й ракеты (МБР) Р-7 с ядерным боевым оснащением — термоядерным зарядом мегатонного класса. И вопрос этот становился очень острым — к тому времени для сдерживания США одного факта наличия у СССР термоядерного заряда оказывалось недостаточно. Нас все плотнее и гуще окружали авиационные базы США, размещенные в соседних с СССР или близких к нам странах Европы и Азии.
Геополитическое положение России принципиально отличается от положения США: мы — держава континентальная, Америка — океанская. А тут еще и сеть зарубежных баз США вокруг СССР. Поэтому Америка даже в конце пятидесятых годов полагалась на свои евро-бомбардировщики. Россия же лишь после принятия на вооружение межконтинентальной ракеты могла бы по-настоящему избавиться от угрозы эффективного ядерного шантажа. Сказанное — не домысел и не пропаганда, а факт мировой истории.
Советская ракетно-ядерная система с межконтинентальной досягаемостью отрезвляла бы агрессивные головы в Америке надежнее любых грозных слов, и разработка Р-7 мыслилась как ответ на недвусмысленную опасность со стороны именно Соединенных Штатов. Сам термин «межконтинентальная» появился позже, а тогда в профессиональной среде чаще говорили «трансатлантическая». Независимо от реальной траектории ракеты — через Тихий или Атлантический океаны, в таком названии сразу был обозначен «американский» оттенок, поскольку термин «трансатлантический» всегда подразумевал путь из Европы в Америку.
Формирование общего облика заряда для Р-7 шло совместно в КБ-11 и ОКБ-1 Королева. Главным моментом тут были жесткие габаритно-массовые ограничения на заряд, обусловленные энергетическими возможностями баллистической ракеты-носителя. МБР выводила заряд фактически в космос, а уж оттуда он — не имея нужной скорости для того, чтобы стать искусственным спутником Земли — падал обратно на Землю как камень. Но падал в точке, отстоящей от места старта на многие тысячи километров и находящейся на территории Америки.
Заряд РДС-37 заранее рассматривался как прототип заряда для головной части (ГЧ) Р-7, и Главный конструктор ракет Королев был на ядерном полигоне отнюдь не лишним.
Историческая справка
Разработка заряда для первой МБР Р-7 была задана Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Технический облик конструкции заряда определялся совместно с ОКБ-1, возглавляемым Главным конструктором Сергеем Павловичем Королевым.
После успешного испытания экспериментального заряда РДС-37 началась подготовка к встрече специалистов КБ-11 с С.П. Королевым. По исходным данным ракетчиков, полученным из ОКБ-1, были проведены компоновки и расчеты по новому заряду на схеме РДС-37. К тому времени Д.А. Фишман уже был заместителем начальника сектора 5 по научной части, и им персонально осуществлялось руководство всеми работами по проблеме. Проектные проработки показали, что для обеспечения ранее согласованной массы головной части (ГЧ) требуется уменьшить массу заряда по сравнению с РДС-37 на 600–700 кг. Совещание в ОКБ-1 состоялось в начале 1956 года. На нем были обсуждены принципиальные вопросы разработки головной части ракеты Р-7. В совещании участвовали:
— от ОКБ-1 С.П. Королев, К.Д. Бушуев, И.С. Прудников, B. Ф. Садовый;
— от КБ-11 Ю.Б. Харитон, А.Д. Сахаров, Д.А. Фишман, C. Н. Воронин, Е.Г. Малыхин;
— от КБ-25 Н.Л. Духов, В.А. Зуевский, С.Г. Перерушев, Г.А. Софронов;
— от ГУ-5 МСМ Н.И. Павлов, С.Н. Шишкин, Н.И. Бахчевников.
Договаривающие стороны установили оперативный режим постоянных контактов ведущих специалистов ОКБ-1, КБ-11 и КБ-25 с докладами С.П. Королеву о результатах совместных работ. Практически это означало: вначале — работа и совещание в ОКБ-1, затем — протокол с взаимными обязательствами на одну-две недели цикла.
На этом совещании была одобрена предложенная КБ-11 схема крепления узлов заряда в ГЧ, высказаны пожелания по более плавному распределению нагрузки на корпус от тяжелого вторичного узла, записаны задания на две недели всем участникам работы, назначена очередная рабочая встреча.
Работы в ОКБ-1 проводились в атмосфере уважительности и доброжелательности. С.П. Королев охотно делился своими замыслами по перспективам развития ракетно-ядерного оружия и по космическим программам.
Компоновка заряда в корпусе ГЧ ракеты Р-7 велась с учетом следующих основных требований:
— получение минимального веса ГЧ с зарядом и автоматикой при максимально передней центровке;
— минимально возможное искажение физической схемы испытанного заряда с сохранением основных конструктивных решений и параметров экспериментального варианта;
— обеспечение прочности подвески тяжелых узлов заряда в ГЧ и т. д.
Совместная проработка конструкции позволила найти технические решения, обеспечивающие выполнение этих требований. Фактом, подтверждающим тесное взаимодействие ОКБ-1, КБ-11 и КБ-25 при разработке головной части ракеты Р-7, стала собственно ее конструкция, выполненная по принципу «совмещения» элементов корпуса ГЧ и заряда с целью максимального снижения массы ГЧ. Непростые решения по компоновке заряда в ГЧ и обеспечению межведомственной ответственности принимались Д.А. Фишманом. Впоследствии опыт работ по заряду для Р-7 был учтен в более современных проектах.
