начинала деградировать. Впрочем, я забежал очень уж далеко, вернемся к первому испытанию «Татьяны» в августе 1953 года.
Как все изменилось, и как быстро! Через четыре года после эпохального события — первого советского атомного взрыва — Научный руководитель полигона наблюдал очередное испытание примерно той же мощности чуть ли не в домашних тапочках. И эта мелкая, почти бытовая деталь показывала, что Атомная проблема все более переходит в деловое русло.
Весьма конкретным был и совместный отчет по РДС-4 Т того же Садовского и начальника ядерного управления Министерства обороны генерала Виктора Анисимовича Болятко (ниже приводится фрагмент этого отчета):
«При применении изделия РДС-4 по войскам в различных условиях боевой обстановки от каждого взрыва возможен вывод из строя:
— до полутора-двух стрелковых полков со средствами усиления, находящихся в исходном положении для наступления;
— до полутора-двух полков стрелковой (механизированной) дивизии, находящихся в районе сосредоточения (выжидательном районе);
— до полутора-двух стрелковых батальонов, находящихся в обороне;
— до двух-трех батальонов, совершающих марш;
— всех самолетов, находящихся на одном аэродроме.
Для уничтожения и подавления обороны противника на площади, поражаемой одним взрывом изделия РДС-4, потребуется 400–500 самолетов Ил-28, при плотностях бомбометания 100 тонн на кв. километр или 800–900 орудий и минометов с плотностью 250 стволов на 1 км фронта».