ПРОМЕЖУТОЧНУЮ остановку самолет, летевший на полигон, сделал на свердловском аэродроме Кольцово — из-за позднего времени летчики не решились лететь дальше, на Омск. Заночевали в наспех освобожденном под неожиданных гостей помещении летного состава. Сменили белье на постелях. Кое-как поужинали и улеглись спать — вылет был назначен на раннее утро. Вдруг посреди ночи раздался страшный мат — ругался Сербин. Он же зажег свет — оказывается, заведующего отделом ЦК заели клопы. «Словом, ночь была сломана, — вспоминал потом Фишман, — а ведь завтра — напряженный день».
День выдался для Фишмана действительно непростым — сразу после прилета на место его повезли в аэродромный «ДАФ» к Курчатову. И тут выяснилось, что дело-то, пожалуй, не в болезни Харитона, а в сомнениях Курчатова, разрешить которые мог, оказывается, только Фишман.
В этой «полигонной» истории, обстоятельства и происхождение которой мы знаем лишь из блокнотных записей Давида Абрамовича, возрастающая роль конструктора в атомных работах высветилась очень ярко (хотя даже тогда этот случай был известен немногим)!
Суть же была в том, что Курчатов усомнился в прочности и надежности конструкции заряда — очень уж непривычно ажурной выглядела вся система подвески массивных узлов заряда. Одним из авторов системы подвески был Фишман — вот почему Курчатов затребовал его из дальней Саровской дали. Тем более, что и Харитон заявил Игорю Васильевичу, что доверяет сборку столь необычной конструкции лишь Фишману (Негин в таких случаях в расчет не принимался — как «чистый» газодинамик, а не конструктор).
Научного руководителя Атомной проблемы волновало также, выдержит ли подвеска воздействие полета и сброса? И Давид Абрамович сомнения рассеял: расчеты и лабораторные вибрационные испытания доказали вполне достаточную прочность конструкции.
Курчатов успокоился, началась сборка, прошедшая нормально. А после Фишман поработал еще и экскурсоводом — поводил Королева по соседнему «ДАФу» и познакомил его с внешним обликом РДС-37 (надо полагать — по габаритновесовому макету) и с основными характеристиками заряда.
С Королевым они были знакомы по прежним встречам в КБ Королева, когда обсуждалась возможность размещения РДС-6с в ракете Р-7. Но тогда Сергей Павлович был хозяином, а сейчас — гостем. И все вокруг вызывало его естественный интерес, хотя главные впечатления ждали его впереди…
ВЕЧЕРОМ, добравшись до гостиницы, усталый Фишман навестил Харитона, лежавшего в постели с распухшим носом, и сообщил ему, что все прошло хорошо.
Хорошо-то хорошо, но уже назавтра погода и случай готовили участникам испытания очень неприятный сюрприз.
Ранним утром 20 ноября 1955 года на аэродроме Жана-Семей были закончены последние регламентные работы, бомба — подвешена, и в 9.30 по местному времени Ту-16 с экипажем во главе с майором Федором Павловичем Головашко (через год он станет Героем Советского Союза) оторвался от взлетной полосы.
Самолет набрал заданную высоту 12 километров и лег на рабочий курс. К этому времени, вопреки благоприятному прогнозу синоптиков (зато — в полном соответствии с характером науки метеорологии), полигон полностью закрыло облачностью. В довершение всех «радостей» еще при выполнении холостого подготовительного захода отказал радиолокационный прицел. Выполнение задания на прицельный сброс стало невозможным.
Ветеран воздушных испытаний полковник Серафим Михайлович Куликов описал возникшую ситуацию так:
«Впервые в практике ядерных испытаний встал вопрос о вынужденной посадке самолета с термоядерной экспериментальной бомбой громадной мощности взрыва. На запросы экипажа о его действиях с Центрального командного пункта следовал ответ: «Ждите».
Необходимо было обсудить рекомендации.
В связи со сложившейся ситуацией на ЦКП было утрачено спокойствие, последовала серия советов, вопросов и предложений».
Несложно догадаться, что за внешне мало эмоциональной констатацией: «было утрачено спокойствие», стояла драматичнейшая ситуация, чреватая трагедией. Вынужденная посадка с реальной мегатонной бомбой на борту!
При всем кажущемся обширном спектре «советов и предложений», реальных вариантов было всего два: сбрасывать бомбу в неактивном режиме, куда бог пошлет, или сажать самолет-носитель вместе с бомбой.
Тот же Куликов подробно описывает волнение и тревогу Курчатова, его «пристрастный допрос» Харитона: не сработают ли при посадке капсюли-детонаторы, не выдадут ли команду на подрыв барометрические датчики высоты, и прочее… Но лишь считанные люди на Центральном командном пункте, знающие РДС-37 как свои пять пальцев, понимали, что острые вопросы этим не ограничиваются — посадка-то оказывалась нерасчетной.
Капсюли действительно были тогда самым слабым, пожалуй, элементом заряда с точки зрения обеспечения его аварийной безопасности. Тогдашние капсюли содержали азид свинца, а это инициирующее взрывчатое вещество весьма чувствительно к удару. Но капсюли — элемент маленький, массовый и уже поэтому — хорошо отработанный, с большой статистикой по срабатыванию в различных условиях.